Солнечный удар - Михаил Широкий

по временам смутные, глуховатые звуки. Прислушиваясь к ним, он чуть кивал и отрывисто бормотал сквозь дрожавшие и постукивавшие зубы:

– Д-да, да… т-там кто-то есть… Я в-видел, я ч-чувствовал… Т-там, на самом дне… в тем-мноте…

И, переведя взгляд на Андрея, по-прежнему сидевшего возле воды, предостерегающе заметил ему:

– От-тойди оттуда… Оп-пасно там… Т-там кто-то есть… Я не шучу, я с-серьёзно.

Андрей равнодушно скривился и махнул рукой.

Димон приподнялся и вгляделся в лицо приятеля, отмеченное печатью усталости и безразличия.

– Н-не веришь, да? – стараясь преодолеть дрожь в голосе, спросил он. – А в то, что было там, на берегу, т-тоже не веришь? М-может, нам показалось?.. Всё что-то к-кажется нам, да? – с нервным трескучим смешком примолвил он.

Андрей ничего не сказал. Помолчав немного, приблизился к напарнику, сел рядом с ним и, мельком глянув на него, вполголоса произнёс:

– Я, честно говоря, уже не надеялся увидеть тебя… Как ты выбрался оттуда?

Димон сплюнул горчившие во рту остатки затхлой болотной воды и, чуть подумав, пожал плечами.

– Д-да просто. Когда ты встал и поплёлся куда-то, я т-тоже встал и побрёл за тобой… Т-тяжко, конечно, было… н-ноги подкашивались, в глазах темнело, т-тошнило… Н-но я шёл… П-пока вот не увяз тут, – и он с опаской и тревогой взглянул на мутневшую в лунном свете грязную стоячую воду, по которой время от времени пробегала мелкая рябь.

Андрей с лёгким недоумением качнул головой.

– Странно… А я и не заметил.

Димон язвительно усмехнулся и, метнув на друга косой взгляд, опять, скорее уже для вида, сплюнул себе под ноги.

– А что ты вообще замечаешь?

Андрей в первую секунду хотел ответить на неожиданный выпад приятеля, но, вдруг будто вспомнив о чём-то, согласно кивнул и процедил сквозь зубы:

– Ну что ж, пожалуй, ты прав.

Димон, немного удивлённый такой покладистостью товарища, обычно отвечавшего на резкости ещё большими резкостями, вновь покосился на него и уже более дружелюбно проговорил:

– Спасибо хоть из лужи этой вытащил. Спас, можно сказать. Ещё немного – и каюк бы мне!

– А ты не спеши расслабляться, – послышался в ответ холодный, чуть дрогнувший голос Андрея, устремившего перед собой острый, сосредоточенный взор. – Может быть, каюк ещё будет. Нам обоим. И очень скоро… сейчас…

Димон, ещё не зная, что произошло, на что так пристально смотрит друг, но заранее холодея от ужаса, взглянул в том же направлении – и мгновенно ощутил, как онемел его язык, прервалось дыхание, заледенело сердце в груди.

Демон стоял перед ними. Тот самый. Вынырнувший из реки, в мгновение ока выросший до небес и едва не убивший их одним своим взглядом. Но теперь он был обычного роста, может быть, чуть выше человеческого. Он даже был чем-то похож на человека. Фигурой, чертами лица. Однако эти черты, отчётливо различимые в ровном лунном сиянии, были так искажены, обезображены, изуродованы, как будто вывернуты наизнанку, что с первого же взгляда становилось ясно, что это не человек. Это не могло быть человеком. Это было либо странное, пугающее порождение больного, свихнувшегося воображения, либо – если всё переживавшееся и видимое ими было не бредовым сном, а происходило в действительности – это в самом деле был некий злой дух, порождение тёмных сил, воплотившееся в нечто человекообразное и явившееся в этот мир ради каких-то своих целей.

И он не заставил приятелей долго теряться в догадках, ради какой именно цели он был тут. Уже в следующий миг обмякшее, полубезжизненное Димоново тело, подхваченное, как вихрем, какой-то могучей, неодолимой дьявольской силой, сорвалось с места, к которому оно, казалось, приросло, поднялось над землёй и на неописуемой скорости, точно метеор, умчалось в темноту. Андрей услышал лишь придушенный, захлебнувшийся вскрик напарника, тут же заглохший вдали.

И понял, что теперь его черёд. Так как отчего-то был убеждён, что не ради Димона явился сюда этот выходец из преисподней, словно отделившийся от окутывавшей его, как мантией, тьмы, частью которой он был. А ради него, Андрея. Именно ради него. Он не мог бы сказать, откуда взялось у него это убеждение, да и не имел уже ни времени, ни сил разбираться в этом. Он просто верил в это, без всяких видимых причин, лишь на основе глубокого внутреннего чувства, которое, в чём он был непоколебимо уверен, не обманывало его. Потому что, когда глядишь смерти в глаза, чувства, в предвкушении её, обостряются до предела и уже не способны обманывать. Возможно, лишь в такие моменты они и говорят нам всю правду без утайки…

А это было именно так. Он действительно глядел в лицо смерти. Явившейся ему уже во второй раз всё в том же образе чёрного человекоподобного демона с ужасающими, чудовищно исковерканными чертами и красноватыми сверкающими глазами, впившимися в него как два раскалённых копья, пронзившими его насквозь и понемногу, неторопливо, по капле, словно получая от этого удовольствие, высасывавшими из него жизненные силы. Он явственно, физически, каждой клеточкой тела чувствовал, что умирает, что жизнь уходит из него. Медленно, вынужденно, не без сопротивления, явно не желая покидать это сильное юное тело, только начинавшее жить, радовавшееся жизни, полное энергии, нерастраченных сил, внутреннего огня, который лишь под мощнейшим воздействием внешней враждебной, смертоносной силы постепенно замирал и гас.

Он ощутил вдруг, как под непреодолимым действием прикованного к нему гипнотического, погибельного взора взмывает вверх и парит над землёй. Но, вопреки его ожиданию, не уносится, подобно несчастному Димону, с головокружительной скоростью в никуда, а просто неподвижно замирает в воздухе, будто на потеху творящему всё это и, видимо, растягивающему своё удовольствие исчадию ада. Затуманенным, меркнущим взглядом Андрей видит его торжество – искорёженную злобной радостью звериную морду, расширяющиеся и вспыхивающие ярким блеском глаза, кривящийся в ехидной ухмылке безгубый рот, или, точнее, продолговатую чёрную дыру, усеянную длинными, острыми, как иглы, железными зубами, с которых стекает ядовитая зеленоватая слюна.

Потом перед глазами у него начинает мелькать разная нечисть, совсем недавно, во время его блужданий здесь, досаждавшая ему, сбивавшая его с пути, пытавшаяся устрашить его, а затем бесследно исчезнувшая. И вот, будто почувствовав поживу или же подчиняясь призыву своего хозяина, она вернулась. И вновь в лицо ему стали заглядывать гнусные хохочущие и кривляющиеся хари, опять он услышал их крики, визги, смех, рычание, лай, снова захлопали их серые перепончатые крылья и вокруг разлился едкий, тошнотворный серный запах.

А затем, когда этого, очевидно, уже кажется им мало и они – или, вернее, кто-то за них – решают не тянуть больше и покончить с ним, они бросаются на