Крестом и стволом - Михаил Серегин

– Тебе, батюшка, легче! – отбивался главврач. – Ты вообще не куришь!

– И ты бросай. Вот, вижу, в храм пришел. За это хвалю, а соску свою бросай, нечего беса тешить.

– Я слышал, у тебя неприятности… газ прорвало, – нетерпеливо прервал его главврач. – Вот, пришел убедиться, что все в порядке.

Священник вздохнул, он уже почти поверил, что Костя и впрямь образумился и решил приобщиться к тысячелетней вере своих предков.

– Как Ольга? – продолжал Костя. – Сам понимаешь, в ее положении волноваться нельзя. Где хоть она?

– В бухгалтерии отсыпается, – вздохнул священник. – Всю ночь провертелись, сам знаешь, каково на новом месте спится.

Костя хотел что-то сказать, но в этот момент за воротами показался милицейский «уазик», а за ним второй, третий.

– Ну-ка, подожди, – отстранился священник. – Это еще что за номер?

Машины по-хозяйски въехали на храмовую территорию, и священник с досадой подумал, что Николай Петрович опять оставил ворота открытыми и надо ему за это разгильдяйство всыпать! Захлопали дверцы, и по всему двору рассыпались люди в форме.

– Эй! Граждане! – закричал отец Василий. – По какому праву?! Ну-ка идите сюда!

Но милиционеры не обращали на него ровным счетом никакого внимания. Вот один, как был – в фуражке и при оружии, кинулся в храм, второй рванул на себя дверь бухгалтерии.

Отец Василий вскипел и в считанные доли секунды оказался возле нахала и выдернул его за шиворот назад – позволить мерзавцу испугать спящую Ольгу он не мог.

– Спокойно, батюшка, спокойно! – схватили его сзади. – Не дергайтесь. Где он?

– Кто?!

– А то вы не знаете? – раздался сбоку знакомый голос. «Все ясно, сам господин Ковалев пожаловали-с!» – осознал священник.

– А-а, это вы, Павел Александрович, – недобро усмехнулся он. – Когда вы нужны, вас не досвищешься, а где вас не ждут, сразу тут как тут!

– Вы мне зубы не заговаривайте! – неожиданно зло отреагировал Ковалев. – Где человек, что подходил к вам с пакетом?

«С каким пакетом?» – инстинктивно хотел «прогнать дурочку» священник, но сообразил, что лучше по-глупому не запираться, что бы там, в этом пакете, ни лежало.

– Забрал свой пакет назад и дал деру, – с ходу соврал он, чувствуя, что его только что втянули в какое-то немыслимо грязное и опасное дело.

– Так было? – обернулся к мужику в штатском Ковалев.

– Я не все видел, Павел Александрович, – начал оправдываться тот. – Видел, как подошел, а что дальше…

– Ладно, пшел вон! – оборвал его Ковалев и уставился на отца Василия тяжелым, ненавидящим взглядом. – Попал ты, батюшка, на полную катушку попал! – то ли прошипел, то ли просвистел он. – Теперь я тебе устрою веселую жизнь! Стрельцов, Полунин! Проводите святого отца в машину.

– Вы что это делаете?! – вмешался главврач. – По какому, собственно, праву?!

– А вы не стойте тут! – огрызнулся Ковалев и повернулся к кому-то из своих архаровцев: – Пашков! Что здесь посторонние делают?! Что?! Не понял?! Убрать немедленно!

К главврачу подлетели два молодца и потащили вслед за священником. Только одного в машину, а второго за ворота – подальше от места проведения следственных действий. Отец Василий судорожно оглядывался, пытаясь понять, что здесь вообще происходит, но тщетно. Кто-то из прихожан начал тихонько, себе под нос, возмущаться, но люди были скорее подавлены, чем обозлены.

Он мог бы и сопротивление оказать, и десятки прямо сейчас выходящих из храма людей подтвердили бы, что милиция сама спровоцировала его на это, но еще вчера, обдумывая слова своего наставника, он понял, что хватит потакать своим низменным инстинктам и, что если господу так угодно, пусть так оно и будет.

Отца Василия запихнули в клетку в задней части «уазика», даже не обыскав. Похоже, сержанты и так прекрасно видели, в сколь невыгодном свете выставила эта безумная ковалевская акция местные правоохранительные органы. И, едва за священником захлопнулась дверца, «уазик» хрипло заурчал и рванул с места, дабы не усугублять и без того неблаговидную ситуацию.

«Господи, вразуми его, – думал отец Василий, придерживаясь рукой за уходящую на каждой кочке металлическую стенку клетки. – Что он творит?! Зачем? Если тебя кто-то интересует, то при чем здесь я? Пакет? А что было в пакете?» Отец Василий тщательно, до мельчайших деталей, восстановил в памяти все, что произошло с ним в те роковые, как оказалось, минуты. Вот к нему подходит этот невысокий, широкоплечий мужчина с симпатичным, открытым лицом. Он сказал: «Разрешите обратиться». Да, именно так, четко, почти по-военному. И что дальше? Вот он принял из его рук пакет, не тяжелый, но и не легкий… Столько может весить бумага, например, стопка накладных или журнал складского учета. Он взял пакет в руки, и как раз в этот миг его окликнул Костя.

Отец Василий прекрасно помнил ощущение плотной коричневой низкосортной бумаги, в нее в советские времена заворачивали продукты. Тогда почти в каждом магазине, прямо в торговом зале стояла целая катушка такой бумаги. «Что там могло быть? Взрывчатка? Вряд ли. Мужчина выглядел разумным, приятным и вполне социально адаптированным – такие боевиками не становятся. Тогда что? Может быть, действительно бумаги? Например, документы». Священник не знал, что будет говорить и делать, но одно он чувствовал совершенно точно. То, что находится внутри, не должно попасть к Ковалеву – господь недаром положил пакет именно в его руки.

Машина мигом домчалась до здания УВД, но священника выводить не торопились, видимо, без прямого указания Ковалева никто начинать работу с необычным задержанным не торопился. А начальника милиции все не было. Сержант куда-то ушел, минут сорок отсутствовал, но потом все-таки вернулся в кабину, «уазик» тронулся с места и вскоре уже заезжал за глухие железные ворота управления.

Отец Василий горько усмехнулся: когда-то давно, еще «в прошлой жизни» он сам привозил за похожие ворота захваченных с боем отморозков, а вот теперь сам…

* * *

С ним обращались вежливо. Никто не пытался ни сострить в адрес «попавшего» священника, ни тем более ударить, но все это благолепие длилось только до тех пор, пока его не завели в один из многочисленных кабинетов, потому что там уже сидел Ковалев.

– Где пакет?! – с надрывом спросил начальник милиции.

– Я вернул его, – не дрогнув, полностью осознавая, что делает, соврал отец Василий.

– Не свисти! С чего бы ты его отдавал?! – заорал Ковалев.

«Ага, – понял священник. – Значит, вы его не взяли и наверняка не знаете!»

– Понимаете, Павел Александрович, – старательно изобразил на лице законопослушание отец Василий. – Я бы, может, и не отдал, но тут как раз началась эта кутерьма, и он этот пакет буквально вырвал из моих рук!

Ковалев как провалился в небытие. Он просто оцепенел, уставясь в пространство пустыми глазами, облизывая языком губы и периодически смаргивая. «Клюнул», – зафиксировал священник.

– Что там было? – повернулся к нему Ковалев.

– Я бы сказал, что бумага, – ответил отец Василий. – Судя по плотности…

– Ага, бумага, – сказал себе Ковалев и снова замер.

Отец Василий ждал. Минуту. Вторую. Третью. Наконец Ковалев посмотрел на него, и взгляд этот был так страшен, что по спине отца Василия прошел холодный вихрь, а волосы на темени приподнялись.

Такое с ним было только единожды, когда они с ребятами брали расчленителя. Они не знали точно, куда попадут, просто выехали на задание, хотя их, конечно, предупредили, что подозреваемых двое и оба они вооружены и склонны к оказанию сопротивления. Но все вышло по-иному.

Он был один, и он даже не попытался скрыться. И, когда лейтенант вышиб дверь и пятерка рассредоточилась по пропахшей чем-то невыносимо кислым квартире, этот стоял на кухне с замысловатыми щипцами в руках, а на пластиковой поверхности стола лежало то, что когда-то было женщиной.

Отец Василий, тогда еще Мишаня Шатун, влетел в кухню первым, готовым к любому, самому отчаянному сопротивлению, и первый взгляд был на человека у стола, второй на труп, но только когда он снова перевел взгляд на мужика с щипцами и увидел этот направленный сквозь него взгляд, волосы на голове встали дыбом.

Тогда Мишаня Шатун так и не понял, куда смотрит это существо, но в этих не видящих никого и ничего глазах светилась какая-то безумная, невозможная смесь презрения, жестокости и при этом – одновременно! – абсолютного торжества и высочайшего экстаза.

Теперь именно так на него смотрел Ковалев.

«Осатанел, – прозвучало в голове отца Василия, и это было именно так, в самом прямом, буквальном смысле этого страшного, древнего слова. – Господи, помоги!» – взмолился священник.

Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появился грузный, тяжело дышащий Медведев.

– Что это ты затеял, Павел Александрович?! – грозно спросил глава райадминистрации. – Хочешь меня с областью поссорить?!