Хэлло, дорогая (СИ) - Sascha_Forever_21 / Hellmeister

Вроде-Хэнк завёл Конни на крыльцо по ступенькам, подав руку, и, на прощание сжав её запястье, отпустил и что-то сказал.

Конни никуда не уходила.

Их голоса были очень тихими, и Чед почти ничего не мог расслышать с такого расстояния. Но видел он очень хорошо, что Хэм-или-Хэнк пошёл вдоль перил, а Конни двинулась за ним, не сводя глаз. Выглядело так, будто он был хозяин, который торопился на работу, а она — собака, опечаленная тем, что он вот-вот её покинет. Чеду стало весело. Ему не нужно было даже всматриваться, чтобы понять: эта дурочка течёт от собственного дяди.

Вот так номер!

Чед снова ухмыльнулся. Его распирало затянуться, но он боялся, что его выдаст дым. Понаблюдать за этим цирком хотелось больше, чем курить, так что он положил косяк в пыльную пепельницу, которой никогда до того не пользовался, и навострил зрение и слух.

Они встали друг против друга, явно прощаясь. Конни положила локти на перила и легла на них грудью, оказавшись наконец выше и без того высоченного дяди. Он даже немного поднял вверх подбородок. По очень тихим голосам Чед понял, что они о чём-то спорят, но беззлобно. Может-быть-Хэнк покачал головой, бросил «нет» и отодвинулся, но тут Констанс Мун — ха-ха, вот это она отколола номер! — стремительно обняла его под подбородком ладонью. От неожиданности он поднял голову выше и остолбенел. Тогда-то она его поцеловала.

От понимания, что это всё неправильно, и что Конни никогда и ни с кем такой не была, и от того, как пылко она целовалась, у Чеда в штанах стало тесно. Он заворожённо приблизился к окну и с усмешкой покачал головой. На террасе разворачивалось очень интересное зрелище. Мужика словно с поводка спустили — он сгрёб Конни в медвежьи объятия, сжал её даже через перила так, что она издала громкий стон, но не отпрянула. Только сунула руки ему под куртку и рубашку. Чед неторопливо достал телефон и включил камеру, приблизив изображение. Даже не сомневаясь, правильно ли поступает, включил видео.

И над его ухом не прозвенел ни один тревожный звоночек. Он наблюдал за тем, как добропорядочная девчонка Констанс Мун отдаётся собственному дяде.

Жить Чеду оставалось только два дня.

4

Earlyrise — Narcissistic Cannibal (Korn cover)

За ужином они съели всё мясо и выпили эль. Говорили ни о чём и обо всём, так, о ерунде какой-то. Конни выяснила, что Хэл не любитель отмечать Хэллоуин, да и мать его праздник не особенно жаловала. Вот он и обзавёлся привычкой работать в канун Дня всех святых. Конни понурилась.

— Ничего, тыковка, в следующем году обязательно отметим его вместе, — ободрил Хэл и закурил.

В баре это было можно, во всяком случае, здесь — не то что в современном новомодном на Барстон-стрит, открывшемся два года назад. Там и коктейли были химическим блевотным дерьмом, и курить нельзя, и спокойно терпели всю эту модную молодёжь с претензией на псевдоинтеллектуальное — ой, Хэл ужасно не любил всю эту братию. Кривят губы, делают умные лица, говорят о толерантности и равноправии. В таких местах он старался не бывать даже по большой нужде.

Конни услышала это и, убрав волосы на правое плечо, кивнула. Она не ожидала, что он сам заведёт речь, и робко спросила:

— А что насчёт твоей мамы? Не навестишь её перед отъездом?

— В Акуэрт так просто не пускают, — соврал Хэл. — Нужно записываться по звонку в день посещений. И у меня совсем не будет на это времени.

— Там хорошо кормят? Ей что-то нужно, быть может? Я могла бы отправить посылку. Или передать подарок с тобой, если нельзя с доставщиком.

— Всё о’кей, тыковка, не нужно волноваться, — успокоил Хэл и погладил Конни по руке. Он задержался, не желая отпустить её, а она сжала его пальцы в своих. — Сладости она не любит, а фрукты я уже привёз. Поверь, если что понадобится, я тебе сразу скажу. К тому же, гостей она совсем не ждёт и не очень жалует. Она пожилая женщина, ей важен покой.

— Хорошо. Просто мне хотелось чем-нибудь порадовать её. Она ведь моя бабушка тоже.

Хэл состряпал понимающее лицо, пока Конни задумчиво продолжила:

— Я хотела бы помочь ей. Помочь тебе. Может, просто встретиться как-нибудь вместе, одной семьёй.

При слове «семья» Хэл с опаской поднял глаза на Констанс и встретился с её беспокойным взглядом. Он знал, что она уже начала его анализировать. И знал, что, может быть, уже попался в её ловко расставленные сети. Но какими бы сильными они ни были, он завершит задуманное до конца.

«Детка. У покойников и живых не может быть семьи» — тяжело подумал Хэл, но вслух произнёс:

— Какой вопрос. Мы обязательно съездим к ней вдвоём. Сыграем в бинго; у местных стариков это в ходу.

— Как в кино про все эти старомодные пансионы, — просияла Конни.

Хэл тоже улыбнулся. Констанс — она как солнышко, не ответить ей теплом было невозможно. Но он хорошо помнил, что будет дальше, поэтому всё же делал искренне на пятьдесят процентов. На остальные пятьдесят — играл:

— Да. Я тебе клянусь, у них там время застыло на семидесятых. Ну что, детка, ты поела? Давай я отвезу тебя домой.

— Давай. Но сначала — фото. Эй! — пока Хэл не опомнился, Конни вскочила и подбежала к стойке. — Мистер, простите, что беспокою.

Бармен поднял на неё выцветшие усталые глаза.

— Вы не могли бы щёлкнуть нас на память? Вот тут, возле стены с рогами?

— Без вопросов. Только скорее.

Хэл снова почувствовал себя остолопом. С Конни было ох как непросто: она поманила его, и он бодро подошёл, но в груди теснило и кололо. Теперь нужно ещё думать о фото на память. Тут бармен взял с полки у себя за спиной старый полароид, вытер правую руку о фартук и вышел из-за стойки, нацелившись на пару.

— Встаньте ближе! Вот. — Он прищурился. — Не люблю я цифровые снимки, простите мою слабость. Ну-ка.

У Хэла затрепетали ноздри. Плёночное фото. Хуже не придумаешь. Нет, фото мгновенной печати. Ещё веселее! Он надеялся, что на полароидах не бывает негативов, иначе ему пришлось бы подумать о них. Вдруг Конни обняла его за талию. Хотя длины руки ей не хватило, чтобы как следует обхватить Хэла, но он чувствовал её ладонь у себя на боку. Она положила щёку ему на грудь, тесно и невесомо прижалась всем телом. Сердце у Хэла бухало, как молот о наковальню, и во рту пересохло, когда он бережно обвил плечи Конни, для того немного наклонившись. Наклеив на лицо холодную привычную улыбку, он навсегда остался запечатлённым на фотоснимке тридцатичетырёхлетним мужчиной с пристальным холодным взглядом. Конни другую руку прижала к его животу. Никто никогда не сказал бы, что они родственники: скорее, любовники. Но было что-то в их паре странное и ненормальное, отчего бармен, сделав два снимка, извинился, отдал их и быстро ушёл.

Больше в баре ничего не произошло.

И в Плимуте впрямь не было ничего примечательного. Только горечь от расставания на языке. Конни почему-то чувствовала, что Хэл сейчас подъедет на дорожку, притормозит, высадит её, пожмёт ей руку и скажет — увидимся, тыковка!

А потом растворится в ночном тумане, и она больше… что? Не увидит его?

Почему ей пришло это в голову, она не знала, но ехала молча. Хэл продолжал говорить про Акуэрт. Про то, как маме там хорошо. Про большое поле, засеянное газоном, и его видно из окон. Про то, что у его матушки там было с кем поболтать из сверстниц. Про то, что он купил ей большие деревянные пяльцы, набор мулине и несколько видов канвы — она любила вышивать на льне, весь дом завешан её творениями. В основном она вышивала цветы.

Хэл смолк, только когда Плимут осветил фарами задний двор и остановился против террасы.

— Приехали, — сказал он, вышел из машины и подал Конни руку.

Она мельком взглянула на окна. В них было темно. Никто не сидел на кухне, никто не бодрствовал в гостиной. Дом был удивительно тихим, люди в нём спали: даже странно. Конни с тяжёлым сердцем поднялась на террасу и обернулась. Хэл следом за ней не пошёл. Только отпустил её руку.

— Что ж, тыковка. Увидимся после Хэллоуина. — Он словно заранее приготовился это сказать.