Легендарный Василий Буслаев. Первый русский крестоносец - Виктор Поротников

К встрече с графом Тюбингенским Евпраксия готовилась тщательно. Она умастила тело благовониями, заново расчесала и уложила в пышную прическу свои длинные волосы. При этом завитые волосы были уложены Евпраксией с таким расчетом, чтобы двумя движениями их можно было распустить по плечам. Матрона оставила обнаженными руки и плечи, подобрав соответствующий наряд, подкрасила губы, оттенила глаза. Чем еще ей взять этого грубого германца, как не своей прелестью!

Граф Тюбингенский пришел домой к Евпраксии, едва день начал меркнуть.

На нем было длинное грубое одеяние из темной шерстяной материи, похожее на рясу, но с узорами из золоченых ниток на рукавах и по нижнему краю. На поясе висел кинжал. Волосы графа, цвета спелой пшеницы, достигали плеч и были тщательно расчесаны. На безымянном пальце правой руки блестел перстень в виде человеческого черепа.

Евпраксия с улыбкой встретила гостя, хотя душа ее трепетала от одной мысли, что ей предстоит остаться с этим человеком наедине. Отпустив служанок, Евпраксия сама закрыла дверь на засов и пригласила рыцаря в свои покои.

Гость преподнес хозяйке дома ожерелье из плохо обработанных изумрудов.

Евпраксия, желая сделать приятное графу, сразу надела ожерелье себе на шею.

Граф Гуго не смог скрыть удивления, узнав, что Евпраксия говорит по-немецки.

– Правда, не столь хорошо, как хотелось бы, – добавила матрона.

Евпраксия сидела напротив немца и не знала, куда деть свои дрожащие руки. Не знала, как ей скрыть свое волнение и страх.

Решив угостить гостя вином, Евпраксия чуть не пролила вино на себя.

– Будет лучше, если это сделаю я сам, – вежливо предложил граф и протянул руку к сосуду с вином.

– Прошу прощения, – пробормотала Евпраксия. – Это ужасное зрелище на арене ипподрома совсем расстроило мне нервы.

– Глоток вина помогает от любого расстройства, – улыбнулся граф, подавая женщине кубок. – За что будем пить? За удачный крестовый поход или за здоровье василевса? А может, нам следует выпить за спасение русского витязя, а?

Евпраксия вздрогнула. Неужели этот немец что-то проведал о Василии Буслаеве?

– Я слышал краем уха ваш разговор с Феофилактом там, на ипподроме, – сказал граф. – Это тот самый русич?

Встревоженные синие очи гречанки встретились с единственным темно-серым оком немца. Отрицать и увиливать было бесполезно.

Евпраксия кивнула. Они выпили вина. И некоторое время сидели молча.

Наконец граф произнес:

– Я могу посодействовать спасению Василия Буслаева, но при одном условии…

– Я согласна на все, – тихо промолвила Евпраксия.

– Вот как? – изумился граф. – Я еще не назвал это условие, торопиться не следует.

– Как раз наоборот, иначе будет поздно, – не поднимая глаз, сказала Евпраксия. – Мое тело будет принадлежать тебе, рыцарь. Дверь заперта. Кровать стоит вон за той занавеской. Нам никто не помешает.

Глядя на ее спокойную решимость отдаться ему, граф несколько мгновений хранил молчание, словно оценивал своим мужским оком прелести той, что не спеша обнажалась перед ним. Не глядя на немца, Евпраксия уверенными движениями снимала с себя одежды, бросая их к своим ногам. От ее тончайших одежд исходил такой благовонный аромат, что граф не удержался и поднял с полу шелковую нижнюю рубашку. Он поднес ее к лицу.

– Благовония! – проворчал граф. – Весь этот город пропах благовониями! Вся империя ромеев пропахла ими! Это и погубит когда-нибудь спесивых ромейских василевсов! – Рука рыцаря потрясала в воздухе скомканной женской сорочицей. – Да еще эти зрелища на ипподроме, развращающие толпу. У ромеев в прошлом был всего один стоящий император – Юстиниан. Все остальные более напоминали жалких шутов, восседающих на золотой бочке с ладаном и миррой.

Граф швырнул рубашку обратно на пол.

– Не стану спорить по этому поводу, – безразличным голосом произнесла Евпраксия.

Она стояла перед рыцарем нагая, обняв себя за плечи. Холодные изумруды тускло поблескивали на ее нежной шее.

– Меня сейчас занимает другое, граф, – продолжила Евпраксия. – Я была бы признательна тебе, если бы ты отложил утехи со мной до поры и немедленно приложил усилия для спасения Василия Буслаева. Мое тело, уверяю тебя, никуда не денется ни завтра, ни послезавтра, ни в следующие дни.

– Вот она – греческая самонадеянность! – Граф обошел вокруг обнаженной женщины. – Красавица думает, что мне нужно ее тело, и ошибается в этом, ибо мне нужна ее душа.

Евпраксия удивленно обернулась, встретившись взглядом с рыцарем.

– Да, синеглазая, твоя прекрасная душа мне нравится больше твоего совершенного тела, – промолвил граф. – Ведь тело бренно, лишь душа вечна!

Склонив набок свою уродливую голову, странный рыцарь провел крючковатым пальцем по животу женщины, коснулся ее груди.

– Где находится твоя душа, красотка? – прошептал граф, прищурив свой страшный глаз. – Здесь?.. А может, здесь?.. Какая у тебя гладкая белая кожа! Какое роскошное обиталище имеет твоя душа!

Евпраксия слегка вздрагивала от прикосновений этой руки, но не проронила ни звука. Страх сковал ее по рукам и ногам.

– Я жду твоего ответа, красавица, – проговорил граф. – Ты согласна отдать мне свою душу?

– Кто ты? – с трудом вымолвила Евпраксия.

– Человек, служащий Сатане, – прозвучал ответ. – Я из секты сатанистов.

Евпраксия попятилась к дверям.

– Куда ты? – окликнул ее рыцарь. – Или ты вдруг охладела к Василию Буслаеву?

Евпраксия замерла на месте, не отрывая глаз от страшного лица графа Тюбингенского, заслонившего в этот миг перед ней все на свете.

Сатанисты! Люди, приносящие в жертву маленьких детей, справляющие свои мрачные вакханалии в ночь молодой луны, имеющие свои обряды, отрицающие триединую сущность христианской веры, по сути враждебные ей. Сатанисты прокляты на веки вечные Римской и Православной Церквями. Один из сатанистов стоит сейчас перед Евпраксией и требует ее душу!

Граф Гуго молчал, но его единственный глаз настойчиво вопрошал: «Отдашь душу или нет? Я жду!»

Евпраксия упала на колени и, склонив голову, прошептала:

– Отдам, если это спасет Василия Буслаева.

– Спасет, спасет… – с некой небрежной уверенностью промолвил граф. – Сатанисты, в отличие от святых и Отцов Церкви, не обманывают людей.

Граф снял с Евпраксии нательный крестик, а взамен протянул ей какой-то круглый амулет на тонкой цепочке.

– Надень! – приказал он. – И ничего не бойся. Отныне ты будешь под защитой Отца Тьмы.

Видя, что пальцы Евпраксии не слушаются ее, граф Гуго сам надел амулет ей на шею.

– Обычно у нас причащают кровью невинных младенцев, – заметил рыцарь с неким подобием улыбки на устах, – но для столь прекрасной женщины можно сделать исключение, заменив кровь вином…

Внезапно все предметы стали расплываться перед взором Евпраксии, в ушах у нее появился странный звон. Она попыталась подняться с колен и потеряла сознание.

* * *

Рано утром к Василию пришел цирюльник и побрил его. Потом пришел священник для последней исповеди. Как всегда, приковылял глухонемой старик со своей похлебкой, но Василий отказался от еды. Зачем ему насыщаться в последние часы жизни?

– Напрасно не ешь, – пробурчал страж-армянин, глядя на Василия из-под густых бровей. – Кто знает, может, силушка тебе сегодня пригодится.

– Где меня казнят? – спросил Василий.

– На Амастрианской площади, – мрачно ответил стражник, – у нас только там сжигают людей. – И захлопнул дверь.

Амастрианская площадь всегда полна людского гомона, скрипа колес, ослиного пронзительного крика. Здесь раскинулся хлебный базар, но сегодня торговцев и покупателей больше занимают приготовления к редкому зрелищу – сожжению преступника на костре.

Несколько русичей, пробираясь через толпу, ворчат на Потаню:

– Не помогла твоя хитрость, хромоногий. Вон, уже и костер приготовлен. Эх, прощай, Вася-Василек!

– Хватит каркать! – огрызнулся Потаня. – Может, кого-то другого нынче жечь будут.

На широкой улице показалась повозка с приговоренным к смерти, окруженная вооруженными всадниками. Исчезли последние сомнения – на повозке стоял Василий в длинной белой рубахе и таких же портах. Его руки были привязаны к невысоким перильцам, возвышавшимся по краям, как бы ограждавшим осужденного от вращающихся колес.

Впереди ехал конный глашатай и громко выкрикивал провинности приговоренного к смерти, а также откуда он родом, его возраст и занятия. О том, что Василий дал обет участвовать в крестовом походе, не было сказано ни слова. Глашатай сообщил, что Василий прибыл в Константинополь из желания стать наемником. Было объявлено, что Василий дослужился до гемиолохита и, желая большего, составил заговор против василевса.

– Во заливает, крикун! – сердито проговорил Костя Новоторженин.

– Может, заткнуть ему глотку!