Зеркало Урании - Еремей Парнов

К такой же простейшей экстраполяции прибегает и Джон Пирс ("Грядущее Джона Цзе" и "Не вижу зла"). Правда, то грядущее, в котором оказывается Джон Цзе, мало напоминает мир корпорации. Но общность исходных позиций бросается в глаза. Заглавие "Не вижу зла" звучит как своего рода кредо. Вик Тотчер идет дальше профессора Леру. Он продает себя и свою науку без трагической маски на лице, весело, бесшабашно, игриво. Он просто в этом "не видит зла". Это не значит, конечно, что автор столь же слеп, как и его герой. Пирс прекрасно видит зло. Поэтому он, собственно, и берется за перо. Но будущее раскрывает только методом подобия, не предвидя, даже не ожидая нового качества. Причем делает это в какой-то мере декларативно. Недаром в том грядущем, куда попадает ядерный физик Джон Цзе, само слово "ядерный физик" звучит как грубое ругательство. Это явный намек на то, что ядерщики опять «провинились» перед человечеством. Мы можем только догадываться, что выкинули они на этот раз.

Мне думается, что именно в этом слабость рассказов Пирса. Он буквально следовал известному принципу, согласно которому история повторяется дважды: один раз как трагедия, другой раз как фарс. Поэтому-то он и придал своим рассказам четкие элементы фарса. Но, возвращаясь вдруг памятью к Хиросиме и Нагасаки, мы понимаем, что трагедию ничем нельзя подменить.

Рассказ Джеймса Макконела "Теория обучения", пожалуй, самый интересный в первом и единственном пока сборнике "Пиршество богов", составленном только из произведений ученых.

С аналитической беспощадностью и внешней бесстрастностью Макконел предпринимает исследование проблемы, которая и не нова, и вроде бы не очень важна, и уж во всяком случае не вызывает у большинства людей особенно сильных эмоций. Действительно, сколько на протяжении веков говорилось о наших "младших братьях", "четвероногих друзьях" и т. п. И всякий раз человек призывал одуматься, снизойти, прислушаться… Тщетные потуги. Даже дельфиний промысел не везде прекращен.

Но вот человек сам оказывается в положении подопытного животного и с горечью, юмором, болью, отчаянием, наконец, вынужден регистрировать каждый шаг унизительных и абсурдных испытаний. Он стал подопытным животным для внеземного психолога. Причем создалась парадоксальная ситуация. Испытатель проводит свою жертву через все круги экспериментального ада (точно так же, как жертва поступала в свое время с лабораторными крысами): коробку Скиннера, Т-образный лабиринт, прыжковый стенд.

"Нет, наверное, это все-таки ад, и приговор лорда Верховного Палача гласил: "Пусть кара будет достойна преступления!"

И подопытному совершенно ясна психология испытателя (еще бы, это почти зеркальное отражение!), который с тупой настойчивостью ставит эксперимент за экспериментом, не давая себе труда задуматься. Он целиком во власти догмы: животные — гомо сапиенс для ученых его планеты животное — не наделены сознанием. А подопытный бьется о железные стенки дурацких ловушек, которые по самой природе своей не позволяют ему проявить интеллект. Любое отклонение от статистического распределения расценивается либо как сложный инстинкт, либо как патология. В последнем случае следует закономерный вывод. Главный экспериментатор межгалактической космолаборатории ПСИХО-145 возвращает "подопытный образец в исходную колонию" (обратно на Землю), которую предлагает уничтожить. Разве не так поступают в том случае, когда заболевают животные в исследуемом ареале? Разница только в масштабах!

Макконел взял старую проблему. Он совершил «только» простую инверсию, прибег к доказательству от противного. Испытанный научный прием, который вдруг озарил обыденность неземным беспощадным светом.

Повесть Фреда Хойла и Джона Эллиота "Дар Андромеды" затрагивает все ту же больную тему ответственности ученого. Устами своего Галилео Галилея Брехт сказал: "Если ученый не будет осознавать свою ответственность перед обществом, то настанет день, когда на очередное новое открытие человечество откликнется воплем ужаса". Хойл и Эллиот положили эту проблему в основу фабулы.

Хойл по праву считается гениальным астрофизиком. Он выдвинул ряд совершенно фантастических гипотез в области космологии и физики небесных тел. Ему принадлежит идея рождения вещества в вакууме, хорошо объясняющая трудные аспекты теории расширяющейся Вселенной; он первым предположил, что квазизвездные источники являются сверхзвездами, а не туманностями. Но повесть "Дар Андромеды" не блещет фантастической стороной. Она во многом традиционна, в ней нет новых для фантастики идей. И все же она привлекает нас активным неприятием зла, четкой расстановкой сил, неприкрытой авторской симпатией к честным и деятельным людям. Во второй половине двадцатого века не слишком удивляются картинам вселенских катастроф. Поэтому связывание азота атмосферы, страшные бури и падение давления не очень задевают наше сердце и как бы скользят мимо сознания. Они воспринимаются, скорее, как условный символ, знак некой угрожающей людям беды.

Но это не лишает остроты чисто событийные приключенческие эпизоды. Авторы ненавидят насилие и фашизм, верят в силу человеческого разума и в доброту далекого, внеземного мира. Они не только ставят вопросы, но и отвечают на них, не только вскрывают потенциальные источники опасности, но и указывают пути борьбы.

Рассказы писателей-ученых так же трудно объединить тематически, как и любые другие научно-фантастические произведения. Может быть, потому, что они Отнюдь не всегда касаются волнующих современного ученого проблем. Но, теряя такую свою специфику, не становятся менее интересными для читателя. У искусства свои законы. Кем бы ни был написан рассказ — физиком, врачом, филологом, — он живет потом своей жизнью, независимо от профессии или интересов автора. Биография автора помогает нам понять, почему именно он создал данное произведение, но ничего не добавляет к самому произведению.

Вот рассказ профессора биохимии и одного из наиболее известных фантастов Айзека Азимова "Что если…". Заголовок его обещает нам классический рассказ-эксперимент. Мы прочли первые строки и забыли, что Азимов биохимик, вообще забыли про Азимова! Нас интересуют только лирические миниатюры, говорящие о неотвратимости любви или судьбы. Но, когда мы мысленно возвратились от конца рассказа к началу, нам стало понятно, что эксперимент все же состоялся.

Юмористический рассказ Уильяма Моррисона (псевдоним американского химика Джозефа) "Пиршество демонов" вовлекает нас в трагикомический водоворот событий, венцом которых является превращение нашей планеты в некую флюктуацию, живущую наперекор разлетающейся и выхолаживающейся Вселенной, И, право, нас не очень удивило, что абстрактные «демоны» Максвелла превратились в реально существующие образования, напоминающие одновременно и саламандр средневековых мистиков, и сгустки элементарных частиц. Более того, мы не очень интересуемся и соблюдением второго закона термодинамики для Земли и неприменимостью его ко Вселенной. Конечно, при желании даже здесь можно было бы обнаружить определенный подтекст (о котором автор, конечно, не подозревал), но разве хороший юмор сам по себе не может быть целью?

Очевидно, можно наметить такую закономерность. Чем дольше ученый занимается фантастикой, чем дальше он отходит от науки (разумеется, только в писательском творчестве), тем яснее видит в фантастике только литературный прием и тем чаще обращается к исконным общечеловеческим темам.

Азимов давно стал для нас «только» писателем, Моррисон, который занимается литературой с 1945 года, с легким сердцем нарушает в своих рассказах самые фундаментальные законы природы, а крупнейший итальянский фантаст Лино Альдани избегает брать в свои герои ученых. В его рассказе "Сплошные безумцы" принимают участие король рок-н-ролла, сенатор-профашист, полуодетая кинодива, законодатель мод и среднестатический «рядовой» гражданин. Лишь на один миг Альдани прибегает к вмешательству неких внегалактических сил, чтобы собрать всех этих людей в одном помещении. Зачем? Может быть, для того, чтобы показать, что судьбы мира в первую очередь зависят от «рядовых» людей?

В этом сила и новизна научной фантастики, которая позволила скрестить на человеке прожекторные лучи науки и искусства и сама пронизалась теплым светом прекрасного и холодным огнем научного поиска.

Великое кольцо

Возлюбленное братство — Океан,

Земля и Воздух!

Если ваша мать

Великая дала мне власть любить

В ответ на вашу щедрую любовь…

Шелли

Озаренные невероятным небом Гималаев, суровые горы и тень старца, благословляющего на дикой скале. "Тень Учителя" — назвал свое полотно Николай Рерих.

Как многолика Индия! Страна «Махабхараты» и «Рамаяны», «Упанишад» и «Вед», страна атомной энергии и спутника «Ариабата». Этот спутник, созданный руками индийских ученых, был назван в честь древнего математика и мудреца. Но на околоземную орбиту его вывела советская ракета, запущенная с космодрома, расположенного на нашей земле. Знаменательное совпадение и отнюдь не случайное! Вспомним хотя бы "Русь — Индия" Рериха: "Если поискать да прислушаться непредубежденно, то многое значительное выступает из пыли и мглы. Нужно, неотложно нужно исследовать эти связи. Ведь не о филологии думается, но о чем-то глубочайшем и многозначительном. В языке русском столько санскритских корней… Пора русским ученым заглянуть в эти глубины и дать ответ на пытливые вопросы… Трогательно наблюдать интерес Индии ко всему русскому… Тянется сердце Индии к Руси необъятной. Притягивает великий магнит индийский сердца русские".