Шоколадная медаль - Валерий Цапков

Старик, подобострастно всем кланяясь, пошел с сеном к верблюдам, а его сопровождающий стал возбужденно что-то рассказывать, его перебивали вопросами, оглядываясь на старика, а парень все восторженно говорил. Неожиданно в его речи прозвучало одно русское слово, слово это было «комсомол» .

Внимание компании переключилось на Рашида, у него что-то спрашивали. Он снисходительно улыбнулся, разрешающе махнул рукой, потом что-то строго добавил. Подошел старик, поклонился, ему велели сесть. У него что-то спрашивали, появились угрожающие нотки, снова прозвучало слово «комсомол» , узнал Олегов и слово «пайса» .

— Если хочешь — отдохни, еще долго ждать, пойдешь только следующей ночью, — сказал ему Рашид тихо, склонившись к его уху.

— А чего ждем?

— Еще люди будут, — неопределенно произнес Рашид, видимо, не желая углубляться в подробности.

Олегов понимающе кивнул головой и пошел к палатке. Внутрь ему заходить не хотелось, воздух там был густым от запаха пота и жира. Он взял ватную подушку, одеяло и устроился рядом с палаткой на теплых камнях. Незаметно он задремал, сон его был не глубоким, спать на камнях было жестко, периодически он просыпался, пытаясь устроиться поудобнее.

— Хешт-вала кис? /1/ — вскричал кто-то возле костра, окончательно разбудив Олегова. Солнце уже клонилось к земле, голова болела, видно, напекло. Олегов тяжело приподнялся и стал растирать затекшую от неудобной позы шею.

Внезапно наблюдатель на скале пронзительно заверещал, указывая вниз рукой. Люди, игравшие в карты возле костра, все бросив, бросились к маскировочной сетке. Под их вопли и выкрики на площадке появились двое парней и девушка в длинном желтом платье, очень ветхом. Парень, сопровождающий девушку, торжествующе размахивал коричневым школьным платьем, из которого девушка лет пять как выросла.

— И-ра чанд кимат када?/2/ — крикнул наблюдатель с уступа.

— Э, кар-е хода боку! /3/ — сердито крикнул ему в ответ мужчина с лысой головой, которого, как понял из разговора Олегов, зовут Аслам. Аслам снова повернулся к девушке, его лицо расплылось в сладкой улыбке, он провел по ее щеке пальцем и ласково спросил:

— Комсомол?

Девушка молчала, казалось, она была совершенно безразлична к происходящему. Несмотря на темные глаза и черные волосы Олегову почудилось в ней что-то европейское. Как Гаури, некстати подумал он и разозлился на самого себя, ругнув — не лезь не в свое дело, это чужая страна, у них свои законы.

Не дождавшись ответа от девушки, Аслам утвердительно ответил:

— Комсомол.

После чего он с игривой улыбкой ткнул ее пальцем в живот.

— На-пак атешаки,/4/ — устало ответила ему девушка.

Аслам с яростью ударил ее по щеке, рванув на ней платье, но порвать не смог, девушка упала на каменистую землю. Он рывком поднял ее и толкнул в сторону палатки.

— Э, занака дест-ба-дест?/5/ — обиженно спросил у Аслама парень, который ходил в кишлак.

— Йак-ба-йак,/6/ — усмехнувшись, ответил ему Аслам и скрылся в палатке.

— «Кто пошел с бубен?»

— «Какую цену он назначил за это?»

— «Эй, занимайся своим делом!»

— «Грязный сифилитик!»

— «Эй, бабенку по рукам?»

— «По одному»

Аслам был в этой компании старшим по возрасту, Рахима не было. Парни сгрудились возле палатки, возбужденно посмеиваясь, кто-то принес брошенные у костра карты. Тот, что был в полосатом халате, быстро раздал по три карты. Очередь определяют, догадался Олегов и отвернулся, лег на бок, положив ухо на подушку, собираясь заткнуть второе, если будут слышны крики.

Криков не было, вместо этого через некоторое время наблюдатель что-то крикнул насмешливым голосом, и на площадке появился старик с жалкой улыбкой. Он робко подошел к людям, сидящим у палатки.

— Амадом ке пайса,/1/ — просительно сказал он, обводя всех глазами.

— Гом-шо!/2/ — отмахнулся от него один из парней.

Старик испуганно отскочил в сторону. Из палатки вышел торжествующий Аслам. Едва не сбив того с ног, в палатку юркнул парень в полосатом халате, видно, сам себе он сдал удачные карты.

— Йак дохтара хубес! /3/ — с ленцой произнес Аслам и, довольный собой, отошел в сторону и сел на камень не так далеко от палатки, рядом с которой лежал Олегов. Заслышав шаги, Олегов повернулся и встретился взглядом с Асламом.

— Ага меха-уи аз зендагит хайр бе-бени и-йя бо-ро,/4/ — широко улыбаясь, сказал ему Аслам.

— Фарванист,/5/ — буркнул в ответ Олегов. Это было единственное слово, которое он мог употребить к месту. Это слово он знал по отрывку из разбитной песенки: «…ну а нам фарванист, нам на это наплевать, басмачи, афгана вашу мать.»

Аслам пожал плечами и глубокомысленно произнес:

— Аз бе-кар шештан када дохтар зайадан хубас./6/

Старик, пришибленно сидевший в стороне, подошел к ним и снова задал свой вопрос:

— Амадом ка-пайса?/1/

Аслам с досадой махнул рукой, как будто отгоняя муху, поднялся и лениво побрел к костру, где в котле уже что-то дымилось.

Старик посмотрел ему вслед и перевел взгляд на Олегова, собираясь у него что-то спросить. Упреждая его вопрос, Олегов сказал:

— Не фамидам. Не понимаю.

Как будто обрадовавшись, что его не гонят сразу, старик просительно заулыбался.

— Деньги, мне обещали много денег заплатить за бабу, — заговорил он по-русски.

— Не знаю, подожди Рахима, — нехотя ответил Олегов, потом спросил. — А что, это твоя дочь?

Старик махнул рукой.

— Внучка, но не от мусульман ханум. В городе жила, я и забыл про нее. Приехала.

— У тебя было две жены? — спросил Олегов.

— Было. Давно было. Одна — мусульман. Другую давно купил мне отец, русскую жену.

Дальше расспрашивать Олегову не хотелось, что-то ему подсказывало — прекрати, хуже будет. Но и грубостью прервать разговор он не мог.

— Откуда она тут взялась?

— Русские убивали русских. Отряд шел. У солдата была женщина, он просил ее спрятать. У отца была лавка, много денег, он купил ее и спрятал.

— Хорошо спрятал? — усмехнулся Олегов.

— Хорошо. Комиссар ее искать приходил, в лавку. Отец ему, чтобы не искал, ожерелье дал, из стекла, в горах бывает.

— Взял?

— Нет, — засмеялся старик. — Подержал и бросил. А солдат с ним был, с ружьем, так тот за спиной комиссара схватил — и в карман.

— «Я пришел получить свои деньги» /фарси/

— «К черту, исчезни!»

— «Хорошая девушка»

— «Хочешь получать от жизни удовольствие — иди туда.»

— «Наплевать.»

— «Чем сидеть без дела, лучше делать девочек.»

Олегов кивнул головой, глянул на небо, на котором стали проступать звезды, и спросил:

— А что, у той русской жены твоей были еще дети, не от тебя?

— Зачем обижаешь, — сказал старик и стал возиться в складках своего халата. Он извлек и показал Олегову истрепанную полоску картона, сложенную гармошкой. Он развернул ее и стал показывать пальцем.

— Вот у меня сын родился, вот я дома был, а вот — война была, детей не было, а вот — на заработки ездил. Я умный, когда меня дома нет — записал.

Олегов изумленно смотрел на этот календарь, описывавший половую жизнь этого старика более чем за шесть десятилетий. Конечно, он не всегда был стариком.

— Хороший картон раньше делали, — некстати сказал Олегов.

— Не картон, кожа такая. Не знаю, как по-русски называется. — гордо ответил старик, непонятно, чем больше гордясь, то ли революционным контролем и учетом за рождаемостью детей в семье, то ли качеством материала, на котором исполнен календарик.

— Может быть, родственничками будем?… — пробормотал Олегов.

— Что? — подобострастно склонился старик.

— Ничего, отстань. Иди, Рахима жди, — грубо ответил ему Олегов.

Старик с обиженным видом отошел, а Олегов привстал, поправил одеяло и снова лег. Настроение у него стало скверным. Предположим, я подойду к костру, схвачу автомат и перестреляю их всех, подумал он. А зачем, и что потом? Конечно, героином торговать нехорошо, да и людьми тоже… На этой дурацкой мысли и оборвались его размышления, потому что всполошился в своем гнезде наблюдатель, вполголоса что-то заверещавший.

Внизу у кишлака светились фары двух машин, а еще минут через двадцать на площадке появился Рашид в сопровождении человека, одетого по-городскому.

— Миша!

— Чего?

— Вставай, пойдем сейчас! Ты готов?

— Все свое ношу с собой, — усмехнулся Олегов. Собирать ему было нечего. Карманы были совершенно пусты. — А почему такая спешка? Ведь ты говорил, что завтра?

— Не один пойдешь, — озабоченно ответил Рашид и добавил в полголоса, — с серьезными людьми пойдешь, а им ждать некогда…

… Кто из них были людьми серьезными, а кто — не серьезными, определить было трудно. В свете ярких звезд и узкого серпа луны были видны лишь черные силуэты людей и верблюдов, на которых перегружали груз из машин с потушенными фарами. В свете приборной доски одной из машин Олегов заметил мужчину в пиджаке и галстуке, таких нелепых в этих песках. Рядом с ним сидел Рашид и что-то говорил, а тот, что в галстуке, молча слушал, рассеянно глядя сквозь Олегова