Портрет в коричневых тонах - Исабель Альенде

они получили честно заслуженные лавры, не обращая внимания на заслуги множества побеждённых солдат, кому удалось убежать далеко в горные цепи и намеревавшимся уже оттуда вести дальнейшие бои.

Победа была столь разгромной, поэтому генералы и представить себе не могли, что перуанцы окажутся способными продолжать их обстреливать ещё три долгих года. Душой того упорного сопротивления был легендарный генерал Кáсерес, который чудом избежал смерти и с ужасной раной отправился в горы возрождать непоколебимое зерно отваги в разрозненной армии солдат-призраков и индейцев-призывников, с помощью которых и довёл до конца кровавую войну партизанских отрядов, прячущихся в засадах и ведущих нескончаемые перестрелки. Солдаты Кáсереса в рваных униформах, а зачастую разутые, недоедавшие и отчаявшиеся, дрались имеющимися у них ножами, копьями, дубинами, камнями и какими-то давно вышедшими из употребления ружьями, однако ж, по-прежнему рассчитывали на преимущество знакомой местности. Войска удачно выбрали поле битвы, на котором и столкнулись лицом к лицу с вымуштрованным и вооружённым врагом, хотя и не всегда с достаточным запасом провизии, потому что добраться до этих обрывистых гор было под силу лишь кондорам. Люди прятались в снежных вершинах, в пещерах и низинах, высоко во льдах, где воздух был слишком спёртым, а одиночество таким огромным, что в подобных условиях только он, этот горный народ, и мог выжить. У чилийских войск уши лопались в кровь, многие из них падали в обморок ввиду недостатка кислорода, а то и попросту замерзали в ледяных ущельях Анд. В то время как люди едва могли подняться, потому что их сердца не были приспособлены к таким усилиям, индейцы плоскогорья, раскачиваясь, точно пламя, продвигались вперёд. Отважные, шли с равным собственному весу грузом за спиной, без какой-либо иной еды за исключением, пожалуй, горького мяса орла и отравы зелёного цвета из листьев коки, которую те бесконечно перекатывали во рту. Это были три долгих года войны без передышки и пленных, хотя и с бессчетным количеством мёртвых. Перуанские вооружённые силы выиграли одно фронтальное сражение в лишённой какого-либо стратегического значения деревне, охраняемой семьюдесятью семью чилийскими солдатами, причём некоторые из них уже серьёзно болели тифом. У заступников было всего лишь сто пуль на человека, и всё же те отважно дрались целую ночь со множеством солдат и индейцами, но чуть только забрезжил унылый рассвет, там не осталось даже и трёх стрелков. Перуанские адмиралы умоляли их отступить, потому что непосредственное убийство людей представлялось командованию если не нелепым, то низким поступком. Те, однако, не выполнили просимого, и даже напротив, продолжали сражаться и умирали со штыком в руках, ещё и успевая выкрикнуть имя родины. Среди них было три женщины, которых орава туземцев тащила в самый центр залитой кровью площади, где несчастных насиловали и буквально рвали на куски. Этой ночью одна из них родила прямо в церкви, пока её муж сражался где-то далеко, и новорождённого также разорвали на куски. Уродовали трупы, вскрывая тем животы и опустошая нутро, и согласно поступавшим из Сантьяго сведениям, индейцы ели зажаренными на палке их внутренние органы. Подобное скотство не считалось каким-то исключительным; с другой стороны, его уравнивала дикость, что наблюдалась по обеим сторонам партизанской войны. Последняя капитуляция и подпись мирного договора имели место в октябре 1883 года после поражения, нанесённого войскам Кáсереса в заключительном сражении, бывшем скорее резнёй на ножах и штыках, оставившем по себе более тысячи распростёртых в поле умерших бойцов. Тогда Чили уступила Перу три свои провинции. Боливия же потеряла единственный, имевшийся у неё, выход к морю и была вынуждена подписать перемирие на неопределённый срок, продлившееся впоследствии лет двадцать и приведшее к заключению мирного договора.

Северо дель Валье вместе со множеством других раненых переправили на корабле прямо в Чили. В то время как многие умирали от гангрены либо от заражения тифом и дизентерией в наскоро сооружённых военных госпиталях, он смог восстановить своё здоровье благодаря Нивее. Девушка, едва узнав о случившемся, связалась с родным дядей, министром Вергарой, и не оставляла родственника в покое, пока тот не распорядился насчёт поисков Северо. Затем его вызволили из госпиталя, где человек был всего лишь очередным номером среди более тысячи находящихся в зловещих условиях больных, и отправили в Вальпараисо на первом же свободном транспорте. А ещё министр дал своей племяннице особое разрешение на то, чтобы она могла спокойно входить в военное помещение порта, и назначил очередного заместителя, обязанного в дальнейшем во всём помогать девушке. Когда Северо дель Валье высадили на сушу, спустив того на носилках, девушка не признала молодого человека. Он похудел килограмм на двадцать, был настолько грязным, что скорее походил на жёлтый и косматый труп с отросшей более чем за одну неделю бородой и с перепуганными насмерть бредовыми глазами сумасшедшего. Нивея сдержала испуг, проявляя всё ту же волю амазонки, что поддерживала её в прочих жизненных ситуациях, и поприветствовала молодого человека весёлым «здорово, братец, как я рада тебя видеть!», на что Северо не смог ответить. Уже то, что мужчина её увидел, стало для него таким облегчением, что даже пришлось закрыть лицо руками, пряча от девушки свои слёзы. Лейтенант располагал транспортом и, согласно полученным приказам, отвёз раненого вместе с Нивеей прямо до дворца министра в Винья дель Мар, где его супруга уже приготовила им отдельную комнату. «Муж говорит, что ты останешься здесь, пока заново не сможешь ходить, сынок», - объявила она. Врач семьи Вергара использовал все научные средства, чтобы вылечить человека. Однако когда спустя месяц рана всё ещё не зажила, а Северо продолжал бороться с приступами лихорадки, Нивея поняла, что душа человека не на шутку искалечена ужасами войны, и единственным средством от таких угрызений совести, пожалуй, была лишь любовь. Вот тогда девушка и решила прибегнуть к крайним мерам.

- Я попрошу разрешения у своих родителей выйти за тебя замуж, - объявила она Северо.

- Я же умираю, Нивея, - прошептал он.

- Вечно у тебя какие-то отговорки, Северо! Агония никогда не считалась помехой для брака.

- Ты хочешь стать вдовой, не будучи супругой? Я не хочу, чтобы с тобой случилось то же, что я пережил с Линн.

- Я не буду вдовой, потому что ты не умрёшь. А ты смог бы просто попросить меня выйти за тебя замуж, двоюродный мой братец? И сказать мне, например, что я женщина твоей жизни, твой ангел, твоя муза или что-то ещё в таком же духе. Ну же, придумай что-нибудь, дружище! Скажи мне, что не можешь без меня жить, ведь это,