Клоун. История одной любви - Юлия Владимировна Монакова

заводила класса, при этом, как ни удивительно, круглая отличница. — Что с нами может случиться? Мы же не по борделям или наркопритонам пойдем.

— Нет, вы как хотите, — Соня поджала губы, — а только я в этом безобразии не участвую. Мне своя шкура дороже, сорри.

— Колхоз — дело добровольное, — пожала плечами Оля. — Но учти, если сдашь нас Светлане… — ее глаза недобро сузились.

— Я не стукачка, — усмехнулась Соня. — Но если она завалится в номер среди ночи и обнаружит, что вас нет — тут уж извините!

— С чего бы ей к нам заваливаться? — искренне удивилась Пахомова. — Она же будет думать, что мы все дрыхнем без задних ног.

— Да они с Василичем сами в отрыв пойдут, вот увидите! — захихикал Тяпа. — Уложат детишек, то есть нас, баиньки — и по барам!

— Угу, «на берегах Балтийского моря мы с Василичем обрели друг друга!»[12] — развеселилась Аня Леонович.

Динка с Макаром не принимали участия в обсуждениях — по той простой причине, что не собирались следовать за толпой. Они в любом случае планировали сбежать из гостиницы и погулять по ночному городу, но только вдвоем. Без свидетелей.

Макар изнывал от нетерпения и с досадой думал, что пережить этот злосчастный виолончельный концерт будет непросто.

— Так, ладно, все! — Пахомова хлопнула в ладоши. — Мальчишки, выметайтесь отсюда. Нам надо готовиться к вечернему мероприятию.

— А чего там готовиться? — удивились пацаны. — Оделся да пошел.

Одноклассницы захихикали.

— Вам не понять. Короче, брысь, мальчики! Не мешайте девочкам наводить марафет.

Макар тоже не слишком понимал смысл выражения «наводить марафет» — до тех пор, пока не увидел Динку, вышедшую вместе с Соней и другими девчонками к автобусу. Он просто обалдел, на миг потеряв дар речи. Динка надела какое-то совершенно потрясающее платье — простое, но так эффектно облегающее ее фигуру, что при одном только взгляде на нее пересохло во рту. А еще она накрасила губы ярко-красной помадой — теперь ее рот словно кричал: «Поцелуй меня!» — и так подвела глаза, что они стали еще более огромными и выразительными… Черт, она была просто охеренна. Динка… его Динка. Только его!

— Это ты ради виолончелиста, что ли, т-так нарядилась? — пошутил он, скрывая ревнивые нотки в голосе: от его взгляда не укрылось, как таращатся на Динку одноклассники.

Даже Тяпа пожирал ее глазами — без своих привычных тупых подколок в духе «выглядишь как дешевая шлюха» или «ну и жопа у тебя в этом платье, не стесняешься ее так откровенно демонстрировать?»

— А что, — кокетливо отозвалась Динка — она, конечно же, заметила, как остолбенел Макар при ее виде, и сейчас откровенно его поддразнивала. — Он, между прочим, красавец мужчина!

— Черт, — притворно вздохнул Макар, — т-теперь мне придется научиться играть на виолончели.

— Ребята, все в автобус! — поторопила их классная. — Концерт начнется через полчаса, а нам еще до филармонии доехать надо… Пахомова, во что это ты вырядилась?! Ты не забыла надеть юбку? Дружинина, быстро накинь куртку, с ума сошла, в такой холод… Аня, что за макияж?! Ты на концерт классической музыки собралась или на дискотеку? Быстренько-быстренько, рассаживаемся.

— Ты здесь самая к-красивая, — негромко сказал Динке Макар… и нечаянно поймал взгляд Сони, от которого ему почему-то стало не по себе.

42

Он не ждал от этого концерта ничего особенного. Точнее, он вообще ничего не ждал — думал пересидеть, перетерпеть час или полтора зубодробительной скучищи, которой представлялась ему вся классическая музыка.

Когда из-за кулис быстро вышел Макс Ионеску и сел на стул, который дожидался его посреди сцены вместе с виолончелью, зал взорвался приветственными аплодисментами. Макар тоже похлопал со всеми из вежливости.

— Какой симпатичный! — тут же полетел шепоток по девчоночьим рядом в адрес виолончелиста. — Просто лапочка!

Ионеску сдержанно кивнул, тряхнув густой непокорной шевелюрой, устроил инструмент между колен и взмахнул смычком. А потом…

Макар не понял, что случилось. Что вдруг с ним произошло. Показалось, что первые же сыгранные звуки незнакомой, но выворачивающей душу наизнанку мелодии коснулись его сердца прямо смычком. Он замер, боясь даже пошевелиться. А музыкант все играл — закрыв глаза, словно отстранившись от публики и от всего мира, оставшись один на один со своей виолончелью.

Макар сообразил, что не дышит, только когда почувствовал, как сдавило в груди и потемнело в глазах — и тут же сделал судорожный вдох. Он покосился на Динку и обнаружил, что и та захвачена исполнением: она сидела, выпрямившись на стуле и даже чуть подавшись вперед, широко распахнув глаза и напряженно сложив руки на коленях, словно примерная ученица, боящаяся упустить даже одну-единственную ноту.

Виолончелист играл, погруженный в себя и словно не замечая аккомпанирующего ему оркестра. Макар вдруг подумал, что человек, который так играет, так чувствует музыку, должен испытать в жизни очень сильную любовь… и очень сильное страдание. Он и сам не знал, почему так решил, но был в этом абсолютно уверен.

Потянувшись, Макар нашел Динкину руку и слегка сжал. Она повернулась к нему — глаза у нее были совершенно потрясенные. Видимо, это удивительное исполнение произвело впечатление и на нее тоже. Уже позже они оба узнали, что композиция, которую играл Ионеску, называлась «River Flows In You»[13] — и она навеки стала их личной мелодией. Для них и про них…

После этого Ионеску сыграл еще немало. Были в его репертуаре и классические композиции, были и современные, и даже рок-н-ролльные. Музыкант выдавал настоящий драйв, сражая харизмой и какой-то бешеной, почти безумной энергетикой буквально наповал. И все-таки то впечатление, которое произвела на Макара первая исполненная виолончелистом мелодия, невозможно было перебить ничем. Она врезалась ему в память и в сердце раз и навсегда.

Одноклассники тоже были впечатлены не на шутку. Кажется, один только физрук Петр Васильевич умудрился ненадолго всхрапнуть во время концерта. Что касается классной, то она и вовсе утирала слезы надушенным платочком, прижимая к груди огромный букет розовых тюльпанов, который собиралась вручить музыканту на финальном поклоне. Принимая цветы, Ионеску галантно приложился к ее ручке, и Светлана Александровна зарделась как девчонка.

Всю обратную дорогу до гостиницы Макар с Динкой не проронили ни звука — но молчали они об одном. Сидели, прижавшись друг другу и держась за руки, и он чувствовал, как ему хорошо и грустно одновременно — он был так пронзительно счастлив, что хотелось плакать…

— Так, ребята, — строго объявила классная, — сейчас мы все дружненько идем на ужин, а затем расходимся по своим номерам и ложимся спать! Отправление завтра в восемь