Железнодорожный мир - Люциан Котлубай

— А, господинъ Глѣбовъ, мое почтеніе! — воскликнулъ вошедшій Ефремовъ, подавая ему руку.

— Здравствуйте, — отвѣчалъ человѣкъ, сидѣвшій за столомъ. — Не угодно-ли чайку за компанію?

— Да вотъ прежде подзакусимъ маленько, а потомъ и чайку попить можно.

Глѣбовъ былъ машинистъ изъ новыхъ: онъ также получилъ кое-какое образованіе. Со своими товарищами онъ дружился мало, особенно со старыми машинистами, да и тѣ тоже не долюбливали его: онъ всегда любилъ хвастаться. Въ разговорахъ онъ часто металъ громъ и молнію противъ начальства и всегда сулилъ скрутить его въ бараній рогъ, на самомъ же дѣлѣ также его побаивался.

Ефремовъ поставилъ свой жестяной ящикъ на столъ, вынулъ оттуда разные съѣстные припасы, и принялся за ѣду. Воронинъ сдѣлалъ то же, только у него вмѣсто жестяного ящика была кожаная сумка.

— Ну что, какъ, благополучно доѣхали? — спросилъ Глѣбовъ.

— Да-съ, только ужъ поѣздъ больно тяжелъ былъ, — отвѣтилъ Ефремовъ; — мнѣ все, какъ на грѣхъ, такіе поѣзда даются.

— И угля, небось, гибель сожгли?

— Да, порядочно.

Такъ-какъ машинисты получаютъ преміи за уголь, если расходуютъ его менѣе опредѣленной нормы, то они и стараются наперерывъ другъ передъ другомъ жечь угля какъ можно меньше. Иногда нѣкоторые машинисты не прочь, при случаѣ, нагрузить свой тендеръ «не въ счетъ абонемента», т.-е. безъ квитанціи, что иногда, при благопріятныхъ обстоятельствахъ, имъ и удается. Однако, за такія продѣлки съ виновныхъ взыскивается очень строго.

— А «золотники»[13] у васъ хорошо работаютъ? —продолжалъ допрашивать Глѣбовъ.

— Немножко хромаютъ.

— То-то и есть. Вотъ у меня такъ норма: полтораста пудовъ туда и назадъ — и никогда больше!.. А почему? Потому что я смотрю за золотниками. Если бы всѣ машинисты такъ смотрѣли, какъ я, то у всѣхъ было бы больше премій. А то другой такъ даже и не знаетъ, правильно-ли ходятъ у него золотники, или нѣтъ!

— Это все легко говорить, — сказалъ Ефремовъ; — я вотъ недавно просилъ начальника, чтобы онъ велѣлъ золотники провѣрить, а онъ мнѣ и говоритъ: «ладно, еще и такъ поѣздите, не велика бѣда». Что ты тутъ подѣлаешь?

При новомъ начальникѣ Ефремовъ не пользовался такою льготою, какъ это было при Бурманѣ.

— А вы пишите!.. Вамъ даже и просить нечего, — горячился Глѣбовъ, — пишите въ ремонтную книгу: провѣрить золотники, да и кончено… Что написано перомъ, того и топоромъ не вырубишь!..

— Ну, противъ начальства пойдешь, тоже добра не наживешь!

— А какъ я дѣлаю?.. Что, я спрашиваю, что-ли? Пишу, да и только… Что мнѣ начальникъ? Наплевать на него я хочу!.. Что онъ мнѣ сдѣлаетъ?!

— Ну, это вы шутите, — отвѣчалъ Ефремовъ; — стѣну головой тоже не пробьешь.

Такъ продолжали разговаривать два машиниста, какъ вдругъ дверь въ дежурную съ шумомъ отворилась, и въ нее влетѣлъ уже знакомый намъ Карлъ Ѳедоровичъ Бурманъ; онъ, какъ читатель помнитъ, въ то время былъ начальникомъ поворотнаго депо, въ которое пріѣхалъ Ефремовъ съ товарнымъ поѣздомъ. Увидавъ послѣдняго, онъ, весь запыхавшійся, закричалъ;

— О, это ви, Ефремовъ! Это карашо, што я на васъ напалъ! Я знайтъ, што ви карошъ машинистъ… Што, парафозъ у васъ въ поряткѣ?

Увидѣвъ начальника, Ефремовъ нѣсколько привсталъ, Глѣбовъ же и Воронинъ не встали и продолжали, какъ ни въ чемъ не бывало, заниматься своимъ дѣломъ.

— Какъ же, Карлъ Ѳедоровичъ, — отвѣчалъ Ефремовъ, — у меня паровозъ всегда въ порядкѣ… А что такое?

— А вотъ што: вамъ нато пудетъ ѣхать съ экстреннымъ поѣздомъ.

— Какъ же такъ, съ экстреннымъ поѣздомъ? —удивился Ефремовъ. — Да вѣдь у меня товарный паровозъ.

— Ну, што-жъ дѣлать, што тофарный паровозъ, когта нѣтъ лехкаго машина. Былъ одинъ лехкій парофозъ Шишкина, такъ у нефо трубы потекли — ѣхать не мошетъ.

— А кто ѣдетъ съ экстреннымъ поѣздомъ? — спросилъ Ефремовъ.

— А развѣ ви не знайтъ, что вчера ѣхалъ упрафляющій дороги осматривать линію? — отвѣчалъ начальникъ. — Ну, а теперь онъ ворошается назадъ. Черезъ шасъ поѣздъ будетъ на станціи… Поѣздъ совсѣмъ маленькій — только дфа фагона; времени вамъ терять нешего, собирайтесь скорѣй, и съ Бохомъ поѣзшаитъ.

— Да позвольте, Карлъ Ѳедоровичъ, — вмѣщался Глѣбовъ, — вѣдь я первый на очереди, такъ ѣхать-то слѣдуетъ мнѣ.

— Ну, такъ штошъ, што ви перфый на ошереди, — возразилъ Бурманъ; — ваша ошередь ѣхать съ тофарный поѣздъ, такъ ви и будете брайтъ свой тофарный поѣздъ; вамъ нихто ваша ошередь не отымайтъ.

Бурманъ не любилъ Глѣбова, потому что тотъ не питалъ къ нему особаго уваженія; къ Ефремову же онъ, напротивъ, благоволилъ, такъ-какъ тотъ не только выказывалъ уваженіе къ нему, но и машинистомъ-то сдѣлался собственно по его протекціи.

— Какъ же такъ, Карлъ Ѳедоровичъ, — продолжалъ настаивать Глѣбовъ; — вѣдь я раньше пріѣхалъ, такъ, слѣдовательно, ѣхать надо мнѣ, а не Ефремову.

— Это нишего не знашитъ, што ви раньше пріѣхалъ, — возразилъ начальникъ; — ви еще машинистъ молотой, вамъ нельзя такой дѣла порушать.

— Такъ что-жъ, что молодой; дѣло-то, пожалуй, получше другихъ знаю.

— Ну, латно, мнѣ съ вамъ некогта разкофаривать, — съ нетерпѣливымъ жестомъ отвѣчалъ начальникъ.

Ефремовъ страшно обрадовался, что на его долю выпала такая честь — везти экстренный поѣздъ. — Но одно его безпокоило: у него былъ поврежденъ подшипникъ, а въ такое короткое время онъ не могъ его исправить. Подумавъ немного, онъ рѣшился признаться начальнику и попросить слесарей, чего при другихъ обстоятельствахъ никогда бы не сдѣлалъ, такъ-какъ отвѣтственность за всякое упущеніе, даже исключительно со стороны помощника, падаетъ и на машиниста.

— Я ѣхать-то могу, Карлъ Ѳедоровичъ, — сказалъ Ефремовъ, — только нельзя-ли мнѣ, пожалуйста, дать пару слесарей; у меня тамъ ремонтъ маленькій ость.

— А ви говорійтъ, што парофозъ въ поряткѣ… Штошъ у васъ такой?

— Да надо бы подшипникъ маленько пропилить и дорожки прорѣзать.

— Што-жъ это, ви бавикъ, што-ли, расплавилъ?

— Нѣтъ, такъ только, чуть-чуть тронулся.

— О! Какъ же это ви такъ оплёшаль?

— Да что подѣлаете, Карлъ Ѳедоровичъ, за всѣмъ не услѣдишь; помощникъ-то у меня не совсѣмъ надежный.

— Ну вотъ, —вмѣшался тутъ Глѣбовъ, — а у меня и паровозъ совсѣмъ въ исправности, слѣдовательно ѣхать-то нужно мнѣ.

Но начальникъ сдѣлалъ видъ, будто не слыхалъ этого, и напустился на Воронина, который продолжалъ невозмутимо пить чай, какъ-будто и не о немъ шла рѣчь.

— Ну, карошо, — докончилъ Карлъ Ѳедоровичъ, — я вамъ даютъ два слесарь, ви пошалуйста справляйтесь поскорѣе и поѣзшайтъ.

— Такъ нельзя-ли, Карлъ Ѳедоровичъ, еще двухъ человѣкъ для чистки прибавить, — сказалъ Ефремовъ, — а то вѣдь времени-то немного осталось.

— Карошо, карошо, еще вамъ дфа шелофѣкъ даютъ. Если ви благополюшно доѣдетъ, такъ я буду хляпотать, штобъ вамъ лехкая машина даютъ.

— А вѣрно-ли будетъ, Карлъ Ѳедоровичъ? — плутовато улыбнувшись, спросилъ Ефремовъ.

— О! ви, я думайтъ, меня знайтъ, што я на фетеръ не люблю ховорійтъ.

И съ этими словами, сильно захлопнувъ за собою двери, начальникъ умчался.

— Ну, Воронинъ, — сказалъ Ефремовъ своему помощнику, — скорѣе отправляйтесь на паровозъ, покажите слесарямъ что дѣлать, да присмотрите за людьми… Чтобы къ поѣзду паровозъ былъ какъ игрушка.

Воронинъ поспѣшно ушелъ.

— Вотъ не было печали! — какъ-будто про себя замѣтилъ Ефремовъ; — то бы можно отдохнуть немножко, а теперь ѣхать надо…

Но Ефремовъ сказалъ это только такъ, для «близиру»; на самомъ же дѣлѣ, отъ предстоящей поѣздки онъ былъ на седьмомъ небѣ. Онъ повезетъ управляющаго, чего еще съ роду съ нимъ не случалось, и довезетъ его на своемъ товарномъ паровозѣ не хуже самаго первокласснаго «лихача»[14]. Какъ онъ тогда голову свою подыметъ, сколько авторитета ему прибавится! А потомъ, въ награду — пассажирскій паровозъ, вѣнецъ его стремленій!..

Ефремовъ наскоро докончилъ трапезу, забралъ свои пожитки, и отправился на паровозъ.

V.

Когда Ефремовъ пришелъ къ своему паровозу, на немъ работа уже кипѣла: шесть человѣкъ копошились около него. Онъ приставалъ то къ одному, то къ другому, распоряжался, дѣлалъ замѣчанія, ободрялъ, суетилъ, потомъ отдалялся на нѣкоторое разстояніе и любовался этимъ огнедышущимъ гигантомъ, чудомъ механики, великимъ изобрѣтеніемъ геніальнаго Стефенсона. Но мысли Ефремова такъ далеко не взлетали: онъ не зналъ ни исторіи паровоза, ни его громаднаго значенія во всемірномъ соотношеніи народовъ, не сознавалъ геніальности этого помысла, не зналъ того, кому былъ обязанъ своимъ положеніемъ.

Да извѣстно-ли это и вамъ, читатель? Вы знаете Пушкина, знаете Лермонтова, знаете Шекспира, потому что, читая ихъ произведенія, вы видите на заглавныхъ страницахъ ихъ имена, напечатанныя большими буквами; но вы не знаете Стефенсона, потому что, безпечно садясь въ вагонъ поѣзда, вы не видите его имени, въ огненныхъ буквахъ парящимъ надъ его твореніемъ. А пора, чтобы всѣ его знали, потому что надо, чтобы человѣчество знало своихъ истинныхъ благодѣтелей.