Авантюрист - Марина Дяченко

– Э-э, паря, да у тебя дыра в кармане! Смотри, всего одна монетка и осталась!

На глазах у Бариана-Трира выступили настоящие слезы.

За всю свою историю постоялый двор не знал, не видел ничего подобного. Тридцать головорезов полностью потеряли над собой власть – они ржали, падая со стульев, князек-молокосос держался за живот, лицо его было опасно-багрового цвета, потому что он никак не мог продохнуть. Смеялся хозяин, смеялись осмелевшие слуги, хохотал конюх, покатывались со смеху постояльцы, высунувшиеся по такому случаю из своих щелей. Трир-простак рыдал, шаря рукой в опустевшем кошельке, а старуха приплясывала вокруг, и я сидел как пень, потому что наконец-то понял, кто это. Кто прячется под плащом с седыми космами.

Вслед за «Триром-простаком» последовал «Фарс о рогатом муже»; я не удивился, когда вместо Динки в роли неверной жены обнаружилась все та же Танталь. Даже Муха, чьи штаны оттопыривала неизменная морковка, оказался отодвинут на задний план; краснолицые валились на пол, в лужи густого вина, и огоньки свечей сотрясались от ржания многочисленных глоток.

Казалось, Танталь поставила целью довести зрителей до истерики. Я смотрел во все глаза и никак не мог понять, где проходит грань между грубым фарсом с его спрятанной в штанах морковкой – и ядовитой насмешкой, издевкой чуть не над всем миром, отчаянной, бесшабашной и злой. Играя с залом, Танталь два или три раза посмотрела мне прямо в глаза; тем временем обессилевшие от смеха головорезы потянулись к вину, и хозяин поспешно наполнил новые кувшины вместо разбитых.

Спустя некоторое время обеденный зал напоминал поле боя – столько безжизненных тел валялось тут и там среди обломков и темно-красных луж. Бариан перебирал струны лютни; комедианты потихоньку собирали реквизит, сматывали ткань и убирали в сундук костюмы. Хозяин проводил нас в дальнюю комнату – одну на всех, холодную и тесную, потому что все лучшие апартаменты достались, естественно, князьку с его головорезами.

Героиня по имени Динка прятала глаза. Кусала губы, втягивала голову в плечи, бросала в сторону Танталь откровенно обиженные, откровенно завистливые взгляды. Алана впервые за много дней казалась веселой; Муха и Фантин выдохлись до полуобморочного состояния, а Бариан не выпускал руку Танталь. Так и ходил за ней, как привязанный.

– Ты…

Выйдя в темный коридор, он что-то говорил ей вполголоса, и я разбирал только отдельные слова, но догадывался, о чем идет речь; Танталь отвечала с нервным смешком, я расслышал одну только фразу:

– На кураже… на кураже одном, и все… Снизу некоторое время доносились одинокие пьяные выкрики, потом все успокоилось. Муха и Фантин уже сопели на тюфяках в углу, Динка всхлипнула громче обычного – за что была удостоена раздраженного взгляда Бариана:

– Замолчи…

Я посидел подле спящей Аланы – а потом вздрогнул, будто от толчка. Сам не знаю, что меня толкнуло за предчувствие.

Я встал. Оставив за спиной сонное дыхание измученных комедиантов, осторожно выбрался в коридор; в дальнем конце его надсадно сопели и вроде даже всхрапывали. Кто-то зажимал кого-то в углу, я разобрал сперва бормотание, а потом звонкий звук пощечины; сразу после этого пьяную тишину прорезал надсадный, зловещий шепот:

– Ты-ы… знаешь, что теперь с тобой будет? Ты-ы знаешь? Ты подняла руку на князя, грязная комедиантка, ты еще будешь умолять меня, чтобы тебе отрубили одну только руку! Ты-ы…

Я подошел и взял его за плечо. Неожиданно крутнувшись, он хотел было вырваться – но встретил горлом острие моего кинжала; князья, конечно, не чета комедиантам, но режущая кромка у самого кадыка привела сопляка в чувство и даже отрезвила.

– Ты знаешь, что теперь с тобой будет? – спросил я вкрадчиво.

– Ретано… – еле слышно выдохнула Танталь.

– Именем Мага из Магов Дамира, – я провел кинжалом, оставляя на коже молокососа неглубокий порез, – я превращу тебя в жабу. В отвратительную зеленую тварь, а твоя свита станет роем мух, и я заставлю тебя сглотнуть их за раз, всех тридцать, и чрево твое лопнет от переедания, ты, посмевший покуситься на зачарованную принцессу!

Молокосос икнул. Попробовал позвать на помощь – но горло ему не повиновалось.

– Именем Мага из Магов, – сказал я таким страшным голосом, что моя собственная кровь едва не застыла в жилах. – Да свершится!

И двинул его головой о перила.

Мальчишке многого не требовалось – он сполз на пол, подобно пустому мешку, Танталь больно вцепилась мне в локоть.

– С-скотина малолетняя, – пробормотал я сквозь зубы. – А ты – почему ты не рядом со всеми?! Что, если бы…

– Все прелести комедиантства сразу, – проговорила Танталь, и голос ее странно дрогнул. – Аплодисменты… смех… пощечина… Ретано. Я искала… внизу… булавку.

Я чуть не споткнулся о неподвижное тело князька:

– Что?!

– Я потеряла булавку, – сказал она, теперь уже явно со слезами в голосе. – Я переодевалась… Я смотрела в сундуке, но там точно нет…

– Ты не нашла ее?!

– Ретано…

Не говоря ни слова, я взял ее за локоть и втолкнул в общую комнату, в сопящее сонное царство. Потом вернулся, поднял за шиворот безвольное тело князька и стянул по лестнице вниз; головорезы валялись кто где, и я с трудом поборол желание вытащить их во двор и раскидать по сугробам. Чтобы утром трактирщик смог оплакать естественную и безболезненную кончину славных воинов во главе с князем…

Я огляделся, поудобнее перехватил безжизненное тело, выволок сиятельного во двор. Ночь встретила меня ледяным ветром; во всяком случае, в теплом хлеву молокососу не грозит превратиться в сосульку. Навоз защитит от холода лучше любой перины.

Я оставил его связанным, с кляпом во рту, в молчаливом обществе скотины. Вымыл руки снегом, в сенях тщательно отряхнулся, чтобы не наследить; потом, вооружившись канделябром, обшарил весь обеденный зал, щель за щелью.

Уродливой серебряной булавки, подарка моего прадедушки Дамира, не было нигде. Как жаба языком слизала.

Здравый смысл требовал, чтобы мы убрались со двора как можно раньше. Бариан торопился; каково же было его удивление, когда я сказал ему, что никуда не поеду. Что он с труппой может идти на все четыре стороны – а я, и со мной жена и Танталь, не сдвинемся отсюда ни на шаг. Пока не отыщем одну потерянную, но очень ценную вещь.

Предводитель комедиантов решил, что я сошел с ума. Динка натихую радовалась, что, возможно, подоспел случай избавиться от конкурентки-Танталь; Муха удивленно пожимал плечами, а злодей-Фантин по-телячьи хлопал ресницами. Ни зубовный скрежет, ни яростные взгляды, ни даже прямые упреки не заставили меня изменить решение, Алана удивлялась, но молчала. Танталь кусала губы, зная за собой вину.

Тем временем проспавшиеся головорезы обнаружили, что юный повелитель их канул, будто в снег, и пришли в замешательство; растерянность готова была смениться злостью, когда нашлись свидетели, видевшие, как среди ночи его сиятельство князь вышли во двор и вскочили в седло, и даже ворот отпирать не стали – так, через занесенную снегом ограду, и сиганули. Метель благополучно занесла все следы; головорезы чесали в затылках и на всякий случай обыскивали дом. Танталь нервничала, изредка бросая на меня вопросительные взгляды; вероятно, ей хотелось бы знать, не задушил ли я сиятельного молокососа и не закопал ли в сугробе. Прочие ничего не знали о ночном происшествии – однако обстановка складывалась такая, что Бариан, не глядя на меня, велел Мухе выводить из конюшни лошадей.

По счастью, в своих поисках головорезы не догадались обшарить хлев; я искренне надеялся, что властительный подросток жив и не захлебнулся в нечистотах. Другое дело, что работник, глядевший за скотиной, в любую секунду мог обнаружить пленника, и трудно предположить, чем бы такая находка обернулось.

Наконец, ко всеобщей радости, головорезы вскочили на коней и надолго или нет, но избавили постоялый двор от своего присутствия. Хозяин вздохнул с облегчением; я понимал, что успокоился он преждевременно, и потому не стал тратить ни секунды.

Как только за беспокойными гостями закрылись ворота, я явился к хозяину и официальным голосом потребовал собрать в обеденном зале всех слуг и служанок, находившихся там во время представления, а также сразу после него. Хозяин поначалу удивился, отчего это комедиант смеет говорить с ним в приказном тоне; я поиграл желваками и ненароком показал прикрытую плащом шпагу. Хозяин задумался; я навис над ним, подобно скале – благо, бедняга был на голову ниже меня – и сообщил как мог вкрадчиво:

– Вы обознались, милейший. Я вовсе не комедиант. Этот довод решил дело в мою пользу, хозяин насупился и кликнул прислугу. Оказывается, в обеденном зале прибирались трое – вертлявая девчонка в кокетливом переднике, толстуха с глупым лицом и еще одна, висло-носая и унылая, навеки засидевшаяся в девках дурнушка.