Толстая тетрадь - Агота Кристоф

— Вы хорошо его знали?

Петер смотрит Клаусу прямо в глаза:

— Настолько, насколько можно кого-нибудь знать.

Петер перегибается через стол, сжимает Клаусу плечи:

— Хватит, Лукас, прекратите эту комедию! Зачем вам это нужно! Разве вам не стыдно так со мной поступать?

Клаус высвобождается, встает:

— Я вижу, что вы с Лукасом были очень близки.

Петер падает в кресло:

— Да, очень. Простите меня, Клаус. Я познакомился с Лукасом, когда ему было пятнадцать лет. В тридцать лет он исчез.

— Исчез? Вы хотите сказать, он уехал из этого города?

— Из этого города, а может быть, из страны. А сегодня он возвращается под другим именем. Мне всегда казалась глупой эта игра с вашими именами.

— У нашего Дедушки было двойное имя Клаус-Лукас. Мать, очень привязанная к своему отцу, дала нам эти два имени. Перед вами не Лукас, Петер, а Клаус.

Петер встает:

— Хорошо, Клаус. В таком случае я должен передать вам то, что вручил мне ваш брат Лукас. Подождите меня.

Петер поднимается в квартиру и вскоре возвращается с пятью толстыми школьными тетрадями:

— Вот, держите. Они предназначены вам. Вначале их было гораздо больше, но он все время перечитывал их, исправлял, выбрасывал все, что не было необходимым. Если бы у него хватило времени, я думаю, он бы выбросил все.

Клаус качает головой:

— Нет не все. Он бы оставил главное. Для меня. Он берет тетради. Он улыбается:

— Наконец-то перед нами доказательство существования Лукаса. Спасибо, Петер. Их никто не читал?

— Кроме меня никто.

— Я остановился в гостинице напротив. Я вернусь.

* * *

Клаус читает всю ночь, иногда отрывается от страницы, смотрит на улицу.

Над книжным магазином два из трех окон квартиры долго остаются освещенными, третье окно темно.

Утром Петер поднимает железную штору магазина, Клаус ложится. Днем Клаус выходит из гостиницы, обедает в одном из людных кафе города, где в любое время дня подают горячую пищу.

Небо затянуто облаками. Клаус возвращается на спортивную площадку, садится на берегу реки. Он сидит там, пока не начинает темнеть и первые капли дождя не капают на землю. Когда Клаус возвращается на Главную площадь, книжный магазин закрыт. Клаус звонит во входную дверь. Петер высовывается из окна:

— Дверь не закрыта. Я ждал вас. Поднимайтесь.

Клаус застает Петера на кухне. На плите дымятся кастрюли. Петер говорит:

— Ужин еще не готов. У меня есть водка. Хотите?

— Да. Я прочел тетради. Что случилось потом? После смерти мальчика?

— Ничего. Лукас продолжал работать. Он открывал магазин утром, закрывал вечером. Он обслуживал покупателей молча. Он почти перестал говорить. Некоторые думали, что он немой. Я часто навещал его, мы молча играли в шахматы. Он играл плохо. Он перестал читать, писать. Думаю, он ел очень мало и почти не спал. В его комнате свет горел всю ночь, но его там не было. Он бродил по темным улицам города и по кладбищу. Он говорил, что идеальное место для сна — это могила какого-нибудь любимого человека.

Петер встает, разливает водку. Клаус говорит:

— А что было потом? Продолжайте, Петер.

— Хорошо. Пять лет спустя, во время строительства спортивной площадки, мне стало известно, что обнаружили труп женщины, зарытый на берегу реки, около дома Бабушки. Я предупредил об этом Лукаса. Он поблагодарил меня и на следующий день исчез. С тех пор никто его не видел. Он положил на письменный стол письмо, в котором оставлял мне дом и книжный магазин. Видите ли, Клаус, самое грустное в этой истории то, что тело Ясмины так и не было идентифицировано. Власти закрыли дело. Со времени революции и войны в земле этой несчастной страны полно трупов, и этот труп мог принадлежать любой женщине, которая попыталась перейти границу и подорвалась на мине. Лукаса бы не стали допрашивать.

Клаус говорит:

— Теперь он мог бы вернуться. За истечением срока давности.

— Да, я думаю, двадцать лет считаются сроком давности.

Петер смотрит Клаусу в глаза:

— Вот именно, Клаус. Теперь Лукас мог бы вернуться.

Клаус выдерживает взгляд Петера:

— Да, Петер. Возможно, Лукас вернется.

— Говорят, он скрывается в лесу и после наступления ночи приходит и бродит по улицам города. Но это только слухи.

Петер качает головой:

— Пойдемте ко мне в комнату, Клаус. Я покажу вам записку Лукаса.

Клаус читает:

Я оставляю дом и книжный магазин в том же доме Петеру Н. - при условии, если они будут сохраняться е, — до моего возвращения или, если его не произойдет, до возвращения моего брата Клауса Т.

Подпись: Лукас Т.

Петер говорит:

— Это он подчеркнул слова «в том же виде». Теперь, кто бы вы ни были: Клаус или Лукас, этот дом принадлежит вам.

— Ну что вы, Петер, я приехал ненадолго, у меня виза только на тридцать дней. Я гражданин другой страны, а, как вы знаете, ни один иностранец не может иметь здесь собственность.

Петер говорит:

— Но вы можете принять деньги, являющиеся доходом от книжного магазина, — уже двадцать лет я ежемесячно откладываю их в банк.

— На что же вы живете?

— Я получаю пенсию как чиновник и сдаю дом Виктора. Я занимаюсь книжным магазином только ради вас двоих. Я тщательно веду счета, вы можете проверить.

Клаус говорит:

— Спасибо, Петер. Мне не нужны деньги и мне совершенно не хочется проверять ваши счета. Я приехал только для того, чтобы увидеть брата.

— Почему вы ему никогда не писали?

— Мы решили расстаться. Разлука должна была быть полной. Границы было недостаточно, нужно было еще молчание.

— И все же вы вернулись. Зачем?

— Испытание длилось достаточно. Я усталый, больной человек. Я хочу снова увидеть Лукаса.

— Вы прекрасно знаете, что вы его не увидите.

Из соседней комнаты раздается женский голос:

— У нас кто-то есть? Кто это, Петер? Клаус смотрит на Петера:

— У вас есть жена? Вы женились?

— Нет, это Клара.

— Клара? Она не умерла?

— Да, все думали, что она погибла. Но она просто была в тюрьме. Вскоре после исчезновения Лукаса она вернулась. У нее не было ни денег, ни работы. Она искала Лукаса, я взял ее к себе, то есть сюда. Она живет в маленькой комнате, в комнате мальчика. Я забочусь о ней. Вы хотите ее увидеть?

— Да, я хотел бы ее увидеть.

Петер открывает дверь в комнату. Клара сидит в кресле-качалке около окна, ноги ее укрыты одеялом, на плечах шаль. Она держит книгу, но не читает. Ее взгляд затерялся в открытом окне. Она раскачивается.

Клаус говорит:

— Добрый вечер, Клара.

Клара не смотрит на него, она декламирует ровным голосом:

— Как всегда идет дождь. Мелкий холодный дождь, он падает на дома, на деревья, на могилы. Когда они ко мне приходят, дождь струится по их бесплотным лицам. Они смотрят на меня, и холод становится сильнее. Стены не защищают меня от него. Стены никогда не могли меня защитить. Их надежность — только иллюзия, их белизна — сплошная грязь.

Ее голос внезапно меняется:

— Я голодна, Петер! Когда мы будем есть? Вы вечно опаздываете с едой.

Петер возвращается на кухню, Клаус говорит:

— Это я, Клара.

— Это ты?

Она смотрит на Клауса, протягивает ему руки. Он встает перед ней на колени, обнимает ее ноги, кладет голову ей на колени. Клара гладит его по волосам. Клаус берет ладонь Клары, прижимает ее к своей щеке, к губам. Ладонь высохшая, худая, она покрыта старческими пятнами.

Она говорит:

— Ты оставил меня одну надолго, слишком надолго, Томас.

Слезы текут у нее по щекам. Клаус вытирает их своим носовым платком:

— Я не Томас. Вы совершенно не помните Лукаса?

Клара закрывает глаза, качает головой:

— Ты не изменился, Томас. Ты немного постарел, но ты все тот же. Поцелуй меня.

Она улыбается, обнажая беззубый рот.

Клаус отступает назад, встает. Он идет к окну, смотрит на улицу. Главная площадь пуста и темна под дождем. Только освещенный вход в Большую Гостиницу выступает из темноты.

Клара снова начинает раскачиваться:

— Уходите. Кто вы такой? Что вы делаете у меня в комнате? Почему Петер не идет? Мне нужно поесть и ложиться спать. Уже поздно.

Клаус выходит из комнаты Клары, приходит к Петеру на кухню:

— Клара просит есть.

Петер относит Кларе поднос с едой. Когда он возвращается, то говорит:

— Она очень внимательно относится к еде. Я отношу ей поднос с едой три раза в день. К счастью, благодаря лекарствам она много спит.

— Она для вас тяжелая обуза.

Петер раскладывает по тарелкам рагу с макаронами:

— Нет, не очень. Она мне не мешает. Она обращается со мной, как со слугой, но мне это безразлично. Ешьте, Клаус.