Вороны вещают о смерти - Анастасия Командор

и от волнения зашлась кашлем. — Перед толпой встанешь и объявишь всем, что сама с нечистью связалась?

Она стояла перед окном, скрестив на груди руки. Лица почти не было видно в сумраке, только хрупкую фигуру очерчивал тусклый серый свет.

Я быстро заплела простую косу, небрежную, без лент и украшений, откинула ее за спину и сурово откликнулась:

— Скажу всем, что учусь волхованию.

Слова сами вырвались, и я даже не успела их толком осознать. Не хотелось раскрывать это перед всеми, и особенно перед матушкой, ведь я все ещё не была готова. Но угроза чужой жизни казалась теперь не возможной, а неотвратимой, и потому следовало как можно скорее отвести от невинной женщины подозрения. Другого выхода, кроме как рассказать всем правду, я не видела. Поверят ли люди? И даже если старейшина подтвердит мои слова, они могут потребовать доказательств. А я без дара белого таленца могла очень мало.

— Ты? — воскликнула матушка ошеломленно и с недоверием, а потом гневно повторила: — Ты?!

Она хрипло закашлялась и пошатнулась, одной рукой схватилась за край столешницы, а другой за сердце. Я потянулась было к ней, чтобы поддержать, но она резко отмахнулась. Долго и натужно кашляла, но не отводила от меня цепкого осуждающего взгляда.

— Прости, матушка. Но если все и правда так, как ты говоришь, если люди снова ополчились на Томиру — это единственный способ помочь ей.

— Помочь? — яростно прошипела она. — Не сможешь ты никому помочь! Ты просто девчонка с глупыми мечтами, которая ничего не смыслит в настоящей жизни!

Я хмуро глянула на нее, поджала губы и решительно двинулась к двери. Но матушка вдруг схватила меня за руку и сжала удивительно крепко для человека, ослабленного длительным недугом.

— Я не позволю тебе уничтожить свое будущее ради какой-то ведьмы! Слышишь? — хрипло чеканила она, приблизившись ко мне вплотную. — Не позволю нашу семью опорочить слухами! Ты не волховка, Огнеслава, и даже не травница! Вечно лезешь не в свое дело. Думаешь, помогать людям — это высшая благодетель!? — Каждое слово казалось острым и ядовитым, оно больно жалило, и мне хотелось отстраниться от нее, закрыться, но я приросла к месту. — На самом же деле тебе просто хочется почувствовать превосходство! Хочется думать, что ты особенная! Все, что ты делаешь — делаешь ради себя, и только. И не думаешь обо мне, о своем роде, о будущем. И о сестре своей не думала. Ты просто безответственный ребенок, возомнивший себя лучше других! Погляди, к чему приводят твои решения. Это из-за твоей ошибки умерла Зоряна! Если сейчас выйдешь к людям, они тебя осудят, и сожгут, а завтра и меня. Ты этого хочешь? А?!

Я ошеломленно глядела на нее, не в силах вымолвить ни слова. Рука начала подрагивать, закружилась голова, к глазам подступили слезы горечи. В душе плескалось что-то чёрное и ледяное, отхватывало себе все больше и больше, поглощало. Я сбросила ее руку, отшатнулась и прошептала сквозь слезы:

— Как ты можешь? Это неправда…

Уже спокойнее и тише, но с непоколебимой, угрюмой уверенностью матушка отрезала:

— Сама знаешь, что правда.

Несколько мгновений она глядела на меня безжалостно и холодно, потом вдруг пошатнулась, едва успела схватиться за край стола. Я потянулась к ней, приобняла за плечи и почувствовала, как она оперлась на меня всем весом. Матушка тяжело дышала, с присвистом, а в груди что-то клокотало и хрипы рвались наружу.

Мои слезы обиды моментально иссякли.

— Давай отведу тебя на полок, — пробормотала я сквозь редкие всхлипы, и мы медленно побрели к постели. — А потом заварю болотник…

— Нет! Нельзя в Чернолес!

— Тогда… хвощ, девясил и душицу.

— Дай ты мне помереть спокойно, — слабо простонала матушка. — Все лучше, чем глядеть, как дочка свою жизнь губит.

— Не говори так…

Я усадила ее на полок, помогла устроиться и опустилась на пол у изголовья. Матушка сжала мою руку сухой ладонью с тонкими пальцами, на этот раз слабо, совсем по-другому. Тихо, с отчаянием и мольбой в голосе обратилась:

— Прошу тебя, не ходи в село, не делай глупостей. Не вынесу я… не вынесу смерти второй дочери. Люди злые, не поверят твоим словам. И никому ты не поможешь, только хуже сделаешь. Прошу тебя, Огнеслава, хоть раз мать послушай! Ну неужели мало я для тебя сделала? А ты так со мной…

Голос на последних словах стал совсем тонким, она всхлипнула, а я опустила глаза к полу. Погладила ее по руке и поднялась.

— Хорошо. Будь по-твоему. Схожу за травами и сделаю тебе отвар. Хотя бы в этом не отказывай.

Собственный голос показался мне чужим. Такой глухой и пустой. Смиренный. Я отвернулась, не поднимая больше взгляда на матушку, и вышла. Не могла видеть ее слезы. Не хотела, чтобы она видела мои.

Ноги сами принесли к краю Чернолеса. Я замерла по-прежнему глядя под ноги. Не решилась бы зайти в лес после всего, что услышала. Но хотя бы просто постоять рядом с единственным местом, где мне было хорошо. Так близко, но все же недостаточно.

В голове было пусто, и только настойчивый голос повторял снова и снова: ты никому не поможешь, не волховка и не травница, возомнила себя лучше других, погубила сестру. Горечь и обида заполняли сердце. А ещё страх. Страх, что матушка права.

Из леса веяло холодом. Ветер подхватил выбившиеся из косы пряди, подсушил влажные дорожки на щеках. Я подняла взгляд в надежде… в глупой надежде, которая, конечно же, не оправдается, как и все мои такие же глупые, ребяческие, себялюбивые надежды. Пора уже повзрослеть, Огниша.

В примятой ветром траве у кромки леса прямо напротив меня лежали ветки болотника.

Взгляд тут же вцепился в полутьму густого древнего леса, сердце забилось в радостном предвкушении.

— Лихо, — прошептала я в каком-то необъяснимом порыве. — Слышишь меня?

Но пусто было в лесу. Никто не стоял в тени деревьев, не сверкали жёлтые огни, и не слышалось шёпота. Очередная глупая надежда, которой не суждено сбыться.

— Как бы хотелось увидеть тебя… — ещё тише, одними губами прошептала я. — Лихо. Как вынести все это в одиночку?

Так же, как и всегда, мысленно ответила сама себе, потому что из леса не донеслось ни шороха. Что ещё остаётся.

Я постояла немного перед Чернолесом, потом подхватила болотник и побрела к дому.

Глава 19. Гори, гори ясно

Страхи и сомнения роились внутри. Я готова была сдаться и признать правоту матушки. Стать, наконец, послушной дочерью, такой, какой она всегда хотела меня видеть.

Однако мысли