Серый коршун. Диомед, сын Тидея - Андрей Валентинов

Заодно я узнал, что мой приказ выполнен. Прах Гелена, сына Ифтима, перенесен в родовой толос под Лерной. Непредсказуема воля богов! Не будь случайной стрелы, Гелен, а не я ехал бы сейчас в Фивы. Интересно, как бы он управился с делами? И почему боги выбрали из двух самозванцев именно меня?

«То что задумал Гелен – все исполнится, но не Геленом.» Боги Вилюсы не ошиблись...

Фивы показались мне весьма похожими на Микасу. Те же стены, те же храмы, те же полуземлянки у ворот. Разве что все это еще меньше, еще грязнее. Я уже привык – таких городов, как Баб-Или, мне уже не увидеть.

Крысиная нора...

На этот раз в норе было весьма оживленно. Крыс набилось без числа – одних базилеев, не считая их супруг, было до полусотни. С этими козопасами, имевшими по одному парадному фаросу, переходившему от деда к внуку, можно было особо не церемониться. Но имелись крысы и покрупнее.

Самой крупной крысой считался, конечно, я. За эти полтора года удалось с грехом пополам разобраться в здешних порядках. Ахиява чем-то походила на Хаттусили: сильный центр и рыхлые окраины, подчинявшиеся от случая к случаю. Мои ближайшие соседи: Пилос и Орхомен, а также дюжина небольших остров в Лиловом море на словах призвали мою власть, однако, на деле стали самостоятельными еще в незапамятные времена. Базилей Пилоса давно уже именовал себя ванактом, хотя в переписке со мной предпочитал не употреблять этот титул. С Орхоменом Микены время от времени воевали, на чем и сломал себе шею покойный Ифимедей. Островные базилеи держались вежливо, порой присылали подарки – но не более.

Такое положение было терпимым, по крайней мере пока. Сильный враг, подобный кровожадным каска, нападавшим на Хаттусили, отсутствовал. С Пилосом обычно удавалось договориться, Орхомен – точнее, его базилей – изрядно струсил, узнав о смерти Ифимедея, и старался держаться лояльно. С островными владыками я не ссорился, но постепенно увеличивал флот.

Фивы кичились своей независимостью. Лет сто назад кто-то из микенских ванактов захватил их, но фиванцы отбились и теперь всячески подчеркивали свою свободу. Фиванский базилей держал под своей рукой дюжину вождей с севера – угрюмых дикарей, постоянно ссорившихся из-за пастбищ и угнанных коров.

С прочими можно было не считаться, но оставалось еще море. Там царил ванакт Кефтиу – острова, который в Ахияве предпочитали называть Крит. Он гордился давней славой Миносов, от которых ныне не осталось даже гробниц, подкрепляя свои претензии флотом из нескольких сот чернобоких судов, вполне пригодных для боев в узких проливах между островами. Ни Тир, ни Сидон, ни Вилюса в эти воды не совались, и ванакт Крита чувствовал себя вполне уверенно.

Это – море, но была еще земля за морем. Лет сто назад одно из племен откуда-то с севера высадилось на берегах Хаттусили и отвоевало немалый кусок земли. Теперь там было царство Милаванда, наш оплот на востоке. Ванакт Милаванды ладил и с хеттийцами, и с Ахиявой, но смотрел все-таки в нашу сторону.

Таков был расклад в этой большой игре в кости. Мне предстояло познакомиться с игроками и сыграть партию-другую. Не зря же мы съехались в Семивратые Фивы!

Конечно, все приехали на свадьбу. Признаться, ни жениха, ни невесту я толком не разглядел, да и не пытался, даже не стал слушать, с кем дочка базилея успела переспать перед свадьбой. На подобные церемонии я насмотрелся еще в Баб-Или, а после роскоши Врат Бога жалкие потуги козопасов только смешили.

...Порою, впрочем, становилось не до смеха. На церемониях, особенно в присутствии жен, все держались относительно пристойно, зато вечерами начинались пиры. К счастью, благодаря моему положению самой большой крысы, я имел возможность пить по желанию, пропуская бесконечные здравицы, дабы не превратиться, подобно гостям колдуньи Кирки, в свиней. Остальные охотно шли на это, облевывая столы и насилуя несчастных флейтисток прямо в пиршественной зале. Наемники тоже любят погулять, особенно после удачного похода, но до подобного мы не доходили. К тому же в Баб-Или пьют прекрасное пиво, о котором тут слыхом не слыхивали, – а здешнее вино кого угодно превратит в свиней.

Итак, крысы и свиньи еженощно обгаживали дворец. Я охотно отпускал туда своих базилеев и кое-кого из даматов. Сам же, выпив – или вылив под стол – первую чашу, отправлялся в полутемный мегарон, где собиралась совсем другая компания.

Собственно для этого мы и приехали. Мы – это прежде всего четыре ванакта – Микен, Крита, Милаванды и Пилоса. Пятым был хозяин дворца, шестым же Кодр, хитрый одноглазый старичок, базилей небольшого города Атаны. Его здесь очень уважали – и не зря. Он был старше нас и помнил все, вплоть до Великого Потопа.

Первым говорил, как правило, хозяин. Фиванский базилей был старше меня лет на пятнадцать, но еще крепок, силен – и очень себе на уме. У такого опасно просить в долг даже луковицу – обманет и заберет за процент и поле, и дом, и сад. Звали этого богоравного Гарп – почти как пса из моего ночного кошмара.

Но слушать Гарпа было интересно. Я быстро узнал, что подобные встречи здесь проводят регулярно, приурочивая их к различным свадьбам, поминкам, иногда – большим охотам. На прошлой такой встрече в Пилосе (кажется, это были чьи-то поминки) покойный Ифимедей умудрился перессориться со всеми. С тем большим интересом ванакты присматривались ко мне.

Вначале я помалкивал. Не хотелось демонстрировать свой акцент, к тому же о многих обсуждаемых делах я знал слишком мало. Тем более, вначале разговор пошел о проблеме, мало беспокоившей Микасу – о лешаках.

...Это странное название я услыхал впервые еще в Хаттусили. Какие-то племена, грозившие Ахияве с севера. Хеттийцы звали их «даруша» – лесные оборотни, лешаки. Здесь предпочитали именовать дорийцами.

В Хаттусили ошибались. Микасе пока нечего было бояться – лешаки жили на севере, досаждая не столько Фивам, сколько подвластным им базилеям. Дорийцев все дружно считали дикарями, одетыми в грязные шкуры, и чуть ли не людоедами. Казалось бы, фиванское войско вполне может разобраться с ними без посторонней помощи, но Гарп обратил наше внимание на некоторые интересные детали.

Прежде всего, «даруша» – не племя и даже не племена. Какие-то дикари действительно лет сто назад пришли с севера в окрестные леса, но с тех пор многое изменилось. В лес бежали те, кому не по душе оказалась власть Фив и их базилеев: рабы, дезертиры, разбойники, просто сорвиголовы. Они быстро стали своими среди лешаков, научили их воевать и повели «даруша» в бой. Беглецы прекрасно знали своих врагов, могли показать дорогу и тайный вход в крепость. Пограничным гарнизонам приходилось туго. Вдобавок в последнее время лешаки начали применять железное оружие, что повергало царские войска в трепет. По слухам, они покупали его на севере, где жили их союзники.

Гарп советовал нам крепко подумать. По его мнению, медлить было опасно. Следовало построить несколько мощных крепостей, посадить там гарнизоны наемников и готовиться к сокрушительному удару. Требовалось серебро, а еще лучше – золото. Причем очень и очень много...

Я слушал с интересом, но остальные, не раз беседовавшие на эту тему, не проявляли энтузиазма. Война с лешаками трудна, раскошелиться – и серебром и кровью – придется всем, выиграют же прежде всего Семивратые Фивы. Конечно, будь Гарп моим верным союзником, сомнений оставалось бы меньше. Но сейчас положение совсем иное, и я был не прочь поговорить с вождями лешаков.

Быть может, их предложения будут интереснее?

Одноглазый Кодр – атанский базилей – по-видимому, так и сделал. По слухам, Атаны прекрасно ладили с «даруша» и не спешили помогать Фивам.

Худощавый мрачный Фасс, ванакт Крита, и веселый толстяк Номион – правитель Милаванды – лишь пожимали плечами. Лешаки их совершенно не интересовали.

Зато их внимание привлекло нечто иное. Нашего хозяина ждал сюрприз. Итарай, ванакт Пилоса – низкорослый, плешивый, с большим горбом – привез в Фивы не просто новую идею, а целый план. Об этом знали все, кроме меня и Гарпа. Нас хотели поставить перед непростым выбором – и это им удалось.

Случилось это на пятый день торжеств, когда все возможное было уже выпито и съедено. Впереди намечалась большая охота, но перед этим гостеприимный хозяин решил превзойти самого себя.

Когда я впервые услыхал о «Таинстве» – именно так это все называлось – у меня свело скулы. Нелепые храмовые обряды скучны и противны, а тупая напыщенность посвящений, когда тебя то бьют топором по голове, то заставляют есть сырое мясо, всегда вызывала боязливое отвращение. Но все прочие отнеслись к Таинству с немалым энтузиазмом.

Вскоре я понял – почему.

Нас посвящали в нечто, о чем мы обязывались молчать до конца жизни. Происходило все это в небольшом храме в часе езды от Фив. Глупости со слушанием таинственных голосов в роще и лицезрением всякой пакости кончились быстро и началось главное...