Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ) - Ваксберг Аркадий Иосифович

— Трогай, дядьку! — приказал Борис и запрыгнул на рванувшуюся подводу.

* * *

Борис спустился к реке, умылся. С удовольствием растянулся на теплом речном песке. Солнце еще не успело скрыться за холмами, и желтая вода играла слепящими бликами. Борис сощурился, и веки его незаметно сомкнулись. Только тренированный слух разведчика продолжал какое-то время сторожить его сон, но блаженная тишина разлилась тонким звоном, одурманила, сморила.

И спал-то Боярчук несколько минут, но и их хватило, чтобы круто изменить всю его дальнейшую судьбу.

— Дядьку, дядьку! — Тормошил его за плечо мальчик лет восьми-девяти. — Да проснитесь же, миленький! — сквозь слезы просил он.

Сон мигом слетел с Бориса. Он сел и быстро огляделся по сторонам.

— Ты кто? — спросил он хлопчика.

— Хуторский я, — все еще всхлипывая, объяснил мальчик. — Тут коз пасу. Вам, дядьку, тикати треба, вас бандеры шукають.

— Откуда ты знаешь?

— Я бачил, як вас дядьку Семен у моста ссадил. Потом доглядел, куды пан офицер пиде. Дядька Семен на тий подводе троих бандер прывиз. Вони у моста вас шукають.

Мост был рядом. С него дорога хорошо просматривалась, отрезая возможность уйти от реки в лес. Значит, только берегом, кустарником, подальше от моста, а там вплавь на другой берег. Другого решения не было.

— Спасибо тебе, хлопчик, — Борис погладил мальчика по голове. — А теперь иди к ним и скажи, что видел меня на берегу.

— Ни, ни, — замотал головой пастушок.

— Так надо, хлопчик. Иначе они догадаются, кто предупредил меня.

Но было уже поздно. На дороге показалась знакомая пароконная подвода, на которой в полный рост стоял человек с винтовкой в руках. Лошади шли шагом, и сверху бандиту был хорошо виден весь берег.

Борис еще вскидывал автомат, когда на телеге хлопнул выстрел. В следующее мгновение посланные Борисом пули вспороли живот бандита, и скрюченное тело его плюхнулось под колеса повозки. Впереди слева метнулись две тени, пули веером прошли за спиной по реке. Нужно было стрелять, но какая-то неведомая сила заставила Бориса оглянуться.

Мальчик лежал на спине, раскинув руки. В его открытых голубых глазах еще не потухло небо, но вместе со струйкой крови из полуоткрытого рта вытекали последние капли жизни. Сколько раз видел на фронте Боярчук картину смерти, сколько раз сердце сжималось от жалости, сколько ожесточения копилось в нем за пережитую боль. Видимо, столько, что больше уже и выдержать не смогло.

Борис смотрел в остывающие глаза мальчика и не мог сбросить с себя оцепенения. И даже жгучая боль в плече не пересилила боли душевной. Смерть маленького человечка сделала его безразличным к собственной смерти.

Боярчук встал и, не пригибаясь, пошел навстречу выстрелам. Вид его был страшен. Вот он пошел быстрее, вот побежал, и вдруг жуткий крик вырвался из его груди. Как бешеный затрясся в руках автомат.

Бандиты кинулись от него через кусты в разные стороны. Не остановились, даже когда поняли, что у Боярчука кончились патроны.

— Ну, падла, Семен, — ругались они уже на мельнице. — На шаталомного вывел. Чуть всех не перебил.

— Видал, як вин Грицько срезал?

— Що Грицько? Я в него два раза попав, а вин все бижить, як завороженный. Яку папаху через него загубыв.

— Хвала Иисусу, що ноги унесли, а вин папаху!

— Ой, боже, як надоило все. Хоча б и взаправду кинець якый.

— Ты не дужэ языком трэпай, а то Сыдор тоби его швыдко укоротить.

— Та я шо, я ж як вси.

Солнце опустилось за лес, и сразу от воды потянуло холодом. Борис снял гимнастерку, разорвал нательную рубаху. Раны в плече и боку были не опасны, но перевязать их как следует ему не удалось, и кровь сочилась сквозь повязку. Борис чувствовал, что силы покидают его. Кружилась голова. В глазах плавали красные, оранжевые, зеленые круги. Он прислонился спиной к дереву, на какое-то мгновение забылся. Но мозг продолжал посылать сигнал опасности. Как бы ни было сейчас тяжело, нужно было немедленно уходить от этого места подальше. Вряд ли бандиты простят ему четыре смерти.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Превозмогая боль, опираясь на ствол автомата, Борис с трудом поднялся, попытался надеть гимнастерку, но не смог. Обвязал ее вокруг пояса и заковылял по дороге на хутор. Сделал шагов тридцать, остановился.

«К людям идти нельзя. У них и будут искать бандиты. — Боярчук вспомнил лицо убитого мальчугана. — Наверняка свалят убийство на советского офицера, и тогда никто не укроет меня. Крестьяне никому не верят. Но где схорониться, где отлежаться?»

И тут Борис припомнил слова возницы, что где-то недалеко от мельницы должна быть сторожка лесника. Там еще не знают о случившемся, там можно нащупать связи с бандой. Пока разберутся, что к чему…

Ему вроде бы даже полегчало, оттого что принял решение, выстроил для себя план действий. Он вернулся на развилку дорог и круто повернул в лес.

* * *

К Степаниде Сокольчук, заведующей фельдшерским пунктом на селе, на взмыленной лошади прискакал сын здолбицкого лесника Пташека двенадцатилетний Стах и, сказав, что у отца жар, попросил фельдшерицу выехать к больному.

Степанида уже третий год была связной банды и хорошо знала, к какому «больному» ее вызывают.

После того как в феврале сорок четвертого она спрятала у себя на чердаке советских десантников, казалось, прошла целая вечность. Село освободила Красная Армия, ее представили к награде, выбрали в сельсовет. А через несколько дней в хату к ней пожаловал сам Сидор с пятью головорезами. Разговор был коротким. Ее раздели, привязали к кровати. Сидор, ухмыляясь, сказал: «Выбирай: или… или…»

Так она стала связной. Возила в лесничество бинты, йод, лекарства, предупреждала о появлении в селе солдат из батальона МВД. Когда бывала в райцентре на совещаниях или по делам фельдшерским, подробно расписывала Сидору о речах с трибуны, о настроениях и планах районного начальства.

Противиться и сопротивляться было бесполезно: Сидор, не задумываясь, привел бы свою угрозу в исполнение. Страх сильнее здравого смысла.

Потому на вызов Степанида собралась быстро. Запрягла лошадей в двуколку и, захватив сумку с медикаментами, помчалась к лесу. Подвода, разгоняя кур и поднимая с пыли дворовых псов, которые долго лаяли ей вслед, протарахтела кривой деревенской улочкой, повернула к райцентру, но, отъехав с добрые полверсты, круто взяла вправо. Колеса ее зашипели, запищали, увязая в песке, но застоявшиеся кони не сбавляли шаг.

За мельницей ее остановил патруль.

— Документы, — строго приказал молодой сержант. — Куда следуете?

— Да вы что, меня не знаете? — Степанида громко засмеялась, и лесное эхо понесло ее смех по чащам.

Солдаты посерьезнели. В темном лесу им было не до смеха.

— Сокольчук я, фельдшерица, — опомнилась Степанида. — Еду к больному леснику Пташеку.

— А не боитесь одна разъезжать? — Степанида узнала по голосу капитана Костерного. — Сопровождающего не надо?

Фельдшерица озорно блеснула глазами, подмигнула сержанту:

— Если пан офицер поедет, то согласна!

— Как-нибудь в другой раз! — подыгрывая ей, с сожалением вздохнул Костерной.

Степанида, показав ему кончик языка, гикнула на лошадей, и те, вскинув гривы, помчали повозку дальше. Когда она скрылась из вида, Костерной подозвал сержанта и отошел с ним в сторону.

— Вы, Подолян, прошлый раз вместе с лейтенантом Петровым проверяли усадьбу лесника?

— Так точно!

— Дорогу туда помните?

— И эту помню, и обходную, со стороны хутора, знаю.

— Возьми отделение и на рысях к Пташеку. Окружить и вести наблюдение.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— А если там бандеровцы?

— Сейчас вряд ли. А вот попозже могут пожаловать. Но к тому времени и я там буду.

Костерной знал Сокольчук, знал о ее делах в войну, о помощи советским десантникам, о награде. Но знал и другое: по словам сельчан, изменилась фельдшерица. Вдруг сделалась вспыльчивой, раздражительной, от людей держалась, подальше, от расспросов шутками отделывалась. И уж слишком часто для деревенской фельдшерицы по району разъезжать стала.