Родить легко - Инна Мишукова

имели швы в промежности.

Сейчас медицина «открыла» потрясающую истину (кто бы мог подумать!), что лучшая тактика в подобных случаях – как можно чаще подмываться и содержать шов в чистоте и сухости. К слову, появление одноразовых трусиков и прокладок именно в отношении швов не самая лучшая история.

А в годы моей учёбы швы требовалось обязательно обрабатывать зелёнкой. Каждый день в коридоре четвёртого этажа роддома, в котором я стажировалась, выстраивалась очередь в процедурную комнату с двумя кушетками. Медперсонал мазал швы деревянными палочками с ватными тампонами, смоченными в пузырьке с зелёнкой.

Меня командировали на этот конвейер: у одной кушетки стояла роддомовская акушерка, у другой я, женщины заходили по двое. И после пары дней такой практики я стала замечать: все пытались попасть именно ко мне, увильнув от роддомовской акушерки – даже пропускали для этого свою очередь. Акушерка сердилась: женщины толпились, сбивали размеренный ритм работы. А то и вовсе уходили, стараясь подгадать момент, когда «на зелёнке» оставалась работать только я.

Потом одна девушка сказала:

– Инна, почему вы по-другому мажете?

Сначала я не поняла, о чём речь. Тогда она объяснила, что все роддомовские жёстко тычут в незажившие швы:

– А вы делаете это аккуратно, нежно.

Как можно выгореть и очерстветь до того, чтобы больно тыкать деревянной палочкой в рану, да ещё в таком месте? Почему нельзя делать это бережно, мне так и не удалось понять. Время не сэкономишь, силы тоже…

Однажды наблюдала забавный эпизод.

Первого июня, в День защиты детей, в роддом пришла делегация актёров популярного тогда комедийного скетч-шоу «Шесть кадров» во главе с несравненным Фёдором Добронравовым – с целью обойти послеродовые палаты с поздравительными спичами и вручить какие-то подарки типа упаковки памперсов.

А в послеродовом несколько раз в день назначали сорокаминутку «проветривания швов»: всем предписывалось подмыться и лечь с разведёнными коленями, чтобы промытая от крови и промазанная зелёнкой промежность подсыхала на открытом воздухе. Палат порядка десятка, в каждой по пять-шесть женщин. Визит актёров в послеродовое пришёлся аккурат на период очередного профилактического мероприятия.

Поэтому всё происходило следующим образом: группа участников раскрученного ситкома приближается к палате, а подпирающая косяк акушерка за пару метров до их прибытия даёт родильницам отмашку – все дружно накрываются простынями. Заходят актёры, профессионально вещают дежурные поздравления, вручают презенты и идут в следующую палату. Женщины синхронно распахивают простыни и снова светят своими многострадальными зелёными промежностями, а другая палата в это время одномоментно накрывается, с восхищением взирая на звёзд отечественного шоу-биза. Отличная ремарка для скетч-шоу!

По итогам акушерской практики в роддомах требовалось сдать курсовую работу – грамотно, протокольно-врачебным языком изложенную историю родов. Для первой части стажировки – здоровых, физиологичных, прошедших безо всяких вмешательств. На вторую предполагалось уже более сложное задание: трудные, нездоровые роды с описанием медицинской тактики и методов лечения. Представлялось невозможной рутиной!

Все наслышаны, как медики тонут в бумагах, сколько в любой истории болезни – и история родов не исключение – формальных моментов. Только со стороны кажется: если доктор проверил рожающую и убедился, что всё хорошо, можно спокойно идти пить чай. Нет! Он должен подробно зафиксировать происходящее и описать дальнейшую тактику. В жизни – зашёл, посмотрел, ушёл. На бумаге – целое эссе.

Мы же, студентки, прежде всего интересовались родами и реальными действиями, а не занудными описаниями. Но курсовая работа – не принять роды, а сдать пухлую папку. Естественно, спросили преподавательницу:

– Мы же можем найти в роддоме чью-то реальную историю родов и просто всё оттуда списать?

– Вы не найдёте в роддоме историй физиологичных родов.

– Как это?!

– А вот так. Их там нет.

В её тоне не звучало ни тени сомнения – как приговор.

Мы всё равно не поверили, но долго раздумывать не стали и нырнули в практику. Приносили ей списанные (не особо вчитываясь) истории на проверку. А та вымарывала оттуда всё не подходящее под определение «физиологические роды», пока мы не вычищали их до полной стерильности.

И только через несколько лет работы я по-настоящему поняла нашего педагога. Если бы какой-нибудь врач или чиновник решился приподнять завесу тайны над медицинской статистикой (конечно, исключительно в теории – не существует ни честной статистики, ни таких отважных личностей), мы увидели бы ничтожную долю родов, в которые медицина хоть на йоту не вмешалась. В наши дни полностью физиологичные роды по ОМС либо случайны, либо осуществляются в нелёгкой борьбе за свои права. И роды по контракту тоже, увы, не гарантия.

Сегодня, чтобы родить так, как задумано природой – по сроку, без стимуляции, без лишних гормонов, без синтетического окситоцина с самого начала, без «профилактики кровотечения» и обязательного по протоколу (!) предложения обезболивания, – нужно искать редкие, наперечёт, места и столь же редких понимающих медработников.

И ещё одна история из студенческой практики.

Обожаемый и зачитанный мною вдоль и поперёк Сергей Довлатов в своей культовой «Зоне» отметил, что так называемая лагерная литература делится на два типа. Если обойтись без утомительных цитат, то приблизительно так: в первом те, кто сидит, – герои и мученики, а те, кто отправил их в лагерь, – палачи и сатрапы (лично мне ярким примером такого подхода кажется проза Варлама Шаламова). Тип второй: те, кто на зоне, – бандиты и убийцы, а власть и надзиратели – те, кто спасают мир от зла (как вайнеровские Глеб Жеглов и Володя Шарапов из «Эры милосердия»).

Довлатов же, когда служил лагерным охранником, увидел, что с обеих сторон – люди, самые обычные и во многом схожие. Кто-то низок и подл. Кто-то глубоко порядочен и высок духом… Вне зависимости от того, что носит – зековский бушлат или шинель с погонами.

Добро и зло, как не устаёт демонстрировать нам жизнь, не разделены высоким забором.

То же самое увидела и я, придя в акушерство. Будучи уже взрослой, могла оценивать, как бы чуть приподнявшись над ситуацией.

Наверное, поступивший в медвуз вчерашний школьник способен на такое куда меньше. Он ныряет в учёбу, впитывает услышанное, верит педагогам. И твёрдо, незыблемо убеждён – медицина создана для того, чтобы спасти: помочь, вылечить, избавить от страданий. А потом зачастую не в силах дистанцироваться от железобетонно закреплённой всей его учёбой, практикой и последующей работой модели «Мы вас спасём!». И в акушерстве становится таким врачом, от которых роженицы убегали когда-то в рискованные домашние роды, то есть медиком, который мешает и портит, пугает и давит.

Когда я начинала работать в проекте «Домашние роды в роддоме», опытные коллеги учили меня никому не доверять. Следить за любыми действиями доктора