Баллада: Осенние пляски фей - Мэгги Стивотер

Я слишком долго глядел на Нуалу. Переведя глаза на Ди, я обнаружил, что выражение ее лица не изменилось. Зато голос стал еще холоднее.

- Ты учишься, Нуала?

В глазах Нуалы полыхнула неприязнь. Что-то похожее на ревность Меган, только более глубокое. Как будто она хотела меня защитить. Я должен был испугаться, но мне было скорее приятно.

- Я многому учусь… А вы с Джеймсом друзья?

Ди улыбнулась фальшивой сценической улыбкой, которую я хорошо знал еще с давних пор:

- Мы знакомы уже девять лет.

Нуала провела рукой по моему затылку. Я попытался не жмуриться от удовольствия.

- Срок немалый.

- Мы - очень близкие друзья, - сказала Ди.

- Я вижу.

За спиной у Ди Пол изобразил когти из пальцев и начал царапать воздух, беззвучно мяукая.

- А сколько вы с Джеймсом знакомы, Нуала? - спросила Ди.

- Чуть больше месяца.

Улыбка Ди заледенела окончательно.

- Не так уж долго.

Нуала перестала улыбаться и нанесла завершающий удар. Она опустила руку с моих волос на шею:

- Я быстро поняла, какое сокровище мне повезло найти. Но ты и сама знаешь, правда? Вы ведь знакомы девять лет.

Ди посмотрела на пальцы на моем воротнике, на то, как я всем телом склонился в сторону Нуалы, и едва заметно нахмурилась:

- Да, знаю.

Ее глаза пробежали по Меган, по Эрику, который прислонил свою гитару к стене, по круглоглазому Полу, по Нуале и остановились на мне. Я знал, что она видит. Она видит, что я и без нее неплохо себя чувствую. Она видит, как я с друзьями смеюсь, ужинаю и не жалуюсь на то, как идут дела. Она видит Нуалу на подлокотнике моего кресла, и понимает, что Нуала любит меня и что мы с ней вместе.

Как сказал Кэмпбелл: «Не удивительная, не шокирующая, не возмутительная, но совершенно точно - правда. О чем я искренне сожалею».

Все правда. Я справляюсь.

И я искренне сожалел.

Я думал, что будет здорово поставить Ди в такое же положение, в каком был я, однако вышло все не так.

Она что- то пробормотала, чтобы получить возможность уйти, и, даже несмотря на мои сожаления, я не хотел идти за ней. Не из-за Нуалы -Нуала поняла бы мое желание догнать Ди и попробовать смягчить удар.

Просто я больше не буду смягчать для Ди удары. В конце концов, она никогда не пыталась ответить мне тем же. С меня хватит.

Я хотел расцеловать Нуалу в благодарность за мою нежданную свободу.

Нуала

Не нужно птице имя, чтоблетать,И рыбе, чтобы помнить своюсущность.Лишь мы не знаем, кто мыесть,без имени.Стивен Слотер

(стихи из сборника «Златоуст»)

Устроив свое личное королевство в самых удобных в мире креслах, как называл их Джеймс, я подумывала о том, чтобы выполнить данное ему обещание и выяснить, что происходит. Однако незадолго до полуночи Джеймс тайком выбрался повидать меня. Он спустился босиком, почти бесшумно. В футболке и спортивных штанах он выглядел очень симпатично. Я вылезла из кресла, чтобы встретить его на полдороге через вестибюль, и, подойдя ближе, заметила, что он не только симпатичный, но еще и усталый. Под глазами мешки. Между прочим, я и не помню, когда он в последний раз спал.

- Привет, ненормальная. - Джеймс явно испытывал неловкость от того, что мы больше не хотим друг другу смерти.

Я стояла, опустив руки.

- Привет, придурок.

А потом мы поцеловались. Не безумно и страстно, а мягко и устало соприкоснулись губами. Просто так. Ощущение странное - словно днем, когда я впервые в жизни была крутым режиссером, или когда Джеймс прикусил мою губу на глазах у своей не-девушки, мы были другими людьми. Не плохое ощущение, а именно странное. Я почему-то не думала, что Джеймс способен так целоваться. Не говоря ни слова, мы забрались в большое мягкое кресло, свернулись рядом друг с другом, и я слушала медленное успокаивающее биение его сердца.

Я слушала его мысли. Он хотел спросить меня «Что мы делаем?» и думал о приближающемся Хеллоуине. А потом он вспомнил, что я могу читать его мысли, и почувствовал себя виноватым, потому что не хотел напоминать мне, как мало осталось времени.

Как будто я могла об этом забыть.

- Ты была потрясающая на репетиции, - прошептал Джеймс, чтобы не думать о конце месяца.

- Я знаю.

Он говорил мне в волосы, и его голос звучал приглушенно.

- Конечно, это не фильм для большого экрана, но…

- Молчи.

О том, как я счастлива, мне хотелось говорить не больше, чем о Хеллоуине.

Его мысли потянулись к покой-камню, ведь «Балладу» он видел подарком мне, однако вслух он ничего не сказал. Джеймс в жизни не признается, что ему больно.

- Молчи, - повторила я. Мне трудно было говорить, потому что в горле стоял комок. - Ты знаешь, что мне понравилось. Ты просто хочешь, чтобы я потешила твое самолюбие.

Джеймс ухватился за мои слова:

- Именно. Я просто хотел, чтобы ты сказала, какой я молодец. У тебя такая потрясающая интуиция, ты как будто мои мысли читаешь.

Я ущипнула его:

- Дурак.

Джеймс издал польщенное утвердительное мычание.

Он больше ничего не говорил, и я тоже молчала. Мы сплелись в комок, закрыв глаза, слушая, как замедляется наше дыхание. Красавица и чудовище. Вернее, чудовище и чудовище.

Я не собиралась засыпать. До прошлого раза я в жизни не спала. Я понимала значение слов «утомляться» и «скучать», но не понимала, что значат слова «сонный», «усталый» или «измотанный». До сегодняшнего дня. До Хеллоуина осталось всего несколько дней, а я провела несколько месяцев без сделки, и мое тело отказывалось работать. Я хотела сдержать обещание и выяснить, что замышляют феи.

И все- таки я уснула. На три часа и двадцать семь минут.

Не знаю, откуда взялась усталость, но меня это пугало. Я начала думать, что однажды ночью могу закрыть глаза и не проснуться. И потом не будет ничего. Так все говорят - у фей нет души.

Пока я спала, Джеймс отодвинулся от меня и свернулся в клубок. Это позволило мне осторожно выскользнуть из кресла, а затем и из тела. Став невидимой, я увидела, как по полу разлетаются хрупкие сухие листья, а по коже Джеймса бегут мурашки.

Раньше мне нравилось смотреть на водоворот листьев, сопровождающий мой переход между формами. Свобода. Мысленный полет. Сначала, когда я менялась, я видела цветы и зеленые листья лета. Потом вместо цветов появились ягоды и коробочки с семенами, а листья стали желтыми, а затем и красными. Теперь они были сухие, старые, мертвые. Ни цветов, ни семян.