Код одиночества - Антон Леонтьев

Прежняя беззаботная атмосфера сплоченности и веселья исчезла, вдруг в одночасье уступив место наушничеству, ябедничеству и страху. Боялись и учителя, выполнявшие приказания Крысы, боялись ученики, боялась даже сама директриса. Варя никак не могла понять, чем объясняется такая страшная перемена. Она даже вместе с несколькими воспитанниками решила написать послание товарищу Сталину, в Кремль, чтобы попросить его заступиться за Виктора Тихоновича и Лилию Демьяновну. Но еще до того, как был готов черновик письма, Крыса обо всем пронюхала (не иначе как через своих верных шпионов, которыми заправляла Тоська) и, вызвав к себе Варю, долго кричала, отчитывая ее, а затем отправила в карцер (при Николае Евграфовиче он практически не использовался, зато Крыса велела обустроить три дополнительных, чтобы наказание могли отбывать сразу несколько человек одновременно).

Девочка провела там несколько дней. Хуже всего было то, что Тоська постоянно вертелась около двери, открывала зарешеченное окошко и, заглядывая в карцер, говорила гадости, насмехалась и спрашивала, не опоздает ли Варя на занятия драмкружка или в тюрьму, чтобы передать посылку Лилии Демьяновне.

Если раньше Варя получала высокие оценки и учителя ее любили, то с приходом к власти Крысы все изменилось: преподаватели принялись шпынять ее, или, в лучшем случае, делали вид, что не замечают ее успехов. Варя не сомневалась, что все происходит по прямому распоряжению Нины Вениаминовны. Зато новой «звездой» интерната стала Тоська, к своим семнадцати годам превратившаяся в высоченную жилистую девицу с покатым лбом, покрытым прыщами, волосатыми ногами и вечным запахом пота. Тоська во всем поддакивала Нине Вениаминовне, стучала ей как на учеников, так и на учителей, мечтала о том, чтобы поступить в педагогическое училище, а затем вернуться в интернат и со временем унаследовать пост директрисы. Варя не сомневалась, что так оно и будет, и сочувствовала тем детям, что будут страдать под игом директрисы Тоськи.

Варе приходилось едва ли не каждую неделю бывать по паре дней в карцере: то выяснялось, что она нагрубила учителю, то нарушила распорядок дня, то в столовой во время ее дежурства неправильно накрыли столы. Варя оказывалась виноватой во всем. Она теперь и представить себе не могла, что ей предстоит еще около четырех лет пробыть в интернате – девочка считала каждый день, надеясь, что вот-вот придет избавление, и одновременно понимая: чуда не произойдет.

Как-то она отбывала в карцере очередной «срок» за провинность, навешенную на нее Тоськой: та сказала директрисе, что Варя обидно отозвалась о ней. Собственно, это было совершеннейшей правдой – девочка позволила себе прилюдно назвать Нину Вениаминовну Крысой. В результате – неделя карцера. Варя, лежавшая на жесткой кровати, вспоминала прежние времена и в особенности занятия в драмкружке. Как бы ей хотелось, чтобы в школе-интернате появилась учительница, подобная Лилии Демьяновне! Сейчас же любая инициатива жестоко каралась, от всех требовалось одно – следовать инструкциям наркомата и воле директрисы.

Девочка услышала в коридоре топот и голоса и поняла: произошло что-то из ряда вон выходящее. Внезапно металлическая дверь карцера заскрипела, показалась физиономия одного из учителей.

– Варя, ты свободна! – сказал он.

– Но я не все еще отсидела, – сказала удивленно девочка. Что будет, если Крыса узнает об этом? Ее снова накажут.

– Так велела Нина Вениаминовна, – ответил учитель. – У нас в школе сегодня важные гости, поэтому карцер велено очистить, чтобы не создавать плохого впечатления. А три оставшихся дня отсидишь позднее.

«Почему три? Я не досидела всего один», – подумала Варя. Но вопрос задать не успела – учитель в спешке развернулся, и девочка зашагала вслед за ним по коридору.

Крыса приказала сделать внеочередное построение – видимо, для того, чтобы приветствовать важного гостя и произвести на него должное впечатление. В школу-интернат, считавшуюся образцовой, время от времени приезжали именитые посетители из близлежащего Ленинграда или даже из Москвы. Один из таких визитов ожидался и сейчас.

Крыса – в темно-синем костюме, со значком депутата Верховного Совета на лацкане (недавно она была удостоена такой чести как единогласно выдвинутая педагогическим коллективом) – стояла под флагштоком, на котором развевалось алое советское знамя. Трещали барабаны, пионеры печатали шаг. Во двор школы въехало несколько автомобилей. Вера осторожно спросила у соседки:

– А кто нас навещает?

– Да какой-то режиссер, – ответила та, пожимая плечами. – Райх, что ли. Никогда о нем не слышала!

В тот момент дверца одного из автомобилей распахнулась, и вышел полный мужчина в светлом чесучовом костюме. Варя в волнении узнала в нем того самого Генриха Олеговича Райха, одного из самых известных советских режиссеров. Его фильмы часто показывали в школьном кинотеатре, и Варя знала каждую сцену наизусть. Но кто бы мог подумать, что режиссер Райх посетит их интернат!

Генрих Олегович, водрузив на лысую голову фетровую шляпу, подошел к директрисе, которая, сверкая золотыми зубами, подобострастно приветствовала его. Еще бы, ведь Райх недавно был удостоен Сталинской премии за свою историческую ленту о Смутном времени. Товарищ Сталин был верным поклонником таланта Райха и недавно принял режиссера в Кремле, где наградил его орденом Трудового Красного Знамени.

Нина Вениаминовна произнесла ужасно долгую и нудную речь, в которой «товарищ Сталин», «советские идеалы» и «пламенный коммунизм» поминались едва не в каждом предложении. Наконец директриса смолкла и передала эстафету режиссеру. Тот, сдвинув шляпу на затылок, вытер лицо большим клетчатым платком и сказал:

– Фух, ну жарко же у вас!

Послышались отдельные смешки. Крыса свирепо взглянула на учеников, призывая их к порядку. А гость продолжил:

– Ребятки, мне требуется ваша помощь, поэтому, собственно, я и прибыл сюда. Не так давно я удостоился большой чести и имел продолжительную беседу с товарищем Сталиным касательно судьбы советского кинематографа. Иосиф Виссарионович, скажу я вам, потрясающий, тонкий, поистине гениальный знаток этой материи!

Директриса при упоминании имени вождя нервно сглотнула. Ну как же, перед ней стоял человек, говоривший о вожде как о хорошем друге!

– И товарищ Сталин предложил мне чрезвычайно занятную и интересную тему для нового фильма. «Генрих Олегович, – сказал он мне, – а почему бы вам не обратить внимание на такую достойную тему, как наше молодое поколение?»

Райх, войдя в роль, изобразил самого Сталина – он даже заговорил с грузинским акцентом. Нина Вениаминовна побелела и, как показалось Варе, покачнулась. Однако режиссер как ни в чем не бывало продолжил (видимо, он был очень хорошим другом Сталина, раз позволял себе такие вольности):

– И я ему ответил: «Товарищ Сталин, какой вы прозорливый, ведь я именно об этом и думал!» Иосиф Виссарионович похлопал меня по плечу, вот по этому... – Райх было указал на свое правое плечо, потом, подумав, ткнул в левое: – Нет, все же по этому. А потом он добавил: «Генрих Олегович, руководство хорошо вас знает, руководство вас ценит, руководство вам доверяет. Вы должны изобразить судьбу юного пионера, а лучше, юной пионерки, которая вначале скептически относилась к идеалам Октября, возможно, бродяжничала, даже воровала, но потом осознала, что так делать нельзя. Надо показать силу советского духа и на примере подростка». Я за эти слова товарища Сталина чуть не расцеловал – его идея во сто раз была лучше моей!

Ученики снова засмеялись, и даже неулыбчивая Крыса позволила себе кривую усмешечку.

– И товарищ Сталин взял производство чрезвычайно важной для нашей страны картины под свой личный и неусыпный контроль, – продолжил Райх. – Скажу вам по секрету, ребята, что средства просто неограниченные. Ни одному иностранному режиссеру такие условия и не снились. Вот что значит слово товарища Сталина! Другой бы на моем месте воспользовался представившейся возможностью, снял бы роскошный фильм, выстроил бы в качестве декораций искусственный город, но, как верно заметил Иосиф Виссарионович, самое важное – идея. Вот об идее и идет речь!

Генрих Олегович снова обтер лицо платком, помолчал немного, а затем продолжил:

– Мне требуются запоминающиеся типажи, в киноленте это самое важное. А также нужны ребята и девчата, бывшие когда-то беспризорниками, а среди вас таких много. Поэтому я и приехал чуть ли не из Кремля сразу к вам, в образцово-показательную школу-интернат. Побеседовать хочу, а если повезет, и пару-тройку юных актеров захватить с собой в столицу, где над фильмом уже началась работа.

По двору прокатился вздох удивления и восхищения. Еще бы, каждый хотел сняться в настоящем кинофильме, да еще в таком, что находится под неусыпным контролем самого товарища Сталина. Варя почувствовала, что краска заливает ее лицо. А что, если Райх выберет именно ее...