Они сражались за реальности - Игорь Подгурский

Шаманов вышагивал в расшитом золотом красном китайского шелка халате, подбитом мехом. Под ним был не менее роскошный желтый халат, на ногах – новые уйгурские сапоги ручной работы с загнутыми носками. Голову украшала высокая желтая парадная шапка ламы с красной кистью. Вся одежда на нем была до неприличия новой; ручная кладь состояла из объемистой кожаной сумки и длинного посоха в руке. Навершие посоха было костяным и изображало крысу с длинными передними резцами и красными глазами-бусинками из ярких рубинов.

Глаза путников закрывали специальные черные альпинистские очки с завязками, но снежная белизна раздражала и тревожила. Темп задавал отрядный священник, попутно посвящая своих навьюченных спутников в особенности Земли-2876, куда их забросили приказ и судьба.

Разведчики только что благополучно преодолели опасную зону, где на протяжении нескольких столетий под землей выгорали залежи каменного угля. По трещинам углекислый газ поднимался к поверхности земли. Когда дул ветер, газ рассеивался и не представлял никакой опасности, но в отсутствие сквозняка концентрация газа быстро достигала смертельной величины, и долина превращалась в газовую камеру. Люди и животные теряли сознание раньше, чем осознавали необходимость спасаться бегством, задержав дыхание. Десантники ошеломленно смотрели по сторонам. Вся долина была усеяна скелетами. Одни костяки были выбелены временем до блеска, с других, более свежих, ошметками свисали остатки плоти. В природную душегубку попал не один караван. Рядом с остатками огромного вьючного яка с позолоченными рогами лежали седельные сумки. В прореху истлевшей ткани поблескивали желтые кругляшки, высыпавшиеся на землю соблазнительной кучкой. Задов остановился, завороженный, и сделал несколько шагов в сторону. Лева никогда не мог устоять против притягательной силы любого желтого металла. Даже начищенная медь могла сыграть с ним злую шутку. На прошлой ярмарке заезжие гномы продали ему кольцо из самоварного золота по дешевке.

– У меня чуть глаза из орбит не выскочили от соблазнительного видения! Вряд ли караванщики везли дешевую медь! – завывал Лева.– Жизнь несправедлива! Все происходит не вовремя!

В себя Лева пришел после громкого окрика Кузнецова: «Ко мне!» Десантники на максимальной скорости, которую им позволило развить тяжелое снаряжение, покинули опасное место.

Путь разведчиков лежал в Ладакх, страну призраков. Там больше верили астрологам и гадальщикам, чем политикам, а наука сложила полномочия и отреклась от престола в пользу черной магии. Чумазые жители сурового края находились во власти многочисленных примет. В своих жилищах аборигены старательно закрашивали красной охрой углы и щели, дабы в них не поселились привидения, доводящие до бессонницы. Отшельники-ламы, искушенные в тантрах и способные подчинять себе демонов ночи, обладали в Ладакхе верховным авторитетом. Здесь верят, что черепа баранов, собак и альпинистов, водруженные над входом в жилище, отгоняют привидения, что черная стрела с серебряным наконечником, воткнутая в крышу, отпугивает злых духов. Верят в то, что нам всем угрожают тридцать три опасности от шести тысяч демонов. За сходную плату в ненастье любой лама прочтет вам мантру об усмирении стихии и выплеснет в прямом смысле на ветер брагу из молока горного яка, чтобы усмирить духов. Духи повсюду, духи везде, весь мир пронизан невидимыми злобными сущностями. Существование местных жителей – это непрерывная борьба за право жить в бесплодных горах, где зимняя погода так же сурова, как в Заполярье; это томительные страдания среди демонов и ледников Малого Тибета, или Крыши мира, как иногда называют эти горы. Удивительно, но долгожители, перевалившие за сто лет, здесь не редкость.

Разведгруппе предстояло выйти к местечку под названием Шара-Суме – Желтая часовня.

По склону горы вверх вел след, отмеченный клоками рыжей шерсти на колючках кустарника. Стоило свернуть чуть в сторону, и становилось ясно, что неизвестный зверь выбрал оптимальный путь. Некоторые кусты, под которыми рыжий зверь проползал, разведчикам приходилось обходить – мешали огромные рюкзаки на спинах.

За троицей, не отставая, полз туман. Он был настолько плотен, что граница его была видна абсолютно четко; например, возле куста, на котором остался лоскут маскхалата Задова. Туман выдерживал дистанцию, не приближался и не отставал. Если оглянуться, создавалось впечатление, что все за спиной затопил белый пушистый океан.

Шаманову белесая мгла не понравилась, но он ничего не сказал спутникам, а только прибавил шагу по тропе, петляющей между огромных скал. Вершина горы, на которую поднимались разведчики, блестела перед ними. Казалось, протяни руку – и дотронешься пальцами до ее трехрогой макушки в короне из облаков, с царственной небрежностью надетой чуть-чуть набекрень.

Солнце еще не успело спрятаться за горы, когда Кузнецов понял, что больше не может идти. Заумный краеведческий монолог Шаманова убаюкивал. Ноги заплетались, будто скованные кандалами; рюкзак, тяжесть которого удесятерилась, пригибал к земле. Остановка была неизбежна.

Задов, шедший в хвосте маленького отряда, с тоской смотрел вслед товарищам, скрывшимся за исполинским обломком скалы. Он потихоньку отставал, пока не поскользнулся и не рухнул плашмя. Рюкзак, съехавший с плеч на загривок, вдавил голову в снег. Сил не было не то чтобы подняться, даже пошевелить пальцами. Лева хотел позвать на помощь, но открытый рот забило снегом. Сразу заломило зубы от холода. Сзади из долины осторожно наползала молочно-белая пелена. Захотелось спать. В голове лениво шевельнулась мысль: «Немножко посплю, отдохну – и силы появятся». Лева медленно закрыл глаза.

Из приятной неги его выдернул голос. Глас с небес не вещал, а гремел: «Встать, скотина!» Лева резко открыл глаза. Этот голос с ярко выраженным прибалтийским акцентом он уже определенно когда-то слышал.

Невидимый помощник с неба не унимался: «Именем революции, встать!» Вслед за последней фразой раздался сухой металлический щелчок. Лева ни с чем не мог спутать звук взводимого курка. Кровь забурлила от адреналина и понеслась по венам. Чересчур реалистично даже для галлюцинации. Задов рывком вскочил на ноги и затрусил вдогонку за товарищами. Ему вслед послышался короткий смешок, и голос неба сказал, уже обращаясь к самому себе: «Так бы сразу. С первого раза никто не понимает».

Лева устало подумал: «Галлюцинация. Кузнецов говорит, такое бывает в горах от недостатка кислорода». Место, на котором минуту назад лежал Задов, затягивал медленно ползущий туман.

Кузнецов с удивлением смотрел на догонявшего их бодрой рысью Задова. Тяжело дыша, Лева поминутно задирал голову и смотрел в небо. О гласе с небес он решил не рассказывать. Мало ли!

Палатку поставили быстро. Отгудел примус. Концентрат горохового супа с ленинградской тушенкой из жил и кожи пришелся бы по вкусу любому гурману. Щирый вместо горного пайка подсунул консервы, которые в обычной обстановке нормальный человек отказался бы есть, будь он хоть трижды военный.

Латын сказал, что ему не нравится подкрадывающийся туман. Он достал из своей бездонной сумки кожаный мешочек, похожий на колбаску. Отрядный священник осторожно отсыпал из него вокруг палатки светло-синий порошок, почти незаметный на снегу. Поземка набирала силу. Ветер швырял снежные заряды в лицо. Вопреки всему порошок не сдуло, а только присыпало. Латын пояснил:

– Береженого, сам знаешь, кто бережет. Может, просто туман, а может, и наведенный морок. Нацистов ведут черные ламы. Могли понаставить ловушек. Охранный круг любую нечисть отпугнет.

Он покопался в сумке и достал посеребренный капкан. Латын разомкнул стальные челюсти и осторожно установил его в снегу.

– Волчий капкан? – поинтересовался Кузнецов.

– На медведя.

Задов лежал в палатке, неудобно уткнувшись в свернутый спальный мешок, не сняв каску. Лева не откликался даже на бодрое предложение добавки. Многочасовой переход лишил его интереса к еде. Разведчики слишком резво набрали высоту, желая максимально сократить время на подход к Желтой часовне.

Кузнецов назначил Задова первым в караул охранять палатку, показав, где замаскирован капкан. Себе он оставил «собачью», самую тяжелую, смену. Отдых после тяжелого дня расслабляет, и после гораздо труднее собраться. Задов перевесил автомат на грудь и на четвереньках выбрался из палатки. Сил ругаться у него уже не было.

Очень скоро до сидевших внутри дошло, что палатку поставили на самом продуваемом месте. Полотняный домик разведчиков проверяли на крепость резкие воздушные потоки, бьющие из долины. Но уже не могло быть и речи о том, чтобы сниматься и устраиваться заново.

Тяжелые порывы ветра со снегом обрушивались на сферический купол палатки. Удары передавались внутреннему каркасу, состоящему из восьми изогнутых трубочек-лучей. Они сходились в звезду, в центре которой висели для большей устойчивости самые тяжелые вещи – рюкзаки и автомат Кузнецова. Ветер так молотил по палатке, что снег пробивал толстую брезентовую стенку и холодной искрящейся пылью оседал на втором, внутреннем капроновом слое. Казалось, чья-то могучая рука трясла палатку, отрывала от снега или вдруг с хрустом снова втискивала в него. Под дикую какофонию пурги Николай вкрадчиво спросил Шаманова, застегивавшего на себе спальный мешок: