АнтиМетро - Андрей Бондаренко

По потолку станции «Выборгская» бегали, поочерёдно наслаиваясь друг на друга, таинственные и загадочные тени.

– По центру платформы горит конкретный костёр, – доложил Шмидт, нервно дёргая крыльями длинного носа. – Дружеские посиделки, судя по букету долетающих ароматов, имеют место быть.

– Очередная армейская пьянка, выражаясь напрямую. Безобразная, грязная и непредсказуемая, – высказал свою версию Фюрер. – А потом они, гниды патриотичные, ещё и удивляются искренне, мол: – «И с каких таких сладких пирожков российская молодёжь – в подавляющем своём большинстве – косит от армии?»… За дисциплиной надо лучше смотреть, блин демократический! Жёсткости не хватает! В смысле, показательных расстрелов и четвертований… Вот, когда я дорвусь до власти, то всё объясню доходчиво. Кровью умоетесь, морды расхлябанные! Нельзя же так, в конце-то концов! Совесть – поимейте, сучата наглые…

Они, сняв автоматы с предохранителей, поочерёдно выбрались на платформу.

– Аварийное освещение работает в штатном режиме. Значит, дизель-генераторы пашут исправно, – сообщил Шмидт. – Что уже хорошо. А, вот, костёр, горящий по центру перрона, логическому объяснению поддаётся весьма плохо.

– И ни одной палатки не наблюдается на платформе, – дополнил Хантер. – Следовательно, «пассажиры», действительно, отсутствуют…

Пылающий костёр был знатным: метра три с небольшим в диаметре, да и высотой пламени значительно превосходил среднестатистический человеческий рост.

– В основном, использованы – в качестве дров – толстые доски и брус, – доложил (хотя, его об этом никто и не просил) Шмидт. – Видимо, они разобрали на составные части стеллажи одного из многочисленных складов… Всё вокруг заплёвано и заблёвано. Везде и всюду валяются вскрытые консервные и пивные банки, пустые бутылки, и разорванные – в клочья – картонные коробки…

– А вот, и людишки проявились! – радостно подхватил Фюрер. – Спят все, родимые! Сопят беззаботно и благостно… Кто – на чём. Один, со спущенными штанами, голой жопой кверху – верхом на надувной «резиновой женщине», другой – на армейском пятнистом бушлате, третий – на мраморном полу, уткнувшись физиономией в лужу с блевотиной. С собственной, надо думать. Да, про пир разгульный – во время разных нехороших катаклизмов – писатели-классики не врали… Э, да там не все спят! По ту сторону костра – сквозь пламя – чьи-то глаза наблюдаю… Руки, падла, держать на виду! По первому же чиху – бросаю гранату…

– Лечь всем! – громко велел Артём, ловко и привычно падая на холодный мраморный пол. – Стрелять – только по моей команде…

Через пару-тройку секунд всё вокруг наполнилось (заполнилось?) громким и безудержным смехом. Местное подземное эхо ожидаемо подхватило этот смех, многократно усиливая его и расчленяя на отдельные – безусловно-красивые – мелодии…

– Сюрреализм, мать его, – восхищённо пробормотал Хантер, лежащий в полуметре от Артёма. – Всё – по Глуховскому…

Глава тринадцатая

Неожиданности и сюрпризы

Смех оборвался, ещё примерно через полторы минуты угомонилось и беспокойное подземное эхо.

– С кем мы имеем дело, уважаемый незнакомец? – громко поинтересовался Артём. – Надеюсь, что с вашим разумом и подкоркой головного мозга всё в полном порядке? Недолюбливаю я, знаете ли, сумасшедших…

– Кто же их, бедолаг, любит? – после короткой паузы откликнулись из-за костра. – Хотя, с другой стороны… Что есть – сумасшедший? Может быть, наоборот, прозревший? Трудно – однозначно – ответить на этот каверзный вопрос. Практически – невозможно… Вы, благородные пришельцы, ещё о чём-то спрашивали? А, мол: – «С кем имеем дело?». И этот вопрос не относится к категории простых… Кто – я? Не знаю, если честно. Может, в прошлой жизни меня звали – «Омар Хаям»? Мол, всё на этом непостоянном и неверном Свете – полная и однообразная херня? Так, сдвинем же, друзья, бокалы, наполненные терпким и благородным вином… Впрочем, совсем ещё недавно я был обладателем совсем другого имени, не такого благозвучного, конечно. И, даже, пошлые майорские погоны носил на плечах… Совсем недавно? В том смысле, что в прошлой Эре, завершившейся, надо думать, навсегда.…Зовите меня, отважные путники, Омаром. Благородное и звучное имя, на мой вкус… Что же вы, господа, разлеглись на полу, как жирные моржи на каменистом прибрежном лежбище? Подходите, располагайтесь! Отогревайте над жарким пламенем моего костра ваши озябшие ладони…

Неожиданно послышались звонкие гитарные переборы, и глубокий, бесконечно-печальный голос затянул незнакомую песенку:

Вновь – навалилась осень. Гуляют дожди – по проспекту.Капли стучаться в стёкла – таинственной – чередой…И опавшие листья, унесённые ветром,К нам возвратятся снежинками – ранней – зимой…

И опавшие листья, унесённые ветром,К нам возвратятся снежинками – ранней – зимой…

Вновь – навалилась осень. Сердце – в дождях – утонуло.Нет у меня – больше сердца, как в камине – огня…Вера моя – пошатнулась, надежда – опять – обманула.Любовь? Не смешите, любезные! Не смешите – меня…

Вера моя – пошатнулась, надежда – опять – обманула.Любовь? Не смешите, любезные! Не смешите – меня…

Артём неторопливо поднялся на ноги, забросил автомат за спину и, тщательно отряхнув колени, тихо объявил:

– Подходим, нацепив на физиономии маски полнейшего равнодушия и каменной непробиваемости. Понятное дело, предварительно сняв шлемы… И попрошу всех – без единого исключения – попридержать длинные языки. Я самостоятельно пообщаюсь с гостеприимным хозяином. Не расслабляйтесь, соратники, и будьте готовы к разнообразным неожиданностям…

Возле высокого костра, самозабвенно перебирая гитарные струны, на пышных подушках восседал странный человек: босой, чернобородый, растрёпанный, облачённый в шёлковый восточный халат, щедро покрытый вышивками золотистых крылатых драконов и серебряных трёхголовых змей. Мелодия послушно струилась по намеченному руслу, слова, её сопровождающие, зачарованно сплетались в единое целое:

Старый мобильник – умер. Что был так звонок – когда-то.Пиво – уже не помощник, водочка – на столе…И электронные письма не доходят – до адресата,Налету – умирая, тая – в полночной мгле…

И электронные письма не доходят – до адресата,Налету – умирая, тая – в полночной мгле…

И я уехал – к югу. В дальний и южный – город.Где белоснежные пляжи, да – зелёный прибой…Где я – когда-то – был счастлив, где я – когда-то – был молод,Где – под пыльными пальмами – мы целовались с тобой…

Где я – когда-то – был счастлив, где я – когда-то – был молод,Где – под пыльными пальмами – мы целовались с тобой…

Древнее, древнее кладбище – за низким забором пляжа,Низкий могильный холмик – тот, что в цветах – всегда…Розы и незабудки, и хризантемы – даже,А по лицу – так пошло – снова течёт вода…

Розы и незабудки, и хризантемы – даже,А по лицу – так пошло – снова течёт вода…

«Во-первых, почему этот человек – странный?», – принялся занудствовать вредный внутренний голос. – «Странность – на фоне других многочисленных странностей – странностью уже не является… Во-вторых, ему явно не хватает – для полного завершения образа – белоснежной чалмы с огромным рубином посерёдке. С лицевой стороны, ясен пень. Наверное, на воинских складах чалмы не отыскалось. Что совсем и не странно. Впрочем, если там обнаружилась «резиновая женщина», значит, там и чалмы с рубинами имеются. Просто – плохо искали… В-третьих, глаза… Глаза? Нет, это весьма слабый и неверный термин для конкретного случая… Очи! Горящие, пылающие, огромные, пьяные до полного изумления.… Да, у этого типа, однозначно, не все дома. Далеко – не все…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});