Приключения Перигрина Пикля - Тобайас Смоллет

Гемэлиел, ныне очень редко наслаждавшийся беседой со своим старым другом коммодором, вступил не так давно в дружескую компанию, состоящую из цирюльника, аптекаря, адвоката и приходского сборщика акциза, с которыми имел обыкновение проводить вечер у Танли и прислушиваться к их спорам о философии и политике с большим удовольствием и пользой, в то время как его повелительница правила по обыкновению дома, посещала с большою помпою соседей и главной своей заботой почитала воспитание возлюбленного своего сына Гема, который был теперь четырнадцати лет от роду и отличался столь порочным нравом, что, несмотря на влияние и авторитет матери, его не только ненавидели, но и презирали как в стенах, так и за стенами дома. Она отдала его под надзор викария, который жил у них в доме и принужден был участвовать во всех его проделках и похождениях. Этот наставник был дурно воспитанный парень, который не имел ни опыта, ни ума, но зато был в значительной мере наделен льстивостью и раболепной услужливостью, с помощью коих снискал расположение миссис Пикль и властвовал над всеми ее мыслями в такой же мере, в какой духовная особа, выше его стоящая, управляла мыслями миссис Траньон.

Однажды он выехал на прогулку со своим воспитанником, который, как я уже упомянул, внушил ненависть бедным людям, убивая их собак и ломая изгороди, и, по причине своего горба, получил прозвище «милорд», как вдруг на узкой проселочной дороге они случайно встретили Перигрина, ехавшего верхом.

Молодой сквайр, едва завидев своего старшего брата, к которому его научили питать неискоренимую ненависть, решил оскорбить его en passant[9] и пустил свою лошадь в галоп прямо на него. Наш герой, угадав его намерение, укрепился в стременах и, ловко управляя поводьями, избежал столкновения; только ноги их соприкоснулись, вследствие чего «милорд» был выброшен из седла и мгновенно растянулся в грязи. Гувернер, взбешенный унижением своего питомца, подскакал, пылая гневом, и замахнулся на Перигрина хлыстом. Ничто не могло доставить большего удовольствия нашему молодому джентльмену, чем это нападение, которое дало ему возможность покарать угодливого негодяя, которого он жаждал наказать за вспыльчивый и злобный нрав. Поэтому он пришпорил лошадь, направив ее на своего противника, и швырнул его в кусты. Прежде чем тот успел опомниться от сотрясения, Пикль спешился и с таким проворством исполосовал хлыстом лицо и уши викария, что тот пал ниц перед взбешенным победителем и самым унизительным образом взмолился о пощаде. Пока Перигрин был занят этим делом, его брат Гем ухитрился подняться и атаковать его с тыла; поэтому, усмирив наставника, Перигрин повернулся, вырвал у Тема из рук оружие и, разломав на куски, вскочил в седло и ускакал, не удостаивая его больше вниманием.

То состояние, в каком вернулись домой Гем с наставником, вызвало несмолкаемые вопли возмущения по адресу победителя, и тот был изображен головорезом, устроившим засаду с целью убить своего брата, защищая которого викарий якобы получил эти ужасные кровоподтеки, препятствовавшие ему в течение трех недель являться в церковь для исполнения своих обязанностей.

Были поданы жалобы коммодору, который, расследовав дело, одобрил поведение своего племянника и добавил, присовокупив немало проклятий, что хорошо, если бы горбун, падая, сломал себе шею, при условии, чтобы Перигрин не попал в беду.

Глава XXIX

Он измышляет план отмщения викарию, который и приводит в исполнение

Наш герой, возмущенный подлостью викария, предательски изобразившего в ложном свете эту стычку, решил испробовать такой способ отмщения, который не только возымеет действие, но и не повлечет никаких дурных последствий для него самого. С этой целью вместе с Хэтчуеем, который был посвящен в его план, он отправился как-то вечером в таверну и потребовал отдельную комнату, зная, что там есть только та, какую они заранее избрали местом действия. Этим помещением явилось нечто вроде гостиной против кухни, с окном, выходившим во двор; здесь они провели некоторое время, после чего лейтенанту удалось вовлечь хозяина в беседу, тогда как Перигрин вышел во двор и благодаря дару подражания, которым владел удивительно, изобразил диалог между викарием и женой Танли. Этот диалог, коснувшись слуха трактирщика, для которого и был предназначен, разжег его от природы ревнивый нрав до такой степени, что он не мог скрыть свое волнение и делал сотню попыток выйти из комнаты, тогда как лейтенант, с большой серьезностью покуривая свою трубку, словно не слыхал того, что происходит, и, не обращая внимания на смятение трактирщика, удерживал его рядом вопросов, на которые тот не мог не отвечать, хотя стоял в тревоге, обливаясь потом, то и дело вытягивая шею по направлению к окну, прислушиваясь к голосам, почесывая голову и проявляя множество других признаков нетерпения и беспокойства. Наконец, предполагаемый разговор достиг такой стадии любовной уступчивости, что супруг, совершенно обезумев при мысли о воображаемом позоре, рванулся к двери с воплем: «Минутку, сэр!» Но так как он вынужден был обогнуть дом, Перигрин успел влезть в окно, прежде чем Танли появился во дворе.

Следуя фальшивым сведениям, им полученным, трактирщик побежал прямо к амбару, ожидая сделать удивительное открытие, и, потратив бесцельно несколько минут на поиски в соломе, вне себя вернулся в кухню как раз в тот момент, когда его жена случайно вошла в другую дверь. Ее появление укрепило его уверенность в том, что дело сделано. Так как пребывание под башмаком жены было эпидемической болезнью в приходе, он не посмел хотя бы намекнуть ей о своем смятении, но решил отомстить похотливому священнику, который, по его мнению, совратил целомудренную его супругу.

Двое сообщников, с целью убедиться, что их затея удалась, а также раздуть пламя, ими зажженное, окликнули Танли, по лицу которого без труда догадались о его огорчении. Перигрин, попросив его присесть и выпить с ними стакан, начал расспрашивать его о семье и между прочим осведомился, давно ли он женат на своей красавице жене. Этот вопрос, сопровождаемый лукаво многозначительными взглядами, встревожил трактирщика, который начал опасаться, что Пикль случайно узнал о его бесчестье, и это подозрение отнюдь не рассеялось, когда лейтенант, хитро посмотрев на него, произнес: — Танли, не викарий ли окрутил вас с ней?

— Да, — отвечал трактирщик взволнованным и смущенным тоном, словно вообразил, будто лейтенанту известно, что дело неладно.

А Хэтчуей укрепил это подозрение, заметив:

— Да, для таких дел викарий — очень способный человек в своем роде.

Этот переход от жены к викарию убедил его в том, что гости знают о его позоре, и в порыве негодования он произнес весьма выразительно:

— Способный человек! Дьявол его разорви! Я их считаю волками в овечьей шкуре. Хоть бы бог дал мне дожить до того дня, когда не останется в этом королевстве ни священников, ни сборщиков акциза, ни таможенных чиновников. А что касается до этого парня, викария, попадись он мне… Что уж там толковать!.. Но клянусь богом!.. Джентльмены, к вашим услугам…

Сообщники, убедившись на основании этих отрывистых намеков, что они преуспели в своем замысле, ждали с нетерпением дня два-три; они надеялись услышать о мщении Танли за эту воображаемую обиду; но, убедившись в том, что либо у него не хватает смекалки, либо нрав слишком вял для того, чтобы исполнить их желание по собственному почину, они решили привести дело к развязке, когда он уже не в силах будет упустить случай отомстить. С этой целью они послали мальчишку в дом мистера Пикля сообщить викарию, что миссис Танли внезапно заболела и ее супруг просит, чтобы он пришел немедленно и помолился с ней. Тем временем они завладели одной из комнат в доме, и Хэтчуей втянул трактирщика в разговор, а Перигрин, войдя со двора, заметил вскользь, что священник прошел в кухню для того, по-видимому, чтобы поучать жену Танли.

Трактирщик встрепенулся при этом известии и, сославшись на необходимость прислуживать гостям в смежной комнате, отправился в амбар, где вооружился цепом, после чего вышел на дорогу, по которой должен был пройти викарий, возвращаясь домой. Там он засел в засаду с кровожадными намерениями и, когда появился предполагаемый виновник его позора, встретил его во мраке таким салютом, что тот, шатаясь, отступил по крайней мере на три шага. Если бы второй удар попал в цель, то, по всей вероятности, это место явилось бы границей земного странствования священника; но, к счастью для него, противник не умел управиться со своим оружием, у которого перекрутился ремень, соединяющий два колена, и, вместо того чтобы хлопнуть изумленного викария по голове, оно опустилось наискось на макушку трактирщика с такой силой, что череп буквально зазвенел, как ступка аптекаря, и десять тысяч искр, казалось, заплясали у него перед глазами. Викарий, опомнившись благодаря передышке, наступившей после этого приключения, и принимая своего обидчика за грабителя, притаившегося здесь в ожидании добычи, решил бежать до тех пор, пока его крик не донесется до дома, где он жил. Следуя этому плану, он поднял свою дубинку, чтобы защищать голову, и, пустившись наутек, начал звать на помощь голосом Стентора. Танли, отшвырнув цеп, которому не смел больше доверять дело мщения, погнался за беглецом с такой быстротой, на какую только был способен; и тот, либо обессилев от страха, либо споткнувшись о камень, был настигнут, прежде чем успел пробежать сотню шагов. Едва почуяв кулак трактирщика, занесенный над его головой, он упал плашмя на землю, и дубинка выпала из его разжавшейся руки; тогда. Танли, прыгнув, как тигр, ему на спину, осыпал его тело таким градом ударов, что он вообразил, будто его обрабатывают по крайней мере десять пар кулаков; однако мнимый рогоносец, не довольствуясь этой расправой, вцепился ему зубами в ухо и укусил столь жестоко, что викария нашли обезумевшим от боли двое работников, завидев которых нападавший удалился никем не замеченный.