Лиходеи с Мертвых болот - Александр Зеленский

— Ну, мы, значит, пошли, — сказал Сила, отступая лицом к стрельцам из опасения, как бы они не набросились, если он обернется к ним спиной.

Но стрельцы их действительно отпустили.

Отойдя на достаточное расстояние, Беспалый огляделся, внимательно прислушался и удовлетворенно заметил:

— Соблюдают уговор — не идут следом, — он перекрестился, снял крест с груди, поцеловал его. — Спасибо, Господи, спас недостойных рабов твоих.

Гришка уселся на землю, уронил голову на руки и всхлипнул. На него навалился только что пережитый кошмар. Ничего страшнее его он не видывал. Он плакал о несчастной судьбе, плакал обо всех тех, кого убивали на его глазах, плакал о погибших в бойне у развилки дорог. И хоть прибрал Господь сегодня в основном людей недобрых, у которых руки были по локоть в крови, но ведь не у всех из них души были полностью потеряны. Плакал он по здоровяку Мефодию, по жизнерадостному татарину Хану — они ведь помогли вырвать его из цепких рук Евлампия, и им он был обязан жизнью. Да кто знает, если бы сложилась их судьба по-иному, какие бы добрые качества в них расцвели, но не смогли распуститься из-за холода и жестокости этого мира.

— Ну, ладно, успокойся, не лей воду, — Сила ласково положил свою здоровенную руку на плечо Гришке. — Пора идти.

Гришка протер кулаками покрасневшие глаза и нехотя поднялся. Горе, слезы — они затягивают. Казалось, мог бы он так просидеть до смерти. Было в его боли какое-то неестественное, стыдное упоение ею. Он встрепенулся, отряхнул штаны и поплелся вслед за Беспалым.

— Откуда могли стрельцы взяться? — нарушил Гришка затянувшееся молчание.

— Может, атамана нашего губной староста обхитрил и фальшивую наводку преподнес… А может…

— Что?

— Ничего. Увидим.

Уже стемнело, когда путники выбрались к знакомым и казавшимся теперь родным болотам. Над логовом вился дымок.

— Кажется, тут все спокойно, — сказал Сила.

Но ничего хорошего не оказалось. В становище дым шел не от костра, где обычно готовила еду Матрена, не из землянки, откуда Косорукий Герасим, вечно зябнущий, пытался выгнать сырость и холод, не от самокруток братвы, точащей лясы. Дымилось пепелище, в которое превратилось логово. Все было разбросано, разбито, сожжено, все мало-мальски ценное унесено. Уткнувшись лицом в тлеющие угли, лежал труп разбойника. Чуть поодаль валялись еще два изрубленных тела. Матрена тоже была убита и брошена в воду — она так и не выпустила из рук топорик для рубки мяса, которым, видимо, пыталась отбиваться от нападавших. Ни одного живого человека здесь не было. Еще трое разбойников, оставшихся в логове, и Варвара исчезли.

Гришка упал на землю и в отчаянии заколотил по ней кулаками.

* * *

— Открывай быстрее!

Стрелец в богатых одеждах, с дорогой, отделанной каменьями, саблей на боку, лупил ногой в ворота. Из дверей терема выглянул испуганный старик-ключник, подбежал к воротам, посмотрел в щелку между створками и крикнул:

— Дома никого нету! Староста по делам ушел, а женушка его с детишками к самому воеводе в гости отправилась.

— Ты чего, пустомеля, посланника из самой Москвы, из Разбойного приказа, пустить не хочешь? Да тебя хозяин как Сидорову козу выдерет!

Ключник почесал в затылке.

— А где ж это видно, что ты из самой Москвы посланник?

— Дурак, а кафтан у кого такой бывает? У чудища заморского или у человека государева?

— Так кафтан кафтаном… — ключник все-таки распахнул калитку и теперь стоял перед гостем, критически и бесцеремонно разглядывая его.

— А что? — стрелец вытащил из кармана сложенную бумагу. — Смотри, не государева ли печать?

Ключник потянулся к бумаге, но стрелец хлопнул его по рукам ладонью.

— Куда грязные лапы к важной бумаге тянешь?!

— Ну, ежели правда печать… Ладно, заходь.

В доме было пусто. Обычно здесь толпилась дворня и стрельцы, но слуг губной староста, по воеводину приказу, дабы показать пример другим и избежать злословия, выслал на городские работы, стрельцы же отправились на охоту за разбойниками.

Довольно бесцеремонно гость уселся на лавку и повелительно произнес:

— Прикажи соорудить поесть.

— Счас сделаем, — ключник был недоволен тем, что незнакомец распоряжался в чужом доме, как в своем собственном: корми теперь его, пои, одни расходы.

Но хозяин уж больно крут, и если жалоба от важного государева человека на плохое обращение поступит — задаст по первое число.

Отведав пирога, холодной телятины, прихлебнув немного вина, не обременяя себя излишним чревоугодием, гость отодвинул кувшин и, зевнув, произнес:

— Поведай теперь, что в вашем захолустье делается.

— Так что рассказать-то? — пожал плечами ключник. — Живем и живем.

— Ну и тьмутаракань. Скучно тут, наверное, губному старосте приходится? Одно мужичье вокруг. И поговорить не с кем. Небось и грамоте никто не обучен…

— Это ты зря, — обиделся ключник. — Вон у нас в доме даже дьяк живет. Не хуже ваших московских наукам обучен.

— Зови его. Может, хоть с ним умным словечком перемолвлюсь.

Заспанный и растерянный дьячок спустился со второго этажа без большого рвения — меньше всего ему хотелось развлекать заезжего столичного гуся. Но, увидев на столе еду и выпивку, он просветлел лицом, справедливо надеясь на то, что и ему что-нибудь перепадет.

Стрелец понял его желание и снисходительно махнул рукой:

— Садись, ешь, пей.

Дьячок сел, тут же отломил большой кус пирога, откромсал телятины и пододвинул к себе кувшин. Ключник недовольно поморщился, но как возразить такому важному гостю?

— Дьяк, может, ты хоть толком объяснишь, что у вас за жизнь тут — произнес гость.

— Жизнь спокойна, степенна, — важно начал рассказ дьяк, утираясь рукавом. — Вон храм новой жестью покрыли. Ни болезней, ни мора, виды на урожай хорошие. Народ тихий, спокойный, по Божьим правилам живет. Только пошаливает иногда в лесах да на дорогах рвань бродяжная, но это же везде так.

— Да уж, — кивнул стрелец с пониманием. — Особенно после лихолетья много их развелось. Налетели, как саранча, опустошают все и казне государевой от них один убыток. Но по Руси мы их повывели немного. А где воеводы и губные старосты мышей не ловят — там сегодня лиходеи себя вольготно чувствуют.

— У нас воевода и староста сил на это не жалеют. Да как их, окаянных, выловишь? Сгрызут добро и сразу врассыпную по щелям… Бог с ними. Поведай лучше, как там у вас в Первопрестольной. Особенно с жизнью духовной.

— Да так… Вот собор новый закончили возводить около Кремля. Да нас этим не удивишь. Столько церквей понастроили — не меньше ста дюжин. Этот собор, правда, богатства неописуемого…

— Вот бы полюбоваться! — дьяку стало вдруг досадно, что живет он на самом отшибе и видом не видывал не только чужих земель, но даже земли Русской, что нет никаких возможностей выбраться из этой ямы наверх, к свету, наполнить свою жизнь чем-то достойным и интересным.

— А чем ты здесь занят? — снова зевнув, равнодушно и без интереса осведомился стрелец.

— Сына Старостина слову Божьему обучаю. Книги умные с ним читаю.

— Книги? — встрепенулся гость. — Люблю их собирать, а особенно умному слову написанному внимать. Хотя откуда в такой глухомани мудрым книгам быть?

— У губного старосты такие книги имеются, какие и в Москве не грех показать! — горячо возразил дьяк.

— Да? А мне можешь их показать?

— А почему не могу? — дьяк встал.

— Пойдем, провожу, — поднялся с лавки и ключник.

— Ты лучше еще о браге позаботься, — отмахнулся от него, как от назойливой мухи, посланник.

Дьяк провел гостя по скрипучей, с растрескавшимися досками, лестнице на второй этаж. В помещении, в углу которого дьяк занимался со Старостиным сыном грамотой, сейчас никого не было.

— Вот, — дьяк взял с полки тяжелый том «Апостола», погладил пальцами серебро и каменья на окладе, потом протянул книгу гостю.

Тот бережно взял ее, зачитал вслух несколько слов, показав тем самым, что на самом деле обучен грамоте, а не только бахвалится.

— Ну как? — спросил дьяк.

— Хорошая книга. Я пока почитаю ее, а ты спустись, прикажи, чтобы еще мяса и вина подали.

Дьяк поспешно направился к лестнице и скрылся из вида. Оставшись один, гость принялся лихорадочно листать книгу. Наконец, найдя нужно место, безжалостно вырвал пару листов, сложил их вчетверо и положил за пазуху.

— Уже подали, — сказал вернувшийся дьяк.

— Хорошо… Да, порадовал ты меня этой книгой. Люблю, — сказал стрелец и положил «Апостол» на полку.

— Редкий экземпляр, — воодушевленный похвалой, улыбнулся дьяк. — А вот этот стих апостольский вообще редко встречается, поверь…

Он потянулся за книгой и начал просматривать ее, ища редкий стих, который непременно хотел зачитать гостю, который так любил писаное слово.