Нарбоннский вепрь - Борис Толчинский

— Да, арестуй принца, — сипло повторил Крун, — немедля арестуй! Я, что, неясно говорю?

— Ты говоришь по-аморийски, государь, — ухмыльнулся Варг, — вот почему они тебя не понимают!

На самом деле герцог Крун говорил, конечно же, по-галльски…

…Как только Варга увели, Кримхильда позвала врачей — тех самых, аморийских. Врачи облегчили страдания Круна, и он отослал врачей. Остались в тронном зале одни они, отец и дочь.

— Он это сделал… — простонал герцог. — Он сделал это, да…

— Он это сделал, — кивнула дочь. — Он тебя предал. Ты и княгиня София спасли его от смерти там, в Темисии, а он ответил на благодеяние изменой. Он меч вонзил в твою спину. Зловещих колдунов, еретиков, слуг дьявола, он предпочел тебе, отец.

Крун внимательно посмотрел на Кримхильду. Плотно сжатые губы, ясные зеленые глаза, резкие скулы, придающие лицу волевое и хищное выражение. Гордый и уверенный взгляд. Словно и не его дочь. Словно совсем другая женщина, — та, из Миклагарда, — вселилась духом в Кримхильду… А как же дочь, которая была, — она исчезла?!

— Проклятие!.. Ну почему ты не мужчина?! — вырвалось у герцога.

— Я твоя кровь, — ответила принцесса. — Во мне живешь, отец, и я — твоя! Тебя я никогда не осужу и не оставлю. Тебя люблю таким, каков ты есть. Поверь, мне тоже горько, что ты лишился сына, а я лишилась брата. Но у меня есть ты, а у тебя есть я, и вместе мы…

— Да!.. Я люблю тебя, дочь, очень люблю. Мне страшно… Я не говорил тебе… теперь скажу! Мне страшно видеть их… моих баронов… и тебя!

— Отец, я не боюсь твоих баронов.

— Но я боюсь! Боюсь не их, а за тебя боюсь!.. Прости меня, Кримхильда.

Принцесса вздохнула, вспомнила наставления Софии Юстины и сказала:

— Не думай о дурном, отец. Ты долго будешь жить еще. Они ко мне привыкнут.

Глава одиннадцатая,

в которой узник подземной темницы принимает неожиданных посетителей

148-й Год Кракена (1786), 13 апреля, Галлия, Нарбонна, тюрьма во дворце герцога

Из дневниковых записей Януария Ульпина

…Его камера была узкой и длинной, как кишка. Я подозреваю, что на этом месте когда-то были катакомбы, возможно, во времена римлян, а может, и еще раньше. Во всяком случае, подземелья герцогского дворца явно были старше и города, и крепости над ними. Века не пощадили древний лабиринт: большинство ходов засыпало землей, а остальные люди приспособили для заточения себе подобных.

В широком подземном коридоре чадили факелы. У двери принца дежурили двое. Они не заметили меня, и я без особых трудов погрузил их в благостный сон. Дверь в камеру была очень тяжелой, из толстых листов чугуна. Ее закрывали на три замка, причем ключей у стражников не оказалось. Мне стало совершенно ясно, что дверь взломать невозможно.

С той стороны двери я увидел частую стальную решетку. Она делила камеру на две половины; принц Варг был за решеткой. Обследовав ее, я понял, что решетка не имеет своего замка, а поднимается куда-то вверх; где-то там, на верхних этажах, и находится подъемный механизм.

Принц спал у стены, когда я появился. Его щиколотки обвивали змеи кандалов, которые цепями крепились к кольцам в стене. Ни лежанки, ни стула, ни стола в камере не было. Не заметил я и приспособлений для отправления естественных надобностей. С потолка нудно капала вода, собираясь в большую лужу в самом центре камеры. По-видимому, эту воду принц и пил.

O, tempora! O, mores![44] Глядя на это, нелегко поверить, что живу в конце восемнадцатого столетия. Вот он, мир, над которым владычествуют аватары, — здесь, в этом каменном мешке, а не в "блистательной" Темисии!..

Я негромко кашлянул. Мой друг варвар тотчас пробудился и уставился на меня. Волосы на его голове зашевелились и встали дыбом.

— Изыди! Изыди, исчадие, обратно в Хель!

— Н-да… — улыбнулся я. — Так-то ты встречаешь друга!

— Не верю! — простонал он. — Не верю в тебя! Тебя нет! Ты мне снишься!

— Пустой разговор, — заметил я. — Сам понимаешь, я тебе не снюсь.

— Этого не может быть! Как ты попал сюда?

— Вот так и попал.

С этими словами я шагнул вперед, к принцу, и прошел через решетку. Мне показалось, что глаза Варга вылезут из орбит. Стоило больших усилий не расхохотаться.

— Это просто голографическая проекция. Меня здесь нет, а где я, ты сам знаешь. Перед тобой не я, а только лишь мое изображение. Понятно, благородный друг?

Принц отчаянно замотал головой. Бедняга. Конечно, откуда ему знать, что такое голографическая проекция. Он-то полагает, это колдовство.

— Н-да, неприятное место, — заметил я. — Признаюсь, нас с отцом содержали в большем комфорте. А тебя, выходит, герцог, твой собственный отец, засунул в эту мышеловку!

Напоминание об отце заставило принца подавить свой страх. Волосы на голове немного успокоились.

— Он приходил недавно, — пробурчал принц. — Стоял тут чуть ли не на коленях. Плакал. Молил меня. Хотел, чтоб я вас выдал.

— Ты молодец. Я научу тебя, как отключаться во время пытки. Это тебе поможет.

Он усмехнулся:

— Я пытки не боюсь. Выдержу. Я опасаюсь только колдовства. А что, если такой, как ты, вдруг явится и заморочит меня? А я во сне ему скажу не то, что надо.

— Людей, отважных духом, "заморочить" нелегко, — ответил я. — Гипноз хорош для слабаков. Это во-первых. И во-вторых, таких, как я и мой отец, в окрестности двух тысяч герм навряд ли можно отыскать! А хочешь знать, что в-третьих?

Принц заинтересованно кивнул и вдруг протянул ко мне руку. Она беспрепятственно прошла сквозь мой "плащ". Варг испуганно отдернул руку.

— Чудеса! — прошептал он.

— А в-третьих, — продолжил я, — скажу, что твой отец не просто так заглядывал к тебе. Что в городе творится, ты не знаешь? Конечно, ты не знаешь. А в городе восстание! Народ потребовал освободить тебя.

Огонь восторга вспыхнул в синих глазах принца — и тут же погас.

— Пустое… Солдаты герцога мятеж подавят. Жаль друзей. Они могли бы мне… могли бы нам еще сгодиться!

— Правильно мыслишь, — похвалил я его. — И все же. Тенденция ясна. Чем дальше, тем сложнее твоему отцу удерживать тебя в темнице. Тебе ведь даже обвинение не предъявили.

Он невесело ухмыльнулся и заметил:

— О чем ты говоришь, Ульпин? Какое обвинение?! У нас не Амория, у нас присяжных нет и нет судов. Не говорю уже об адвокатах. Мы варвары, неужто ты забыл? Прикажет герцог, и конец на этом! Вот приказал отец меня арестовать, ну, я и арестован. Велел мне пищи не давать — и не дают мне пищи! А между прочим, который день я тут сижу?

— Седьмой.

— Хм!.. Он, что же, голодом меня собрался уморить?

— По нашим данным, — осторожно заметил я, — пищу тебе дадут сегодня.

— А ты откуда знаешь?

— Давай с тобой договоримся, друг. Таких вопросов больше мне не задавай. А моему отцу — тем более. Не потому, что мы скрываем от тебя ответы. По иной причине. Любой ответ наш будет пахнуть колдовством, а мы с отцом вовсе не хотим, чтобы ты полагал нас колдунами. Мы всего лишь скромные друзья науки.

Принц поежился.

— Как же, скромные вы… Ну ладно. А вытащить меня сумеете?

Вот он, главный вопрос! Я ждал, что принц его задаст.

— Еще не время, — ответил я. — Для дела лучше покамест посидеть тебе в темнице.

На моих глазах он стал наливаться гневом. Я понимал его. Принцу обидно. Он нас освобождал целых два раза. И что же? Вдруг он слышит, мол, для дела лучше посидеть ему в темнице! Ему, молодому, сильному, энергичному юноше, воину, принцу, рыцарю, — сидеть в цепях в норе мышиной, на одной воде! Кому бы не было обидно?!

Предвосхищая все его претензии, я кратко и доступно для него пояснил, какая польза может быть для дела, если он останется в темнице, и какой ущерб случится, если он сбежит сейчас. Принц слушал меня, сначала, правда, порывался прервать обидными словами, затем внимал, открывши рот; а когда я закончил, он покачал головой и промолвил:

— Теперь я понимаю, почему тебя и твоего отца сама Юстина боится. А говоришь, вы скромные друзья науки!

— Политика и психология — суть высшие науки. Не зная душу человека, ты не научишься человека побеждать. Бессмысленно оружие ковать из стали, коль не владеешь оружием внутри себя.

— Скажи… сколько тебе лет, друг?

— Двадцать два, — улыбнулся я, — мы с тобой ровесники.

— Не могу поверить!.. А выглядишь ты…

— Знаю. Это все проклятый Эфир! Мы с отцом жили в Мемноне, священной столице Аморийской империи.

— А-а, это тот город, который мы называем Хельгардом.

— Да, вы его зовете "Городом Зла". И вы правы! Ибо там, в Мемноне, рождается могущество Империи Чудовищ. Там Хрустальная Гора, там добывают кристаллы-эфириты, там звезда Эфира сияет над Храмом Фатума… Она сияет и поражает все и всех вокруг, от мертвых камней до животных и людей. О, эфир животворящий! Ты думаешь, эфир — это только благо? Думаешь, эфир — это дармовая сила, это машины, движущиеся сами по себе, это пушки, которые не нужно заряжать, думаешь, это милость богов?! Н-да, милость!.. Мы с отцом прожили в теополисе пять лет… в Священном Городе, что в толще Хрустальной Горы сокрыт… немногие выдерживают столько! Мы изучали науки… и постигли истину… ту истину, которую невежи обозвали ересью! Эфир отомстил нам: да, мне только двадцать два, а выгляжу глубоким старцем! Однако ни о чем я не жалею: губительное излучение Эфира лишь тело поразило мое, а душу прояснило! Я стал свободен; клянусь, в свои-то годы я больше прожил на свободе, чем все мои сородичи за сотни лет!..