Cага о Бельфлёрах - Джойс Кэрол Оутс

закончили седлать. «Вывести лошадей!» — разнеслось в раскаленном воздухе. Когда их повели к старту, зрители принялись выкрикивать: «Юпитер первый!», или: «Маркус первый!», или (потому что ставка была выгодной): «Ангелок первая!» Небо по-прежнему было ясным. Ветерок, дувший с утра, стих. Зрители вытягивали шеи, стараясь получше рассмотреть Гидеона на огромном молочно-белом жеребце, Николаса Фёра на гнедом, и худощавую серую в яблоках кобылу — сидевший на ней парнишка лет восемнадцати, не больше, беспокойно улыбался, глядя на орущую толпу, — и других дрожащих от возбуждения лошадей. Одна минута до старта. Тридцать секунд. И наконец, барабанная дробь. Лея, сидевшая, обхватив живот, в ложе Бельфлёров между близнецами и бабкой Корнелией (Делла, разумеется, присутствовать отказалась. Она долго и пристально буравила Лею взглядом, после чего едко проговорила: «Я знаю, что ты сделала, Лея, что вы с Хайрамом сделали, бедный дурачок Гидеон, я знаю, что ты сделала, и знаю, чего ты заслуживаешь»), равнодушно следила глазами за Маркусом, сразу же вырвавшимся вперед. Но Маркус вообще отличался стремительностью, он всегда был быстрым. За ним, заняв стратегически выгодную позицию, шла серая кобылка, а следом — Юпитер.

Лея бесстрастно наблюдала за дорожками. Она осталась сидеть, даже когда все остальные повскакивали с мест. Маркус, Ангелок… и Юпитер (который на ослепительно яркой дорожке под мощной фигурой своего наездника выглядел старше всех остальных лошадей)… А за Юпитером, догоняя его, — гнедой жеребец с темными, развевающимися гривой и хвостом и нетерпеливым всадником — неестественно согнувшись, тот припал к седлу и быстро нахлестывал свою лошадь.

Первую милю Маркус шел впереди, изящная серая кобылка, казалось, готова была в любой момент опередить его, Юпитер с гнедым жеребцом боролись за третье место, а остальные шли сзади; крики зрителей умолкали, а затем снова нарастали, с неистовостью истерии. Лея прикрыла глаза — и тут увидела лошадь Бельфлёров — ее лошадь, лошадь ее мужа, — несущуюся к финишу с развевающимися на ветру шелковой гривой и хвостом. Мы не можем проиграть, спокойно думала она. Дитя у нее под сердцем убедило ее в этом. Разрешило заглянуть в будущее, узнать. Мы не можем проиграть, увещевала она себя. Будущее уже существовало.

Открыв глаза, она оглядела беспокойную толпу и увидела, что теперь гнедой вырвался на третье место, большой белый конь, которому явно приходилось нелегко, шел следом… — а резвая кобылка обогнала самого Маркуса. (Конечно, Юпитер вынослив и способен продержаться дольше остальных. Но и Маркус — лошадь сильная и бежит сегодня лучше, чем когда-либо, он вырвался вперед еще на старте. Какие, наверное, сейчас страсти бушуют на душе у Николаса! Но нет, обойти Гидеона — об этом он пусть даже не мечтает.) Близнецы встали на сиденья, даже Корнелия поднялась с места, бормоча что-то под нос. Дети Юэна отчаянно вопили: «Давай! Давай! Давай!» Лея вздрогнула — то ли от криков, то ли от внезапного едва заметного покалыванья в животе — и подумала: Бельфлёры должны вести себя с достоинством, на них обращены взгляды всех вокруг. Но нет, даже дед Ноэль кричал и тряс кулаками. Его изборожденное морщинами лицо покраснело, на лбу вздулись похожие на червей вены; на памяти Леи он еще никогда не бывал таким разъяренным. Элегантный костюм из белого льна с жилетом в горошек и галстуком, который родственники уговорили его надеть, теперь висел на нем тряпкой, словно за эти короткие минуты со старика сошло несколько фунтов. Мы не можем проиграть, — хотела успокоить его Лея, — поэтому поберегите себя, не изводите себя так, ваш сын вас не разочарует!

Когда последняя миля гонки уже маячила впереди, Юпитер рванулся вперед. Лея знала, что так и будет. Юпитер, Гидеон, Бельфлёры, Лея, еще не рожденный ребенок. Зрители бушевали. Кобылка героически держалась впереди, время от времени паренек-наездник поглядывал через плечо, проверяя, далеко ли Маркус — а Маркус был очень близко, — и все время подхлестывал кобылку, чтобы она скакала еще быстрее. Третьим был гнедой, а Юпитер, лавируя, пытался обойти его. Гидеон склонился к массивной шее жеребца и хлыст в ход не пускал. Лея не сводила глаз с выбивающих дробь копыт. Как же их много! Мимо пролетали гривы, хвосты, ноги, какие же все-таки красивые создания, не важно, кто из них придет первым, они все прекрасны. Но победить должен Гидеон. Победить должен Юпитер. Они лучились сиянием, полным крошечных мерцающих радуг, не исчезающих, даже несмотря на скорость. Белая дорожка. Бесконечная белая дорожка. Белый жеребец теперь казался просто огромным, его тень — гигантской. Лея сглотнула, ощущая привкус пропитавшей воздух пыли. Она подняла взгляд и увидела, что небо потемнело, потемнело внезапно, а из-за вздувшегося черно-лилового облака, словно играя, выгладывает солнце.

А потом возник вихрь. Песчаная воронка. Внезапно, прямо на дорожке, на финишной прямой. Танцуя, он двигался навстречу лошадям. Высота его была футов десять — двенадцать. Вьющийся. Змеящийся. Он словно никуда не спешил, однако, не прекращая своего танца, стремительно приближался… Сейчас Юпитер быстро нагонял остальных. На повороте он обогнал гнедого, и тот вдруг остался позади; он окончательно выдохся, сколько бы нетерпеливый всадник ни хлестал его. И стало казаться — впрочем, возможно, чересчур прозрачный воздух, пронзительно белый свет исказил всё вокруг? — будто Юпитер и его наездник не только набирают скорость, но и увеличиваются в размерах, так что даже крепыш-Маркус рядом с ними похож на пони, самоотверженно, но безуспешно пробивающегося сквозь пыль. Рот у Леи приоткрылся. Ей захотелось закричать, предупредить — но не мужа, а Николаса. Николаса, скачущего на каштановом жеребце, натужно, с опущенной головой, только вперед, Николаса, которого она любила, любила, как брата, как лучшего друга ее мужа, как мужчину, который мог бы стать… в другой жизни… если бы… Увидев пыльную воронку, кобылка растерялась, споткнулась и почти сбилась с хода. Воронка быстро надвигалась. На нее. И наконец, окутала полностью. Ослепленная, лошадь затрясла головой. От ужаса она заржала и, неожиданно метнувшись в сторону, врезалась в загородку. И лошадь, и всадник упали. Толпа ревела. Лея поняла, что зажимает ладонями уши. Покрытые пылью губы пересохли. Глаза слезились. В смятении, она огляделась — воздух наполнила пыль. Пыль была повсюду. Маленькое тусклое солнце пронизывало светом каждую пылинку, с беспечным безумством плясавшую в воздухе, подобно светлячку или шарику для пинг-понга. Кристабель закашлялась. Бабка Корнелия судорожно дышала через белый кружевной платок. Ох, что же это такое! Так вот что должно было случиться! — думала Лея, медленно поднимаясь на ноги и быстро моргая.