Не открывая лица - Николай Далекий

Лейтенант бросился к телефону.

— Ивановка, Ивановка!.. — закричал он. — Шульц? Скажите, Шульц, солдат назвал свое имя? Как? Повторите! — Гросс с шумным вздохом опустил трубку. — Нет, не Мюллер, какой-то Эрнст Штиль.

— Штиль… Он мог назвать себя как угодно… — угрюмо пробормотал фельдфебель. — Я говорил — мальчишку надо повесить… Нам бы никто слова не сказал. А вот теперь мы по самую шею в грязи.

…На улицу Гросс и Штиллер вышли молча. На крыльце фельдфебеля ожидали пришедшие с ним солдат и полицейский. Все четверо зашагали по улице. Ветер бил в лицо редким пушистым снегом, рвал полы шинелей. За селом едва нашли тропинку, ведущую к разрушенной сторожке на переезде. Впереди с фонарем, нащупывая ногами тропинку, шел полицейский. Он часто проваливался в глубокий снег и чертыхался.

Они уже вышли на линию железной дороги, как вдруг где-то далеко над лесом поднялся высокий столб пламени, осветив тысячи мечущихся в воздухе снежинок.

— Что это? — вскрикнул Гросс в ужасе. Дрожащими руками он успел снять пенсне, чтобы протереть залепленные снегом стекла. И тут только донесся сухой грохот взрыва. Пламя взлетело выше, расширилось.

— Что это может быть? — беспомощно вопрошал Гросс, повернувшись к фельдфебелю.

Гул нового взрыва был ответом на этот нелепый вопрос.

Фельдфебель, солдат, полицейский стояли, освещенные далеким заревом. Стиснув зубы, Штиллер смотрел на взвивающееся к небу пламя. Он знал, что обозначают это пламя и грохот. Ему уже приходилось видеть, как взрываются цистерны с бензином.

24. “АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ” С ЭМБЛЕМОЙ ГЕСТАПО

Маурах во всех случаях жизни привык руководствоваться железным правилом: никому не верить на слово, всех подозревать. У него была врожденная страсть к сыску, и он благодаря своей профессии тренировался в слежке постоянно. Он брал под подозрение не только советских людей, но и своих соотечественников, даже коллег по службе, независимо от того, начальниками или подчиненными они были, и даже своих родственников. Он приписывал им какое-нибудь вымышленное и еще не совсем ясное для него преступление и начал следить, занося в свою память, как в новое “дело”, каждое подозрительное слово, каждый в чем-либо сомнительный поступок, каждый непонятный штрих. И таким образом медленно накапливал “обвинительный” материал.

Это было похоже на игру, но Маурах отдавался ей с увлечением, азартом, тем более, что, проиграв сто, тысячу раз, он ничего не терял, но каждый случайный выигрыш сулил ему истинное профессиональное наслаждение, одобрение начальства и повышение по служебной лестнице.

Девица, назвавшаяся Эльзой Нейман и так бойко, но с сильным акцентом произносившая немецкие слова, с первого же мгновения вызвала в нем подозрение. Однако она вела себя столь простодушно и непринужденно и ее рассказ, при всей необычности, был так правдоподобен, что шансы на выигрыш у Маураха начали быстро таять и свелись в конце концов к одному: под каким-нибудь удобным предлогом он намеревался заглянуть в документы Эльзы Нейман.

Но документов у девушки нет. Это ясно. Вот она сидит, потерянная, со свесившимся на лоб, распустившимся локоном, с подурневшим за несколько минут лицом. Маурах инстинктом ищейки понял, что хотя шанс на выигрыш остался единстенным, см выигрыш внезапно возрос до огромных, колоссальных размеров. Если фортуна столкнула его с опытной, ловкой советской разведчицей в образе Эльзы Нейман, он не выпустит ее из своих рук, и торжество его будет беспредельным. А как будут выглядеть после всего этого его соседи по купе, эти отважные летчики-простофили, хвастающиеся своими боевыми подвигами, в каждом жесте, В каждом слове которых чувствовалось высокомерие фронтовиков, относящихся с презрением к таким тыловым крысам, как Маурах. Гром и молния! Игра стоила веч. Он не упустит жар-птицу, оказавшуюся у него в руках.

Эльза, бледная, подавленная, но мужественно переносящая свое несчастье, вскочила на ноги.

— Господин майор, остановите поезд! — решительно и в то же время по-женски капризно заявила она. — Я должна сойти. Я потеряла документы. Я должна найти их.

И, полагая, что ее просьба будет немедленно выполнена, Эльза начала быстро укладывать в корзинку свои разбросанные по полке вещи.

Майор и лейтенант растерянно переглянулись.

— Но стоит ли волноваться из-за какой-то бумаги, свидетельских показаний? Ведь это можно легко восстановить при помощи простейшей переписки.

— Вы ничего не поняли, — раздраженно ответила Эльза, не оглядываясь. — Я потеряла важные личные документы. У меня будут серьезные неприятности. Меня могут выгнать с работы, отдать под суд…

Тут поднялся гестаповец. Прикоснувшись к плечу девушки, он сказал отечески ласковым, убедительным тоном:

— Эльза, вы поступаете неблагоразумно. Какой смысл сходить на пустынном перегоне и ночью пешком возвращаться на станцию, от которой мы отъехали уже по меньшей мере 25–30 километров? Будет гораздо удобнее, если вы сойдете На следующей станции и подождете встречный поезд.

Девушка повернулась к гестаповцу с мучительно искривленным лицом. Она, кажется, с трудом вникла в смысл его слов.

— Вы, пожалуй, правы, — сказала она после небольшой паузы. — Я совсем потеряла голову. Если бы вы знали…

Эльза обращалась к Маураху, как будто только он один мог понять всю глубину ее несчастья. Она даже всхлипнула — беспомощно, по-детски.

— А скоро будет станция? Понимаете, я и так просрочила отпуск на три дня…

Эльза начала перекладывать поудобнее все, что было беспорядочно набросано в корзинку.

— Успокойтесь, прежде всего — хладнокровие, — все так же по-отечески ласково продолжал Маурах. — Давайте рассудим. Предположим: вы вернетесь на станцию… это будет не раньше завтрашнего утра — ночью поезда на этом участке ходят очень редко.

— Да, да, я знаю, — закивала головой Эльза. — Мне говорили… Там партизаны.

— Кроме того, поезд может не остановиться на станции.

— О, это я сделаю! — самоуверенно заявила девушка. — Я потребую остановки.

— Допустим, — снисходительно улыбнулся гестаповец. — Но что вам даст практически ваше возвращение на станцию, где вы потеряли или у вас украли документы?..

— Действительно! — повеселел лейтенант. Как и майору, ему не хотелось лишаться общества такой молоденький, немного смешной, очаровательной русской немочки, как он мысленно окрестил девушку.

— Да, господин обер-лейтенант прав, — подтвердил майор. — Это возвращение не даст вам ровно ничего, кроме дополнительных неприятностей, волнений и дорожных неудобств.