Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны. - Н Князев

Утром 26 апреля полк благополучно перешел Селенгу по льду. С соблюдением некоторых предосторожностей переведена была на левый берег также и наша артиллерия. Погода настолько потеплела, что, судя по средней температуре суток, странно было видеть реку под ледяным покровом. Это явление объяснялось, вероятно, тем, что в верхнем течении, в ущельях Хангая еще держались значительные ночные холода. Двигаясь вдоль левого берега Селенги, через двое суток мы подошли к незадолго перед тем сожженной красными заимке того сотника Сухарева, который прежде входил со своими одностаничниками в отряд Казагранди, а затем присоединился к нам и теперь влился в ряды 2–го конного полка.

Местечко это являлось одним из очаровательнейших уголков Монголии. Речка Баян — гол верстах в четырех от устья вырывается из теснин, представляющих собой нагромождение обрывистых гор, покрытых растительностью таежного характера. Дальше она шуми среди мягко очерченных гор, замаскированная от взоров густым кустарником. Внизу, у Селенги, там, где торчали печальные остовы пожарища, по обоим берегам речки разросся старый сосновый лес, своим до странности корректным видом напоминающий скорее курортный парк, чем дикую Монголию. О лучшей стоянке не приходилось даже и мечтать! Мы имели обильные, мягкие корма для лошадей, укрытое место для лагеря и, если потребовалось бы, недурную позицию, ограниченную слева непроходимыми горами, а справа полноводной рекой Селенгой. В сосновом бору, так вкусно пахнувшем смолой, чувствовался уют, словно мы обосновались здесь прочно, на долгий срок.

Природа тем временем проснулась от зимнего сна. Весна начала щедро рассыпать свои радости. Близится день Пасхи, с которым связаны лучшие воспоминания детства. Последние два дня Страстной промелькнули для пасхального стола. Из вьюков извлечены остатки муки, сахару и соли.

Русских же, кроме того, ожидало исключительное в анналах унгерновских войск событие — пасхальная заутреня, потому что в Ван — хурэ к бригаде присоединился иеромонах о. Иннокентий, который по праву мог считать себя первым православным священником в дивизии: у нас имелся мулла и многочисленный штат ламаистского духовенства, но мысль о христианском священнике, вероятно, еще не попадала в сферу внимания барона. На расчищенной полянке, декорированной березками и гирляндами из зелени, сооружен алтарь. Будни с их заботами и тревогами отошли куда‑то, и хотелось всецело отдаться пасхальному настроению, хотя бы потому, что никто ведь не мог угадать, что за жребий вытащит он в начавшейся уже войне с большевиками.

Вечер Великой субботы. Очередная сотня расходиться в сторожевку. Один из ее взводов потянулся вверх по пади, другой поднимается в гору, по направлению высоты, командующей над нашей позицией, и вот — вот сейчас скроется из глаз за ближайшей складкой местности. Третий движется вдоль опушки леса. Он медленно спускается в долину и вместе с поворотом дороги исчезает за бугром. С уходом охранения действительность как бы отодвинулась за серо — синие горы, громоздившиеся со всех сторон на закатном фоне нашего горизонта. В лагере заметно прибавилось костров, и чувствовалось непривычное для позднего часа оживление, когда я выехал в объезд сторожевого охранения. После почти двухчасового скитания в темноте по горам и оврагам, наконец‑то, объезд закончен. Можно теперь возвращаться.

Хочется не опоздать к богослужению. Слишком грустно было бы отказаться от заутрени, мысль о которой сделалась любимой мечтой последних дней. Я перехожу на крупную рысь. Ординарцы сзади уже скачут. За поворотом дороги и ее последним перегибом открываются далекие, широко разбросавшиеся огоньки, которыми было иллюминировано лагерное расположение. Дробно цокали копыта лошадей по твердому грунту, и только этими звуками, да еще, пожалуй, шуршанием речки справа меж кустов заполнена была тишина весенней ночи. Откуда‑то издали чуть угадывается слабый лай собак, может быть, потревоженных непрошеным визитом тоскующего волка. В этот мистически — прекрасный момент заполнилась пропасть, отделяющая реальный мир взрослого человека от сказки: грезилось, что там, внизу, где рассыпались веселые огоньки, родные гномики моего детства торжественно празднуют пробуждение природы.

Когда огни лагеря выросли в непосредственной близости, донеслась тонкая струйка отдаленного пения. Вслед затем, как на театральной декорации, вырисовались освещенные изнутри палатки. В них сдержанный говор. Это — стоянка татарских частей.

Теперь — долой с коня… И, оправляя на ходу шашку и маузер, скорее к поляне, где круглятся розовеющие от смоляных факелов березки алтаря лесного храма. Поляна заполнена четкими рядами. Впереди — всегда щеголевато — подтянутая фигура генерала. Но, как странно, вследствие, может быть, контраста между с детства дорогими словами и напевами пасхальной службы, с одной стороны, и сильно мон- голизированным видом молящихся, с другой, в сердце на мгновение закралось грустное разочарование: не то, не настоящее все это… Заутреня кончилось под широкополосное многолетие самодержцу всероссийскому, государю императору Михаилу Александровичу.

ГЛАВА XVIII.

В соответствии с директивами барона, генерал Резухин приказал своей бригаде приготовиться к походу. Подготовка, в сущности, сводилась к тому, чтобы по возможности подправить конский состав, потерявший силы в длительных переходах и похудевшей от бескормицы. Но в монгольских условиях ранней весны почти невозможно выкармливать лошадей, потому что кони, пренебрегая ветошью (прошлогодней сухой травой), выщипывают лишь побеги молодой травки, чего, конечно, для питания недостаточно. Хотя бы для того чтобы лошади, выражаясь профессионально, еще больше не спали с тела, бригада усиленно пасла коней.

Начальник штаба бригады тем временем вел деятельную разведку будущего противника через монголов и бурят, одних из своих разведчиков полковник Островский систематически посылал к границе, а других — за рубеж, на русскую территорию. Первые разведчики ушли еще из Ван — хурэ. Выполнив задание, эти люди постепенно возвращались в бригаду. Они дали полученную картину дислокации красноармейских частей, как в приграничной полосе, так и внутри Забайкалья. Некоторые из них присоединились значительно позднее, когда бригада проходила по русской земле. Доставленные ими сведения были особенно ценны и впоследствии помогли Резухину выскочить из подготовленного для нас мешка. Но об этом позднее.

По имевшимся данным, красное командование приняло следующую систему охраны своей страны. В приграничном районе по всем населенным пунктам стояли незначительные гарнизоны, образующие как бы первую линию обороны. Верстах в шестидесяти от границы расквартировано было уже примерно по батальону в каждом значительном пункте, и эти части составляли вторую линию. В 50–60 верстах от второй линии, на всех главнейших направлениях, находились отряды, в которые входило не менее полка пехоты в каждом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});