Собачий рай - Полина Федоровна Елизарова

к середине, он наткнулся на что-то большое и теплое – послышался грозный раскатистый рык.

Из темноты яростно блеснули два огонька.

– Ты кто?! – хрипло и страшно спросил их обладатель.

– Лаврентий.

– Вали отсюда, придурок, пока цел.

– Мне некуда, – честно признался он.

Его глаза быстро привыкли к темноте, и он разглядел в опасной близости облезлую, вытянутую, белую, с черным растекшимся пятном вокруг глаз, морду.

– Я сказала, вали отсюда, салага, да побыстрее. Скоро придет моя стая, и тебе не поздоровится.

Эта немолодая сука чем-то напомнила Лаврентию его бабульку в те моменты, когда та хрипло и яростно ругалась с очкастыми людьми из телевизора.

– Можно я тоже буду твоей стаей? – Поджав под себя передние лапы, он уложил морду на сырой песок, не без хитрости демонстрируя хозяйке полное подчинение.

– А жратву ты умеешь добывать? – скалилась на него из темноты пасть с желтоватыми, сточенными временем и жесткой пищей клыками.

– Нет, – честно признался Лаврентий.

Сука издала странный звук, похожий на звон ржавого колокольчика, что висел у бабульки на калитке.

– Откуда ты такой взялся?

– Бежал от двуногих.

– И что они от тебя хотели? – агрессия в глазах незнакомки уступила место любопытству.

– Не знаю. У одного из них в руках была клетка, а у другого на ногах ботинки – пятнистые, высокие и с грязной подошвой.

– Понятно, – вздохнула сука, и в ее зрачках мелькнула тихая ярость. – Это стрелки. Забирают у глупых доверчивых людей таких, как ты, – молодых и резвых. А потом устраивают за деньги бои или стрельбу по живым мишеням.

– Это как? – ни слова не понял Лаврентий.

– Как?! – хмыкнула сука. – Отправляют таких, как ты, на верную смерть!

– Да. Они пахли смертью.

– Ты уже знаешь, как пахнет смерть? – удивилась она.

– Когда пришел в этот мир, я увидел, как из-под большой собаки сочилась большая лужа крови, а потом, успев лизнуть меня и брата, она перестала двигаться и дышать. Бабулька, хозяйка старого дома, тоже пахнет смертью, но еще немного жизнью, а еще клопами и травами, что растут у нее в саду. Она притащила меня на веревке на остановку и отдала молодой – та пахла сладким потом и слезами своих фантазий. А потом молодая решила меня отдать тем двоим. Она хорошая, но несчастная.

– Понятно, поэт, – усмехнулась сука. – Молодой был нужен не ты, а кобель на двух ногах.

Лаврентий, задумчиво наклонив морду набок, сделал вид, что понял смысл этой фразы.

– Ладно… Можешь остаться до утра. Потом уходи. В парке, у ресторана «Батый», нашего брата охрана жалеет. Но там конкуренция. Ты дерзкий, и, если сможешь влиться в стаю Хромого, жратва тебе обеспечена. Когда у двуногих свадьбы или праздники – сыт будешь до икоты. Место это найдешь сам, не промахнешься – там круглый год пахнет синтетическими цветами от двуногих сук и истерично выброшенными на ветер деньгами двуногих кобелей.

– А почему ты сама не там, поэтесса?

Хозяйка лаза на миг опешила, потом снова издала похожий на перелив ржавого колокольчика звук.

– Старая стала, да и с Хромым не особо дружу.

Глаза суки стали грустными.

Лаврентий снова сделал вид, что все понял.

– Меня зовут Тиграна, – сказала сука. – И когда-то весь этот город был моим… А может быть, то были только фантазии, – зажмурив на миг глаза, добавила она. – Ладно, – встав на худые облезлые лапы, она выгнула дугой затекшую спину. – Где-то у входа слева вроде зарыта кость. Лапы у тебя крепкие, будешь хорошо рыть – найдешь. А завтра вали. Нам тут самим дышать нечем.

Изумленный Лаврентий хотел расспросить Тиграну еще о многом, но тут со стороны лаза послышалось движение.

– Похоже, поэт, ты сегодня без еды, – подвинулась ближе к дощатой стене Тиграна. – Ложись рядом и не пикай. Чужих здесь сильно не любят.

Сначала в лаз заполз темный, некрупный и уже немолодой пес с грязными проплешинами на боках. Завидев Лаврентия, он издал грозный рык, но Тиграна, положив иссохшую лапу на голову непрошеного гостя, мотнула мордой:

– Отставить, Рамзес. Это мой троюродный племянник. Он побудет здесь до утра.

Кобель, недобро сверкнув усталыми глазами, занял место невдалеке и справа от Тиграны и, улегшись, тут же принялся вылизывать свои проплешины длинным мясистым языком.

Следом за Рамзесом появился худой низкорослый чернявый кобелек с крупным торсом, короткими ногами и почти квадратной мордой – похоже, он был породистым. Когда Лаврентий бегал в саду у забора, он нередко видел проходящих на поводках кичливых сородичей – этот был похож на одного из них, часто гулявшего по утрам со своим хозяином вдоль по улице и почему-то обожавшего гадить у бабкиного забора. На шее у коротколапого был тоненький, истертый временем кожаный ошейник.

Не обратив ни малейшего внимания на Лаврентия, он улегся в левом углу. Судя по лоснящейся морде и набрякшим, слипавшимся векам, он был сытым и уставшим.

– Это Гордей, – шепнула Тиграна. – С ним не спорь, задерет.

Не смея лишний раз пошевельнуться, чтобы не привлечь к себе внимание суровых ребят, Лаврентий было уложил голову на лапы и собрался наконец заснуть, но вдруг послышалась пленительная музыка.

Разрывая сырой, спертый соленый воздух, она радостно и пугающе заиграла у него внутри.

Он приподнял голову и увидел, как в лаз, едва касаясь лапами земли, вошла стройная рыженькая, с шелковистой шерстью и узкой лисьей мордой молодая сука.

Лаврентий мог бы поклясться всеми бабочками мира, что еще ни разу в жизни не видел никого красивее.

Ее звали Лапушка.

14

В человеке есть сила, которая во сто крат мощнее самого крепкого разума.

Как разум ни тренируй, как ни закаляй его в суровых реалиях жизни, в самый неожиданный момент эта феноменальная сила, вырвавшаяся из клетки, возьмет над разумом верх.

Человека, как волка на запах мяса, тянет к тому, что должно было принадлежать ему, но по каким-то причинам не досталось.

Эту простую мысль при задержании высказала Полякову двадцатилетняя убийца, дочь спекулянта и вора.

Было это в начале девяностых, когда исчезли, как и не было их никогда, подтянутые комсомольцы, а на смену им пришли юные черти – беспринципные и жадные до материального мальчишки и девчонки «потерянного поколения», чье становление пришлось на годы танцев на костях бывшей Империи.

Двадцатилетняя девушка – в прошлом известная в городе малолетняя наркоманка и шлюха – во время ссоры заколола ножом собственного мужа, молодого ученого из хорошей семьи.

Отец той девушки был сыном советского генерала и румяной, скорой на слезы домохозяйки.

Юность генеральского сына – будущего маргинала –