Деревья-музыканты - Жак Стефен Алексис

Ко всеобщему удивлению, Буа-д’Орм потребовал, чтобы экспедицией руководил Гонаибо. Как только прошло первое замешательство, все решили, что Буа-д’Орм, вероятно, знает про таинственного отрока то, что не известно другим. Да и помощь богов, которые явно покровительствуют юному отшельнику, пригодится во время этой смелой вылазки. Вот почему участие Гонаибо в походе ободряло людей, выбранных главным жрецом. Их было человек десять; темной ночью они направились на мулах в Гантье. Впереди ехали Гонаибо и Буа-д’Орм, тихо разговаривая между собой, за ними медленно двигались генерал Мирасен и Аристиль, Олисма Алисме, Шаван Жан-Жиль, Меристиль и Ваннес Дьебальфей, Нерва Рабиду, Ленстан Плювиоз и, наконец, Альтиус Деком — в большинстве своем молодые парни, хорошо сложенные, ловкие и сильные.

Когда за поворотом дороги показались первые домики Гантье, Буа-д’Орм остановился и, вынув из-за пояса какой-то сверток, протянул его Гонаибо. В свертке были кусочки мяса и катышки из листьев конкомбр-зомби.

— С божьей помощью, сынок!..

Они молча обменялись рукопожатием. Аристиль и генерал Мирасен остались возле главного жреца. Гонаибо пошел дальше; на некотором расстоянии от него следовали все остальные, ведя мулов в поводу. Гонаибо оставил поблизости от рынка Олисме и Шавана Жан-Жиля, поручив им стеречь животных в ожидании сигнала, после чего один из них подведет мулов к углу церковной ограды. На этом углу Гонаибо велел остаться Ленстану Плювиозу и Альтиусу Декому. Опять-таки по сигналу они переправят мулов к братьям Дьебальфей, которые будут находиться на последней стоянке — против дома священника. Нерва Рабиду было поручено служить связным между Гонаибо и братьями Дьебальфей. Юноша пересек улицу и приблизился к церкви. Остальные ждали его, спрятавшись за выступом стены.

Гонаибо с одного взгляда определил положение. Во дворе церкви были ясно видны четверо сторожей: причетник и трое жандармов, сидевших под галереей дома священника. Груда ритуальных предметов была свалена в четырех-пяти шагах от невысокой каменной стены с балюстрадой. У самой ограды рос густой куст растения — «плащ святого Иосифа». Сторожа, находившиеся шагах в пятнадцати от груды трофеев, не особенно ревностно охраняли ее, надеясь, что само их присутствие отпугнет воров. Все они клевали носом, а причетник — тот храпел без зазрения совести. Что-то почуяв, собака лениво затявкала. Тогда Гонаибо, вытащив из пакета несколько кусков мяса, перебросил их через ограду. Слышно было, как пес почесался и стал рыскать по двору. Вскоре опять наступила тишина. Сторожа даже не шелохнулись. Гонаибо взял шарики из листьев конкомбр-зомби, чиркнул спичкой и зажег их. Затем проворно вытащил пращу, вставил в нее дымящий катышек и, тщательно прицелившись, метнул его к ногам сторожей. Те ничего не заметили. Гонаибо перебросил таким же путем все остальные шарики. Снотворное, очевидно, подействовало — сторожа погрузились в глубокий сон. Тогда Гонаибо влез на стену и, поспешно спрыгнув вниз, укрылся под кустом. Он прислушался. Ровное дыхание четверых сторожей громко раздавалось под галереей. К ограде подошли братья Дьебальфей и Нерва Рабиду. Гонаибо подал им знак. Запел петух. Ему ответил другой, потом третий. Это и был условный сигнал. Теперь оставалось незаметно перевести мулов от стоянки к стоянке. Когда подошел Альтиус Деком с тремя мулами, Гонаибо начал хладнокровно передавать ему ритуальные предметы. Он молча подползал к груде трофеев, забирал все, что мог унести, пригнувшись, бежал к ограде и прятался за кустом.

Небо все больше хмурилось. Редкие звезды исчезали одна за другой. Черные тучи быстро затягивали небосвод. Над головой поблескивали только созвездия Большой и Малой Медведицы да чудесно сверкала Полярная звезда. Скоро хлынет дождь, низвергнутся его потоки, засвистит ветер. Время от времени слышался крик петуха, подбадривая людей. Уже девять мулов были нагружены, а оставалось еще много вещей. Необходимо спешить: действие снотворного слабеет. Пойдет дождь и неизбежно разбудит сторожей. Гонаибо бесстрашно сновал взад и вперед, работая все быстрее. Когда все было готово, он велел братьям Дьебальфей возвращаться обратно, но как можно тише, осторожнее... Он пойдет сзади, прикрывая их отступление. на случай тревоги. Тучи уже заволокли все небо.

Тревоги не последовало — братья никого даже не встретили по дороге. Подождав немного, Гонаибо стал осторожно отступать. Порой он замирал на месте и прислушивался, когда раздастся пение петуха: этот условный сигнал по-прежнему указывал, что люди благополучно добрались до ближайшего поста. На окраине города их с нетерпением ждал Буа-д’Орм. Когда показались Меристиль и Ваннес Дьебальфей с последними нагруженными мулами, а затем Гонаибо и Нерва Рабиду, он облегченно вздохнул. Аристиль Дессен был изумлен. Итак, все удалось сделать, не возбудив подозрения!

— Вот это работа так работа! — воскликнул он, с любопытством вглядываясь в лицо юноши, который руководил операцией по выработанному им, Аристилем, плану. Это было непостижимо!

— В путь! — приказал Буа-д’Орм. — Идемте быстрее. Все — в святилище!

Быть может, удастся уйти от дождя, если они поторопятся. Но надежды не оправдались. Хлынул ливень и сразу залил все окрестности — настоящий потоп! Участники экспедиции, промокшие до нитки, еще ускорили шаг. Однако жаловаться не приходилось! Успех превзошел все ожидания.

XI

За несколько недель до этих событий из столицы прибыл в Фон-Паризьен какой-то делец и купил, не торгуясь, большой дом у самого рынка. Это не привлекло особого внимания. Однако при виде серьезных переделок, которые там затеяли, жителям стало любопытно, что это означает? Старое здание выкрасили заново, двор вычистили и наняли сторожа. Но так как дело на этом остановилось, люди постепенно потеряли интерес к дому. Каково же было их удивление, когда, проснувшись в одно прекрасное утро, они заметили, что дом открыт, а у подъезда стоят четыре огромных грузовика и три джипа: очевидно, приехали хозяева. Под галереей четверо белых и щеголеватый молодой мулат руководили рабочими и шоферами, переносившими мебель.

Соседи потоптались на улице и тут же поспешили разнести эту новость. Белые люди привезли письменные и обеденные столы, шкафы, этажерки, полки, ящики для картотеки, узкие железные кровати и быстро все расставили по местам. Немного позднее выяснилось, что белых приехало шесть человек — появилось еще двое. Теперь уже семь пар челюстей (считая и напомаженного мулата) усердно жевали ароматическую резинку. Кроме седеющего верзилы с загорелым, словно дубленым, лицом, остальные белые были совсем еще молодые люди, сероглазые или голубоглазые, белобрысые или темно-русые, с розовыми, как ломтики ветчины, щеками, все в шлемах цвета хаки.

Вертюс Дорсиль высказался вполне определенно: новые американцы не походят на тех белых, которых привыкли видеть в Фон-Паризьене. По всему видно, они сыновья богатых родителей, настоящая blue-blood[75] свободной Америки, молодцы, которые хотят окопаться в уютной маленькой стране, пока благородные простофили, разные бэбиты, джоны и брауны, проливают кровь на Батане, на Окинаве, гибнут в воздушных боях над Берлином. Но что поделаешь? Ведь люди нужны и для того, чтобы вести войну на экономическом фронте, загорая под тропическими лучами солнца на каком-нибудь благословенном острове, полном цветов, птиц и последователей водуизма! Выдвигая лозунг свободного предпринимательства, они понемногу прибирают к рукам дяди Сэма последние экономические плацдармы, еще занятые в Латинской Америке незадачливыми союзниками звездного флага. Бог даровал Джиму Кроу конституцию, обеспечивающую ему небывалый в истории way of life[76], даровал Манхаттан, города-спруты, изумительный штат Нью-Мексико, Дальний Запад и прочие арены деятельности... Более того, господь позволил ему возделывать двадцать райских садов, опекая двадцать прекрасных республик. Добрые христиане-янки с фарфоровыми глазами приехали в то утро от имени мистера Феннела, чтобы разводить в окрестностях Фон-Паризьена каучуконосы, именуемые по-латыни Cryptostegia, и передать местным негритятам горячий привет от статуи Свободы. Итак, для вящей славы господа бога щедрые американские предприниматели станут вкладывать капиталы в гаитянские земли, а коренные жители — так уверял, по крайней мере, президент Леско — будут снимать обильный урожай долларов, воздавая хвалу дяде Сэму, который только и думает, как бы оказать помощь экономически слабым странам.

Нет более дурацкой, более мучительной роли, чем роль мамаши взрослых сыновей! В то время как весь поселок с любопытством обсуждал злободневные события, Леони Осмен, схватившись руками за голову, вопрошала небо, какое же проклятие тяготеет над ней. После всех треволнений и забот, которых ей стоил преподобный Диожен Осмен, чудить теперь стал Эдгар: он требовал, чтобы мать готовила сода-виски, сливы в спирту, соленые сухарики, маслины, кока-кола и разные противные напитки, которые любят гнусавые племянники богатейшего дяди Сэма. И она делала все это с отчаянием в сердце, ожидая той минуты, когда ей придется хоронить кого-нибудь из близких... Ибо теперь было ясно, что в доме надо ждать покойника.