Покорение Финляндии. Том II - Кесарь Филиппович Ордин

Государь Император постоянно относится к своим финляндским подданным.

Требование Буксгевдена было ясно и просто и в нем чувствовалась сила, пред которой, по мнению Екатерины II, финляндцы только и уступали. Сам Маннергейм признавался в мемуарах, что «против этой властной речи не могло быть возражений». К тому же у протестантов почва начинала уходить из-под ног: надежда на возвращение Шведов исчезала. Начались блестящие действия Каменского. Генерал Властов, 13 го августа, при Карстуле разбил на голову героя финских партизан Фиандта, который мог увести с места боя только треть своего отряда. А с 19-го по 21-е произошли известные победоносные дела Каменского при Куортане и Салми, изменившие ход военных действий самым решительным образом. Упадок духа начал распространяться в населении; толпы крестьян, подкреплявшие шведские войска, стали постепенно расходиться; восстанию приближался конец.

Не удивительно поэтому, что уже 24-го августа (5-го сентября), абоское дворянство приступило к выбору депутата. «В самом деле, — говорил будущий финляндский статс-секретарь Ребиндер, — дальнейшее сопротивление здесь не послужило бы ни к чему». При выборе голоса разделились: барон Маннергейм получил 5 голосов, генерал-майор барон Виллебрант — 4, другие еще менее. Маннергейм оказался избранным относительным, а не абсолютным большинством; баллотировавшихся было к тому же не 12, а нужно полагать 14; из числа вновь появившихся был и Ребиндер-сын. Он попал также в состав депутации, но особо от губернских депутатов, в качестве представителя абоского гофгерихта. Виллебрант, тесть Маннергейма, получив 4 голоса, оказался забаллотированным. Но, расположив к себе Буксгевдена, он все-таки устроился таким образом, что поехал в Петербург в качестве начальника водяных сообщений в Финляндии. В то время когда масса политиковала и фрондировала, отдельные лица провидели уже выгоды и рвались к ним.

Маннергейм, по словам протокола, настоятельно убеждал своих сочленов освободить его от обязанности ехать в Петербург в качестве депутата. Сам он в мемуарах рассказывает что всеми способами старался уклониться от опасного поручения, особенно в виду того что были другие, кому доверие дворянства более польстило бы. Однако все его усилия были тщетны: сочлены-рыцари нашли что отмены выбора быть не может, а вслед затем от главнокомандующего прислано было письменное приказание не только немедленно, под страхом ответственности, отправиться в Петербург, но и приготовиться принять там на себя звание предводителя депутации. Ему же поручалось сказать и обычную при представлении Государю речь.

В тот же день, как был выбран Маннергейм, состоялись выборы и между горожанами: жребий пал на абоского купца Тьедера. Крестьянин Кавен тоже должен был примириться с своей ролью депутата, которую отстраняли от него составители записки.

И духовенство, отложившее свои выборы, теперь должно было наконец высказаться. Епископу Тенгстрёму Буксгевден специально поручил позаботиться, чтобы в течение августа выборы были непременно окончены. Консистория должна была поэтому подчиниться. Тем не менее, когда предложенный Тенгстрёмом кандидат отказался от избрания, то пошли новые разговоры. Профессор Гадолин говорил о положении консистории, под военной диктатурой, профессор Бернсдорф прямо высказался против всякого избрания. Впрочем ораторы оговаривались все без исключения, что если другие приступят к выбору, то и они готовы примкнуть. Один только профессор Лагус, как выше было упомянуто, прямо и добросовестно признал свою обязанность избрать депутата. Выбор, действительно, наконец состоялся, и пал на профессора богословия и настоятеля церкви в Ульфсбю, доктора Лебелля, свояка Виллебранта…

По другим губерниям депутаты назначены с меньшей оппозицией, которая приняла здесь характер более пассивный. На вызов тавастгусского губернатора из 20 дворян явилось только 9, прочие уклонились под разными, предлогами; в Гейнола прибыло всего человек 12. Позднее, на выборах в вазаской губернии, собралось только трое дворян, духовных явилось лишь двое. Но не ограничиваясь представителями губерний и епархий, Буксгевден предложил послать в Петербург еще депутатов от городов Борго, Экнеса и Тавастгуса, а еще позднее от абоского университета, от боргоского капитула заведовавшего и гимназией, и от абоского гофгерихта. Университет, гофгерихт и Борго не делали возражений; но капитул уклонился, ссылаясь главным образом, на экономические затруднения. Город Экнес сперва выбрал депутата, но потом отказался и просил возложить его обязанности на представителя от Або и Гельсингфорса; когда же на это последовало разрешение Буксгевдена, то город не воспользовался им и послал своего выборного. Подобным образом тавастгусский магистрат желал передать представительство свое губернскому депутату.

После всех этих затруднений депутаты были наконец назначены. Но затем надо было снабдит их инструкциями.

В этом отношении, при всем разнообразии изложения и тех условных форм почтительности, к которым обязаны были их авторы стоя лицом к лицу с победителем, — все инструкции были проникнуты одним духом.

Коноводы оппозиционной агитации — абоские дворяне — были наиболее категоричны. Поручив своему депутату выразить Монарху признательность за данные стране уверения в неприкосновенности прав её и вольностей, за сложение многих чрезвычайных податей и за назначение главнокомандующим русской армии в Финляндии «высокочтимого графа» Буксгевдена[34]— члены рыцарства ограничили этим свою покорность. Что касается до сведений о положении и нуждах страны, то дворяне обязывали своего представителя руководиться тем известным уже основным мнением, что при все еще продолжающейся войне депутация не может представить этих сведений с должною достоверностью. Кроме того — поясняли они — депутат должен настаивать, что всемилостивейше утвержденное за страною право указывать пред лицом Государя те меры, кои могут служить к её процветанию, составляет одно из драгоценнейших достояний рыцарства и дворянства, и этим правом могут пользоваться только представители народа. Поэтому Маннергейм должен был домогаться, чтобы «управление страною оставалось неприкосновенным и производилось в её прежнем, обычаем освященном порядке». Абоские дворяне заводили, следовательно, речь о сохранении уже не законов только, но и обычаев управления.

Духовенство в своей инструкции высказывало те же пожелания и надежды, но только в более округленной форме. Оно поручало кроме того ходатайствовать, чтобы к вящшему охранению гражданских прав оставалось прежнее духовное судопроизводство, чтобы шведский церковный закон сохранил вообще силу и т. п. Депутату особенно напоминалось к руководству, и даже под угрозою страшным судом, быть единодушным с другими депутатами: «только с общего согласия товарищей и строго соображаясь с законами и всеми присвоенными разным сословиям привилегиями, вольностями и правами можете вы давать ваши объяснения, — писали пасторы. — Вы можете говорить только о том, что наилучшим образом и всего действительнее послужит к славе Всевышнего, к святости и непоколебимости лютеранской церкви и истинному благу страны, в чем вы дадите отчет как пред Богом, так и пред вашею совестью, пред согражданами и потомством».

Это было по абоской епископии. Отцы боргоской епархии говорили еще мягче и преимущественно благодарили, выражая не ходатайства, а надежды. В числе