Лжедмитрий Второй, настоящий - Эдуард Успенский

Впервые профессиональное польское войско противопоставлялось русским частям. Последствия могли быть самые неприятные.

Приказ возымел действие. Наиболее дорогие и заметные вещи были жителям возвращены.

Это в свою очередь расположило в пользу Дмитрия гарнизон крепости во главе с Татевым. Отряд вышел из ворот и положил знамена к ногам Дмитрия.

– Прости нас, государь, и помилуй!

Опять звонили колокола. Опять навстречу царевичу шел ход священнослужителей с иконами и пением. Митрополит благословил Дмитрия.

– Взошло солнце наше жданное!

И вновь поскакали гонцы в Польшу.

И в Москву тоже скакали гонцы.

На пути лежал важнейший город Новгород-Северский.

«Город Гоша.

Ясновельможному пану Казимиру Меховецкому.

28 декабря 5-го года

Высокочтимый пан Казимир. Точно по договоренности с Вами описываю для Вас дела, происходящие в войске императора московского Дмитрия.

Очень много событий прошло за это время.

Пользуясь тем, что наши войска находятся в передышке недалеко от русского города Путивля, я не торопясь расскажу Вам все.

В Чернигове молодой государь с большим трудом сумел получить десять тысяч злотых из казенных денег и расплатился с частью войска. Но этого было недостаточно для полной выплаты, и другая, большая часть рыцарства, захватив одно из знамен, стала строиться, чтобы маршевым порядком возвращаться в Польшу.

Молодой император был в отчаянии. Со слезами на глазах он уговаривал рыцарство не покидать его. Ему грубили и обзывали вором. Если бы не два святых отца, отец Андрей Лавицкий и отец Николай Чижевский, войско бы ушло. К радости императора, отцам капелланам удалось уговорить лучшую его часть вернуться.

От Чернигова мы двинулись к Новгороду-Северскому. Первыми пришли туда казаки. Но они не стали брать город, опасаясь гнева императора, как это случилось в Чернигове. За это время начальник города князь Никита Трубецкой и присланный воевода Петр Басманов сожгли многие дома на подступах к крепости и заперлись в ее стенах.

Когда казаки и наши подошли близко к городу, из крепости стали кричать: „Ага, явились, б-дины дети, на наши деньги!“ – и очень успешно начали стрелять по нашим из пушек, и нанесли большой урон.

Мы стали рыть вблизи крепости шанцы и плести корзины. Ночью мы сделали деревянные башни на санях и утром стали двигать их перед собою. При этом триста человек несли солому и хворост, чтобы сбросить в ров и поджечь вокруг крепости. Русские заметили это и стали стрелять по нашим ядрами и дробом.

Наши, видя, что без сильных пушек, которыми можно было бы пробить стену, нет никакой возможности взять крепость, отступили с немалою потерей.

Царевич был очень опечален. Он почти падал в обморок. Он говорил: „Я имел о поляках лучшее мнение. А теперь вижу, что они такие же люди, как другие“.

Лучшие люди из рыцарства кричали царевичу: „Не порочь нашей доброй славы. Потому что все народы знают, что нам не диковина брать штурмом крепости. И хотя мы не обязаны ходить на приступ, мы не отказываемся, прикажи только пробить дыру в стене, увидишь тогда польскую доблесть“.

(Малое время спустя царевич истинно убедился в правоте слов рыцарства и увеличил к нему свое искреннее уважение.)

На следующий день, благодаря Всевышнему Богу, пришло приятное известие, что царевичу сдаются Рыльск, Камарницкая волость с городом Севском, Курск и Кромы. Царевич и все рыцарство были этим немало обрадованы.

После этого привезли из Путивля 5 осадных орудий и 5 меньших, ввели их в шанцы и стали из них стрелять. И в первый день убили ими в крепости до 60 человек.

Тут к нам подошло известие, что идет на нас царское войско числом 200 000.

Наутро наше войско, призвав на помощь Бога, затрубив тихо в мундштук, вышло в поле. Русские мужественно стали на пути. Оба войска приглядывались одно к другому и выпускали наездников. Царевич сам захотел выехать и схватиться с годуновскими, но пан староста Сендомирский удержал его. Один выстрел из царского войска, и вся кампания завершится.

Опытный воевода Басманов между тем стал стрелять в нас из крепости. Поэтому император отрядил несколько сот казаков, и они несколько раз вгоняли выступающих из крепости обратно в крепость, рубя их саблями.

Главная битва была на другой день. Очень хорошо сражалась рота Неборского, состоящая из 200 коней. Она первая пошла в атаку с двумя другими ротами Крушины и Былинского и смешала полки русских. Отлично действовал капитан Дворжецкий и две гусарские роты г. Фредра и г. Щуки.

А еще наши из пешей роты капитана Станислава Борши отняли у Борисова войска золотое очень дорогое знамя и сильно изранили самого полководца Мстиславского.

Оба войска разошлись с потерями. Причем каждое могло считать себя победившим.

На следующий день, по христианскому обычаю, хоронили тела убитых русских. На месте битвы сделаны были три огромные могилы и в них кидали русских, которых было до 6000.

Когда молодой царь ездил между трупами и видел такое множество убитых его людей с обеих сторон, то сильно сожалел и плакал.

Поляков убитых, в особенности знатнейших, было не больше 20. Их похоронили с великими почестями в центре лагеря возле церкви.

Из простых наших людей погибло до 100 воинов. Их похоронили в малой могиле недалеко от русских могил.

После сражения рыцарство загрустило. Они стали требовать у царя денег. У царевича денег и в этот раз не было.

Товарищи из роты Фредра сказали: „Ты дай лишь нам одним, чтобы другие роты не знали. Мы останемся, и другие роты останутся тоже. Они на нас смотрят“.

Обманутый царевич дал им деньги, но другие роты узнали об этом и еще сильнее обозлились.

Рыцарство отняло у него знамя, сорвало с него соболью ферязь. Притом один сказал: „Ей, ей, ты будешь сидеть на коле“, за что царевич дал ему в зубы.

Выручило царевича только то, что утром к нему подошли запорожские казаки числом 12 000. Они имеют 12 хороших пушек.

Царевич казакам чрезвычайно обрадовался и вознесся духом. Он опять весел и весьма уверен в себе.

На этом, ясновельможный пан Меховецкий, я заканчиваю письмо, которое передаю с ушедшим отрядом. О всем, что будет происходить со мной и с войском, я буду Вам писать при каждом удобном случае.

Что касается меня лично, мое рвение и доблестное участие в походе замечено царевичем. Я сильно повышен в звании и получил очень ответственную должность.

Вечно Ваш – А. С.»

* * *

Лучшая часть войска уходила от царевича. Главным предлогом был приказ шляхетству от короля Сигизмунда вернуться. Приказ был вызван угрожающими письмами из Москвы. Годунов грозился начать ответные военные действия на польской территории.

Но сильнее приказа гнало из Московии отсутствие денег у царевича, злой влажный морозный ветер со снегом, болезни, раны, гибель товарищей и многие походные лишения.

Торжественного марша по стране не получилось.

С ними готовился к отъезду и Юрий Мнишек. Он и царевич Дмитрий тихо разговаривали около походного возка сендомирского старосты.

– Что так? – спрашивал Дмитрий. – Нет же никаких оснований бежать.

– А я и не бегу, великий князь.

– Государь…

– Пока все-таки лучше «великий князь».

– И все-таки лучше «государь», – уже почти с угрозой сказал Дмитрий.

– Хорошо, государь, – согласился Мнишек. – Вы же знаете, король созвал сейм. Я просто обязан вернуться в Польшу, иначе я окажусь вне закона.

Он повернулся к карете.

– Прочтите это письмо. Я его раньше вам не показывал. И вы поймете, как я рискую, помогая вам.

Он вынул из бокового шкафчика каретной дверцы и протянул Дмитрию длинный походный свиток, исписанный мелким профессиональным почерком.

Дмитрий стал изучать письмо.

«Самбор. Самборскому старосте пану Юрию Мнишеку с глубоким уважением от коронного гетмана и канцлера Яна Замойского.

Ясновельможный!

В ближайшее время состоится сейм, и Ваше присутствие на нем обязательно.

В ответ же на Ваше письмо и многие письма московского господарчика могу сказать следующее.

Когда его королевское величество спрашивал мое мнение, я советовал отложить это дело до сейма. Так разумею я и теперь, и Вам я об этом неоднократно заявлял.

Кости иногда падают недурно, но бросать их, когда дело идет о важных предприятиях, не советуют – слишком опасно.

В случае с московским князьком дело как раз идет о важных предприятиях: об ущербе славы его Величества Короля и наших народов, о вреде государству.

В ответ Москва может сделать нападение на коронные владения, жечь их и опустошать, а тут нет никого, готового дать отпор.

Сейчас уже есть немало нареканий на Вас, на людей, Вами принимаемых на службу без моего ведома как военного начальника, чего никогда раньше не бывало.

В случае дальнейшего обременения населения, а тем более вреда от неприятеля, винить будут только Вас, и Вам следует как следует подумать. Притом в Москве обладают большими военными средствами и возможностями, чем это Вам представляется и чем мы постоянно от Вас это слышим.