Ванька-ротный - Александр Шумилин

Рязанцев посмотрел на меня, и видя что я молчу, улыбнулся. Он был доволен, что раздал столько важных указаний и распоряжений. Решительно наполнив кружку он опрокинул ее, надел на плечи ремни аккордеона и посмотрел на себя в висевшее на стене зеркало.

— Бывало, впашешь пашенку, лошадку распряжешь! А сам тропой знакомою в заветный дом пойдешь!..

— Нет у меня больше жены, капитан! Хоть она в Москве на Рождественке, в доме два живет.

— Почему же нет?

— Уж так! Нет!

— Ты вот что послушай капитан. Лейтенант из дивизионной разведки спросил меня почему вашего капитана начальство не любит? Я ему говорю, кого ты имеешь в, виду?

— Нашего Чернова и вашего командира полка.

— Я ему говорю. Что ты понимаешь в людях? Капитан — человек! А эти двое — шкуры!

— Хватит Рязанцев! Дальше можешь не рассказывать! — сказал я, — Налей-ка лучше! Что-то ты вдруг хвалить стал меня. Как будто разлука предстоит, прощаться пора пришла.

— А что капитан! Допьем этот ящик, возьмем я простимся! Лучше заранее проститься! Я сон не хороший видел. Некоторое время мы сидели и молчали. Выпили еще. Рязанцев отвалился на нары и тут же заснул. В это время я услышал шум и голоса наверху.

— Сергей! Сходи, узнай! В чем там дело? Сергей перебросил из рук автомат на плечо, поднялся рывком и исчез за дощатой дверью.

— Лейтенант из дивизионной разведки проситься сюда!

— Скажи, чтоб вернулся на место! До рассвета через проволоку идти нельзя. В темноте могут подорваться на минах. Когда я, Рязанцев и лейтенант из ЗОГРР явились на КП командира полка, на дворе, если так можно сказать было уже совсем светло. Командир полка сразу набросился на меня, почему я не доложил о завершении операции и не стал преследовать немцев.

— А кого, собственно, преследовать. Двое пленных остальные перебиты. Вот у лейтенанта один через окно удрал. Рязанцев молча сплюнул на пол и отошел к двери. Лейтенант просунулся вперед, нагнулся над Черновым и стал нашептывать ему что-то на ухо.

Хорошо, что мы держали его в стороне, подумал я. Он об ящике шнапса ничего не знает. А то бы нам было с этим свидетелем хлопот.

— Командир дивизии запрашивает нас о ходе операции, а мы ничего ему не можем сказать. Тебе капитан это так не пройдет. Мы сидим здесь как дураки и ничего не можем доложить.

— Вы знаете, что вдоль всей немецкой проволоки навешаны мины. Я не мог в темноте рисковать жизнями солдат.

— А как ты сам прошел?

— Где прошел один там другие могут подорваться (запросто). Я посмотрел на них. Они были выспавшись, позавтракали и начисто побриты. А у нас глаза липнут к щекам. Хорошо, что они не знают о ящике шнапса.

— После взятия опорного пункта мы дали в вашу сторону две зеленых ракеты. А то, что ваши наблюдатели прозевали их, я не виноват! Опорный пункт взят! Сколько ушло на это времени, это дело наше! Мы могли брать его двое суток или вообще не взять. Звоните в дивизию и докладывайте о деле. Солдат и командиров взводов надо представлять к награде. Вот список (представленных и) наиболее отличившихся. А обо мне можете не беспокоиться. Я и без медали вашей вшивой как-нибудь обойдусь. Себя не забудьте! Часа через два немец опомнится. Многие, что сидят на высоте, до наград не доживут. … Я положил на стол список представленных к награде и вышел на волю. Вслед за мной вышел из блиндажа начальник штаба майор Денисов. Он подозвал связных, стоявших около блиндажа и послал их в батальон с приказом пехоте занять Бондари. Чернов оказался тоже наверху.

— Вот что капитан! — обратился он ко мне — Нужно срочно пока не оправился немец овладеть отдельно рощей около деревни Уруб. Смотри сюда! Показываю по карте!

— Здесь у немцев батарея на прямой наводке стоит, — сказал я и покачал головой. — Вот майор Денисов свидетель. Восемь разведчиков против десятка орудий, которые стоят на прямой наводке! Как ты думаешь? Не смешно? Что-то я за всю войну такого не слыхал, чтобы десяток разведчиков уничтожили батарею самоходных орудий, причем днем у всех на виду. Я согласен пустить людей и сам лично пойду при одном условии — ты и командир полка будете идти рядом со мной. Ни ты, ни он из блиндажа носа не высунете. Вы же немецкую шрапнель никогда не нюхали.

— Ладно иди, капитан — сказал примирительно Денисов.

— На войне ценятся те, кто действует не рассуждая, — услышал я (фразу сказанную мне) вдогонку голос Чернова. Я замедлил шаг и обернулся.

— Я с сорок первого с ротой на немцев ходил. Тогда не рассуждал, думал так надо. А потом оказалось, что я на прохвостов работал. Кишка тонка у вас накрыть артиллерию немцев. А солдатская жизнь вас не волнует. Чужими руками жар хотите загребать! Я повернулся и пошел на высоту. Пока я вел с Черновым разговоры, Рязанцев ушел на высоту (допивать оставшийся шнапс). Он с ребятами допил бутылки (оставшиеся в ящике), ему надоело сидеть перед зеркалом и он решил погулять с гармошкою по высоте. Пока полковое начальство организует саперов на разминирование проходов, пока пехота явится на высоту, пока в разведку придет распоряжение прочесать лес, они успеют погулять.

(прогуляться по разбитой деревне). Видно приятно было Рязанцеву вспомнить, (что вот так когда-то с своей) что ходил в молодости он под гармонь вдоль деревни и драл песняка.

— Бывали дни веселые, гулял я молодец. Не знал тоски кручинушки, был вольный удалец…

— Рязанцева ранило! — запыхавшись, выпалил, бежавший мне на встречу разведчик (связной).

— Тяжело? — спросил я.

— На ноге пальцы оторвало!

— Где же это его угораздило?

— Они товарищ гвардии капитану немецкой гармошкой по деревне решили пройтись! Взялись под ручки, и целым гуртом песни горланили. Немец из миномета по ним (дал) саданул. Когда я пришел на опорный пункт в Бондари, Рязанцев сидел на лавке и держал перевязанную ногу на весу. Через наложенный бинт сочилась свежая кровь. Рязанцев был бледен, но совершенно спокоен. Сенько доложил:

— Взял нож и отрезал пальцы, которые у него болтались на мясе. Выпил полбутылки шнапса и велел послать связного к вам, вас найти. Так мол и так! Отправляюсь в медсанбат. Сенько за себя оставляю!

— Отбери, Сенько, четырех самых здоровых ребят. Положите его на палатку и мигом к старшине доставьте! Передайте старшине, пусть сам его в медсанбат отвезет.

— Ну как Федор Федорыч, ты со мной вполне согласен?

— Я согласен! Только пусть мне пару бутылок в дорогу дадут. В карманы заткнут. Он хотел чтобы его поскорей отправили в тыл к старшине. Я думал, что он спешит в медсанбат на перевязку. (А как выяснилось потом он на сутки задержался у старшины. Старшина, конечно, расстроился и расстарался, достал флягу спирта и на закуску нарезал сала). А он, как потом выяснилось, решил опохмелиться и поспать до утра, у старшины. Старшина достал из запасов флягу спирта, сала на закуску, и Рязанцев изрядно выпив, провалялся у старшины до самого вечера. Он знал наверняка, что попади он сразу на перевязку в медсанбат, ему бы в горло ничего не попало. Вечером он еще поднабрался и только утром через сутки отправился к врачам. У него уже были признаки гангрены. Вот собственно и вся история. На этом и кончилась наша совместная служба.