СТАЛИН и репрессии 1920-х – 1930-х гг. - Арсен Мартиросян

Маневры, на которых побывал Уборевич, имели весьма подходящее для такого случая название: «маневры Гинденбурга». Обращаю на это внимание, поскольку с рубежа 1917–1918 гг. за германским фельдмаршалом П. фон Гинденбургом числилась одна идея, которая, судя по всему, явно не без содействия Тухачевского не только была выведена на орбиту стратегического планирования военного командования СССР тех времен, но и стала активно витать там. Более того, она пронизала весь «фланговый синдром» Тухачевского, затем легла в его план поражения, который он собственноручно изложил на Лубянке. Дело в следующем. В самом конце 1917 г., когда начались обещанные Лениным Брест-литовские переговоры с кайзеровской Германией, возглавлявший германскую делегацию генерал-фельдмаршал П. фон Гинденбург разработал и представил довольно широкую, по словам статс-секретаря иностранных дел империи Рихарда Кюльмана, программу территориальных аннексий у России, значительная часть которых приходилась на Северо-Запад бывшей Российской империи. На естественный вопрос Р. Кюльмана — все-таки дипломат-то он был профессиональный и потому прекрасно понимал, что если много потребовать, то ведь и подавиться недолго… — зачем это ему нужно, будущий президент вскоре поверженной Германии за одиннадцать месяцев до неминуемого краха еще в Первой мировой войне, с фельдмаршальской прямотой рубанул реваншистскую правду-матку: «Я хочу обеспечить пространство для передвижения германского левого крыла в следующей войне с Россией»!

Не обращая внимания на то, что на пороге неминуемой катастрофы в одной войне Гинденбург заговорил о предпосылках для успеха в следующей, и Даже на то, что с солдафонской прямотой он ляпнул именно о следующей, а не просто о будущей войне, отметим вот что. Вся суть того, что он ляпнул тогда, состояла в том, что операционно-то левое крыло германской армии при любом нападении на Россию по определению могло находиться только на прибалтийском, сиречь на северо-западном направлении с охватом значительной части (прежде всего севернее Бреста, а в целом севернее Припятских болот, разделяющих западный ТВД) белорусского, то есть западного, направления! «Обеспечить пространство для левого крыла германской армии в следующей войне с Россией» означало заблаговременный захват вышеуказанного плацдарма, с которого и должно было, по тогдашним представлениям германского генштаба, развернуться стремительное наступление вглубь России по указанным выше направлениям.

Напрашивался вывод — германские генералы не случайно именно так назвали свои маневры в сентябре 1936 г. И как бы в подтверждение этой неслучайности начинают поступать агентурные и иные данные о невероятном, пока еще картографическом успехе германских генералов во время стратегических командно-штабных игр на картах. И ведь невероятная прыть-то ими была продемонстрирована именно на Белорусском ив целом на Северо-Западном направлении! Вывод мог быть только один — это заранее согласованная подстава! Напоминаю, что в «Плане поражения» Тухачевский назвал Белорусское направление главного удара вермахта фантастическим для «миролюбивых» по отношению к СССР планов Гитлера, а Прибалтийское — максимум второстепенным по значению для тех же «миролюбивых» планов фюрера!

Таким образом, если сопоставить все вышесказанное с требованиями Тухачевского во время апрельских игр, то выходит, что он просто-напросто сознательно предрешил главный вывод герров генералов по итогам их игр. О том, что «никакого точного решения относительно восточной кампании не будет найдено, пока не будет разрешен вопрос о создании базы для операций в самой Восточной Польше»!

То есть, еще раз обращаю на это внимание, апрельские стратегические игры на картах Тухачевский и K° проводили, уже зная требования германских генералов по организации поражения. В частности, что необходимо сконцентрировать советские войска на Украинском направлении в ущерб обороне Белорусского. И именно такой вариант и привел к тому, что Западный фронт СССР в июне 1941 года рухнул уже на четвертые сутки, а Минск действительно был взят к исходу пятых — началу шестых суток агрессии. А пограничное сражение в принципе было проиграно Красной Армией в течение первых нескольких дней войны.

Если вкратце подвести итог тому, что они на самом-то деле осуществляли во время этих игр, то вывод будет такой. Призванные и поклявшиеся защищать свою Родину — Советский Союз — они, высшие советские военачальники того времени, в действительности проверяли во время этих игр, как лучше подставить советские войска под скорый разгром германским вермахтом! Для чего четко определили и формулу поражения — чем круче переакцентировка усилий по направлениям (в смысле — кривозеркальном по отношению к истинным направлениям грядущего удара гитлеровцев, особенно главному направлению), чем выше уровень задач и исполнителей безумно преступной идеи немедленного встречно-лобового вторжения/контрблицкрига, тем выше, шире и катастрофичней масштабы поражения и разгрома войск Первого стратегического эшелона именно в начальный период войны! Потому что в ходе различных игр они неоднократно убеждались в том, что в любом варианте исполнения «группы вторжения не в состоянии выполнить тех задач, которые на них возлагались на первом стратегическом этапе борьбы»!

И вот еще о чем. «Телячий восторг» у всех «адвокатов» Тухачевского вызывает якобы проявленная им гениальность в подсчете необходимого гитлеровцам количества дивизий для успешного нападения на Советский Союз. Что-де он, оказывается, предвидел, какими силами Гитлер нападет на СССР в 1941 г.! В 1936 г. Тухачевский действительно выдвинул идею о том, что-де немцы смогут выставить до 200 дивизий. И это в то время, когда даже по скорректированным планам германского командования армия военного времени должна была насчитывать примерно 102 дивизии!? Да и то не ранее начала 1940-х годов. С какого потолка он взял цифру до 200 дивизий — вроде бы трудно понять. Но Тухачевский эту задачку умудрился решить так, что во время апрельских игр рассматривался вариант нападения объединенными германо-польскими силами — примерно 160 германских дивизий, 30 — польских. Откровенно говоря, автору неведомо, кто и как в германском генералитете воспринял эту подсказку Тухачевского. Однако в 1941 г. в ход была пущена принципиальная схема именно этого варианта, правда, без польских дивизий, которые вермахт вдребезги разнес еще в первой половине сентября 1939 г. Были использованы дивизии других фашиствовавших холуев-союзничков Германии. Но в 1936 г. до 1941 г. было еще далеко — целых пять лет. А вот необходимые для командования вермахта выкладки наши генералы-предатели уже выдали на-гора…

Ну и, наконец, о самом смешном в «реабилитансе» Н. Черушева. «Ни одна из жен арестованных командиров не показала против мужа. А это значит, что они ничего не знали о "преступной деятельности" своих мужей». Понимая исключительную двусмысленность последней фразы, «реабилитатор» добавил, очевидно, на всякий случай, что «не знали потому, что такой деятельности просто не было»!? Если уж Н. Черушев получил доступ в архивы ГВП, то хотя бы разок почитал показания этих жен, ну, к примеру, жены маршала Егорова — очень интересные показания. Вполне возможно, что половина бодрого оптимизма насчет жен улетучилась бы. А вторую половину такого неуместно бодрого оптимизма «улетучит» вдова «невинной жертвы» сталинизма — Галина Блюхер. В период горбачевской гласности она ляпнула такое, что, по сути дела, полностью подтвердила, что ее муж был участвовавшим в заговоре Тухачевского предателем и шпионом, вынашивавшим изменнические, в том числе и сепаратистские, настроения. К слову сказать, со ссылкой на японские источники в сообщении от 14 декабря 1937 г. о них информировал Центр даже Р. Зорге — «перестроечники» опубликовали выдержки из этой телеграммы «Рамзая» в журнале «Известия ЦК КПСС». Вот что она рассказала. Говоря об имевшей место в 1936 г. встрече своего мужа В. Блюхера с начальником ГЛАВПУРа Я. Гамарником, вдова заявила, что после муженек ей «рассказал, что с Гамарником (встреча состоялась на ст. Бочкарево — Чита) был продолжительный разговор, в котором Я.Б. Гамарник предложил Василию Константиновичу убрать меня как лицо подставное. "Объявим ее замешанной в шпионаже, тем самым обелим вас… молодая жена…" На что Василий Константинович ответил (привожу его слова дословно): "Она не только моя жена, но и мать моего ребенка, и пока я жив, ни один волос не упадет с ее головы"».

Ну, и как теперь должен поживать неуместно бодрый оптимизм и уверенность в женах красных командиров?! Кстати говоря, что касается жен руководителей заговора, то их показания в принципе-то и не были нужны, хотя их для порядка и спрашивали об этом во время допросов. Дело в том, что в самом центре заговора был хорошо информированный агент НКВД — переспавшая едва ли не со всем высшим генералитетом знаменитая Лиля Брик (Коган), жена комкора В. Примакова — командующего Ленинградским военным округом.