Чекисты рассказывают... - Владимир Листов

Он скатил в воду два бревна, сел на них верхом и оттолкнулся от берега. Течение подхватило и понесло. Загребая руками, он пытался удержать бревна параллельно берегам, а они шевелились под ним, расходились, словно живые. Сжимая бревна ногами и обнимая руками, как неопытный седок норовистую лошадь, он старался не свалиться и закрывал глаза, когда его стремительно проносило мимо торчавших из воды камней.

Кончалась ночь. Луна неторопливо спускалась к темной гребенке леса, покрывавшего невысокие горы, серебрила поверхность реки.

Беглец понял, наконец, что свободен, и облегченно вздохнул. Управляя бревнами, он внимательно всматривался в берега, старался отыскать место, где можно было спрятаться от погони.

...Вторые сутки он скрывался в небольшой пещере, вымытой в толще обрывистого берега. Убежище было надежное, только очень донимал голод. Он часами сидел у проносившейся мимо прозрачной воды, наблюдал, как проплывали стаи крупных рыб. Бросал в них камни, но напрасно. Ему удавалось оглушить только мальков, но и тех уносило быстрым течением. Питался зелеными ягодами ежевики, шатром нависавшей над входом в пещеру. Вскоре от зеленых ягод у него появилась оскомина. Было больно сжать зубы. Сегодня в прибрежных кустах он нашел гнездо с двумя конопатыми яйцами величиной с ноготь и съел их вместе со скорлупой, но голода не утолил. Он ходил по тесной пещере, как зверь в клетке. Беглец хорошо понимал, что надо уходить, пока еще были силы, но в окрестности слышались выстрелы. И это его удерживало. По-видимому, гитлеровцы охотились за узниками, убежавшими, как и он, в ту ночь из концентрационного лагеря через брешь, пробитую в ограде авиабомбой.

К концу третьего дня его пребывания в пещере небо заволокло тучами. В верховьях реки засверкали молнии, глухо и длинно зарокотали горы. Сырая хмарь погасила последние отблески уходившего дня. Вода в реке стала быстро прибывать, помутнела и вскоре потекла в пещеру. Хлынул дождь. Рев поднявшейся реки и вой ветра заглушали все вокруг. Частые удары грома, казалось, раскалывали горы на части.

Вода поднялась уже выше пояса. Беглец с трудом выбрался из залитой пещеры и, хватаясь за кусты, за выступы камней, стал карабкаться на высокий крутой берег. Холодные струи дождя хлестали в спину, — в лицо. Вдруг гибкие стебли выскользнули из ослабевших рук, неудержимая сила потянула его вниз. Стараясь удержаться, схватился за жгучие плети ежевики, но, громко вскрикнув от боли, выпустил их и полетел в ревущий поток.

 

Беглец очнулся, тело его сковывала холодная липкая сырость. По мере того как приходило сознание, его охватывала тревога. «Где он? Что с ним?» Он открыл глаза и увидел, что лежит на краю берега, покрытого свежим илом. Река, бесновавшаяся вчера, сегодня мирно урчала. Яркое солнце выползало из-за гор. Невдалеке темнел лес. Увидев все это, беглец вспомнил, что с ним произошло, и понял, что надо поскорее уходить. Собравшись с силами, он приподнялся на руках и пополз к лесу. Движения согревали его, а тепло прибавляло сил. Держась за ствол дерева, он встал на ноги, передохнул. Потом, медленно переходя от дерева к дереву, направился в чащу. Однако дальше вековой сосны, которая стояла на его пути, он идти не смог и со стоном свалился на хвою. Полежав минуту, он попытался ползти, но вскоре потерял сознание.

Далеко за полдень он неожиданно, как от сильного толчка, проснулся, сел и несколько минут напряженно вслушивался в новый звук: где-то лаяла собака. Ему стало страшно. Человек хорошо знал, как трудно пешему уйти от овчарки, если она взяла след. Поднявшись на ноги, он с тревогой посмотрел в ту сторону, откуда доносился лай. Стряхнув с изорванного обмундирования куски ила, он направился к реке, надеясь, что и на этот раз она спасет его.

Долго шел вдоль обрывистого берега, искал спуск к воде. Лай то смолкал, то слышался громче, заставлял его ускорять шаг и пристальнее всматриваться в реку, берега которой, как назло, были обрывисты и высоки. Вода налетала на камни, шумела и пенилась. Прыгать в реку с такой высоты было безумием. Он решил, что живым в руки врагам не дастся. То, что он видел и пережил в концентрационных лагерях, особенно в последнем, было страшнее смерти. Слыша нетерпеливый лай собаки, беглец вспомнил, как на его глазах овчарки до смерти загрызали узников, пытавшихся убежать из лагеря. Он знал, что если его поймают фашисты, то они сделают с ним то же. У него зашевелились волосы, когда он представил, как его настигает погоня. Он застонал и побежал дальше, надеясь все же спуститься к спасительной воде. Но река точно издевалась над ним: все выше поднимала она свои обрывистые берега, а вода бурлила и шумела так, что порой заглушала собачий лай...

Он бежал из последних сил. Грудь вздымалась, как кузнечный мех, ноги подкашивались, голова кружилась, а мозг лихорадочно искал выхода. По лаю он определил, что по его следу идет одна овчарка. Сколько с ней солдат: один, два или больше? «Только не плен!» — звенело в голове. А вокруг сосны и кудлатые ели тихо шумели, поскрипывали сцепившимися ветвями, густая трава хватала за ноги. «Ох, броситься бы сейчас вниз лицом и... нет, нет!» Он рванул ворот гимнастерки, мешавший дышать, свернул в заросли. Гибкие ветки молодняка больно хлестали по лицу, по рукам, сучья рвали одежду, царапали кожу. «Куда ты бежишь?» — спросил он себя и остановился.

Большой, когда-то очень сильный, но теперь голодный и изнуренный, он уже не мог бежать. Зашатавшись, обнял сосну, припал горячей щекой к ее корявому стволу, замер, будто просил у дерева силы и защиты...

Злой лай овчарки заставил вздрогнуть. Сердце забилось быстрее. Он сжал челюсти. «Чем бы оглушить овчарку? — думал он, всматриваясь в лес, откуда подходила беда. — Но она на поводке. Они появятся вместе: овчарка и фашист. Надо их разъединить». Он вышел из леса. На противоположной стороне поляны появился немец. Видно было, как овчарка рвалась с поводка, слышалось ее нетерпеливое повизгивание. До них было еще больше ста метров. Заметив беглеца, немец что-то крикнул и спустил с поводка собаку. Беглец снова кинулся в лес. Ломая ногти, стал выдирать из земли камень потяжелее.

Когда овчарка метнулась из-за куста и остановилась, словно хотела прежде увидеть, чем вооружен человек, он даже обрадовался. Высунув язык, собака тяжело дышала, шерсть на спине дыбилась. Беглец ждал с поднятым над головой камнем, пораженный величиной разъяренного животного. Так они — человек и зверь — стояли секунду, рассматривали друг друга, готовясь к смертельной схватке.

Овчарка фыркнула. Беглец напрягся, крепче сжал камень. Еще мгновение — и собака рванулась с места. Беглец качнулся навстречу, намереваясь ударить ее. Но она ловко увернулась, а он не удержался, упал вниз лицом. А когда почувствовал когтистые лапы на спине и горячее дыхание у затылка, сжался от страха. Он хорошо знал, что стоит двинуть рукой или ногой, как острые клыки пса вопьются ему в шею. Секунды казались ему вечностью, а овчарка продолжала обнюхивать его. «Сейчас появится фашист — и мне конец!» — с ужасом подумал он и с отчаянным воплем рывком перевернулся на спину. Овчарка отскочила.

— Фу! Фу! — выкрикнул он, вскакивая на ноги, надеясь хоть на секунду остановить пса, чтобы снова схватить камень.

И тут произошло непонятное: овчарка скалила зубы, но не двигалась, а беглец, увидев на ее лбу большой шрам, который высоко поднимал бровь, остолбенел. В памяти его замелькали картины годичной давности.

...Гул самолетов разбудил заставу. Пограничники по тревоге двинулись к границе, откуда слышались выстрелы и взрывы. Четыре долгих дня и короткие ночи советские воины сдерживали бешеные атаки гитлеровцев. От окруженной заставы остались лишь развалины, над которыми вился дым да беспокойно летали голуби. На пятую ночь решили пробиваться на восток. Рядом с ним была собака. Не одного нарушителя они задержали с ней за время службы. Последний враг перешел границу за два дня до начала войны. Это его пуля задела голову пса...

— Абрек? Абрек, ко мне! — позвал он, узнав собаку, и отбросил камень.

Огромная овчарка рванулась было к беглецу, но вдруг остановилась, легла на брюхо и, визжа и поскуливая, поползла к нему, будто извиняясь.

— Абре-е-ек

Овчарка вскочила. Положила лапы беглецу на плечи и лизнула его в мокрую от слез щеку. Он обнял собаку и снова вспомнил, как остатки гарнизона заставы пытались пробиться из окружения, как в последнем бою его оглушило взрывом. С тех пор он не видел Абрека...

Вдруг Абрек насторожился, зарычал. Послышался шум. Беглец взял собаку за ошейник, спрятался за выступ скалы.

Когда задыхавшийся от бега фашист поравнялся с ними, пограничник свалил его ударом камня. Взяв автомат врага, он облегченно вздохнул.

Вечерело. Заходившее солнце светило им в спину. Советский пограничник с седыми висками и огромная овчарка со шрамом над глазом быстро шагали в ту сторону, где находилась линия фронта.