Правитель страны Даурия - Богдан Сушинский

Хранитель Руин расправил плечи и, вскинув подбородок, победно осмотрел своих гостей. Виктор фон Тирбах обратил внимание, что старый барон по-прежнему говорит «мой предок», игнорируя факт нахождения рядом с собой еще одного представителя рода, но, пока, это не очень волновало бывшего маньчжурского стрелка.

– Я так понимаю, вы являетесь составителем родового древа семьи? – молвил Курбатов, желая подбодрить его.

– Вы правы: не только собственной родословной, но и всей истории рода, всех его ветвей, начиная с пятнадцатого столетия. Пока только с пятнадцатого, хотя, по легендам, он восходит к одиннадцатому столетию. И основателем его стал один из рыцарей-крестоносцев, пребывавший в свите, точнее, в личной охране Готфрида Бульйонского, которому в 1099 году удалось штурмом взять Иерусалим. Вернулся он в Саксонию уже довольно состоятельным рыцарем, членом Иерусалимского Ордена Святого Иоанна, больше известного у нас как орден госпитальеров[53]. Да, господа, крестоносцем! Увы, мне удалось восстановить лишь некоторые фрагменты истории рода, но и те свидетельствуют, что она по-настоящему древняя и захватывающая. Жаль, слишком мало у меня времени…

– Но теперь у вас есть молодой потомок, продолжатель дела, который тоже успел прославиться на полях войны, – напомнил ему Курбатов, взглядом указывая на эсэс-барона.

– Если только дело заинтересует вашего друга, – сдержанно заметил Хранитель Руин.

– Заинтересует, – заверил Виктор, радуясь, что своей репликой князь подарил ему уникальный шанс для сближения с Георгом фон Тирбахом. – Как только завершится война, я посвящу себя составлению хроники рода фон Тирбахов, используя для этого сведения, имеющиеся и в архивах, и в семье генерала Артема фон Тирбаха, пребывающего сейчас в Китае.

Владелец хутора внимательно, придирчиво всмотрелся в Виктора, как школьный учитель, заподозривший своего нерадивого ученика в очередной шалости. Но его собственное лицо после этой процедуры стало куда более приветливым.

– Вот они, развалины нашего замка, мой юный сородич, – указал старик скрюченным дрожащим пальцем на остатки сторожевой башни, чернеющей на вершине горы. – Тирбахи начинались там. Первоначально существовало укрепление, охваченное земляными валами. Затем появилась деревянная крепость и, наконец – настоящий, хорошо укрепленный бург[54]. Да, господа, Тирбахи начинались там, – еще решительнее подтвердил Хранитель. Погибали, в большинстве своем, тоже на стенах Шварцтирбаха. Сейчас мы направимся туда, чтобы осмотреть священные для каждого Тирбаха места. К тому же с вершины горы, особенно с остова Сторожевой башни, хорошо просматривается и территория замка, и другие наши владения.

37

Машину Семёнов вызывать не стал. Ворча и громко чертыхаясь, спустился на первый этаж и, неуклюже взобравшись в седло – «то ли основательно постарел, то ли разучился, в соболях-алмазах!», – неспешной рысью подался в сторону резиденции начальника местной военной полиции, во многом подменявшей собой и гражданскую полицию маньчжуров, и их администрацию.

Когда конь рысью вынес его на небольшой пустырь, откуда открывался вид на поросшее буйным разнотравьем предгорье, Семёнову вдруг захотелось развернуться и ускакать туда, к горным лугам, к гранитным жилам распадка, к испещренным валунами склонам хребта. Его кочевая казачья душа жаждала свободы и одиночества. Прежде всего – одиночества. Это был далеко не первый вольнолюбивый порыв Семёнова, но каждый раз что-то сдерживало его, цепляло обязанностями службы и долга.

С тех пор как атаман увидел Судзуки в облике «переводчика Куроки», внешне японец как будто бы не изменился: все та же тщедушная фигура подростка, такой же полевой офицерский мундир, даже знаки различия на погонах его по-прежнему соответствовали чину капитана. Тем не менее сейчас перед Семёновым восседал настоящий японский генерал-самурай: непроницаемое лицо, плотно сжатые губы и предельно выпяченные скулы человека, мужественно сдерживающего то ли ярость свою, то ли боль – во всяком случае, чувства, щедро приправленные презрением по отношению и к собственным слабостям, и к собеседнику…

– Итак, мы говорили о том, что группа поручика Живалова обязана оставаться в России столько, сколько позволят обстоятельства, и вести разведку в пользу Японии, мы говорили… – еще на пороге кабинета атаковал его Судзуки.

Атаман не припоминал, чтобы разговор шел именно в таком ключе, однако спорить с генералом не имело смысла.

– Но это не разведчики, господин генерал. Они мало подготовлены к разведывательной работе в тылу врага, особенно в мирное время, когда нужно каким-то образом легализовываться, вживаться в образы, добывать или подделывать документы и сочинять шпионские легенды.

– Кто же они, господин генераль?

– Живалов повел обычную группу диверсантов. Как в свое время – Курбатов. Мы называем их «маньчжурскими стрелками», что полностью соответствует подготовке и военному предназначению.

– Правильно, господин Живалов повел группу диверсантов. Но они станут разведчиками и будут выполнять все, что прикажет подполковник Имоти.

Семёнову уже знакома была эта сфабрикованная полу-идиотская манера общения Судзуки, как, впрочем, и полковника Исимуры. Поэтому он понял, что возражать, противиться, а тем более – вступать с ними в конфликт, совершенно бессмысленно. Ответ атамана был таким, каким его и ожидали услышать:

– Сабельно, генерал. Как только наладится связь с поручиком, прикажу заниматься разведкой.

– И Курбатову тоже прикажете, господин генераль, и Курбатову тоже… В Германию он пришел из Японии и должен служить японскому императору.

Григорий почувствовал, как в душе его закипает злость, и ему понадобилось мужество, чтобы сдержаться.

– Курбатов – русский офицер и служит нашему Белому движению.

– Правильно, генераль, он служит Белому движению в Японии и должен выполнять все, что ему прикажут представители императорской Японии в германском рейхе.

«В этом-то и заключается суть звонка Судзуки, – понял атаман. – Им позарез нужен Курбатов. Там, в Германии, в Италии, где бы он ни был. Что же касается рейда поручика Живалова – то это всего лишь повод для того, чтобы показать, кто истинный хозяин и школы, и уходящих в Россию групп диверсантов. На самом же деле они все еще не могут угомониться в связи с походом Легионера и простить мне появление такого аса в Европе в обход японской разведки. – А вы сами попробуйте-ка получить его, этого казака!» – мстительно предложил Семёнов про себя.

– В настоящее время полковник Курбатов находится в распоряжении Главного управления имперской безопасности Германии. Кстати, вашего союзника, генерал, – произнес он вслух, стараясь говорить как можно вежливее.

– Да, в распоряжении Имперской службы, – покорно согласился генерал.

– И выполняет то, что ему прикажет командование СД.

– Командование СД должно приказывать ему то, что прикажет японская разведка, – с той же вежливостью объяснил Судзуки виденье этой дилеммы из Токио.

– Ну, это уже по-вашему, по-азиатски, – не удержался атаман. – В Берлине, очевидно, мыслят по-другому. Там, смею предположить, вообще все по-иному видится. Так что, если вам понадобился полковник, обращайтесь в рейхс-канцелярию или прямо к нему самому. Вот только успех не гарантирую.

– Мы обратимся, господин генераль. Но сначала мы обратимся к вам, чтобы приказали своему полковнику. И вы прикажете…

– Сейчас приказать ему имеет право только известный вам штурмбанфюрер СС Отто Скорцени, первый диверсант рейха, – все-таки нагнетал пары Семёнов, давая понять, что терпение его не беспредельно. – Почему бы вам не обратиться со своими угрозами прямо к нему?

На месте Судзуки любой русский взорвался бы от негодования: слишком уж откровенна наглость атамана, забывшего, кому служит и кто содержит его штаб и армию. Однако японский генерал еще более вежливо, чем до этого, проговорил:

– Спасибо. Мы учтем ваш совет, генераль, мы учтем… Когда понадобится, мы разрешим вам связаться с господином Скорцени, чтобы вы могли передать через него приказ полковнику Курбатову, когда понадобится…

Григорий прекрасно понял, что скрывается за этой восточной учтивостью. Но как раз в данный момент он припомнил разговор с Сото, которая под видом сотрудницы дипломатической миссии обещала «окопаться» в Берлине. Теперь ему очень хотелось, чтобы её намерения осуществились. А еще он поразмыслил о намеке японки по поводу барона фон Тирбаха, дошедшего до рейха вместе с Курбатовым…

Насколько атаман понял, японец пока не был в курсе его разговора с Сото, а то бы не лез на рожон, как это он делает сейчас. А еще атаман уяснил для себя, что сам Всевышний предоставляет ему возможность как-то повлиять на назначение Сото. Ибо, кто знает реакцию генерала, если бы Григорий позвонил тому и попросил решить её судьбу.