Город с названьем Ковров-Самолетов - Наталья Арбузова

Все, за что ни брался старший Каминский, получалось шутя. У его клиентов бывали неудачные браки, но не было неудачных разводов. Дело катилось к свадьбе, как под горку. В начале осени Антип по собственной инициативе пошел сватом к Питеру на Морскую. Бояре, а мы к вам пришли… у вас товар – у нас купец. Осень опять стояла подарочная, для Киприды, а может и для Лидии. Конечно, Лидия изрядная стерва, но раз жениху это по фигу, то остальным и подавно. Я давно искал такую, и не больше, и не меньше. Уж очень ярки были парки, даже слишком. Лучи как мечи проламывались сквозь ветви. Стоял ноябрь уж у двора – светит, да не греет – третий ноябрь в нашем призрачном повествованье. Еще горели клены, как волосы Киприды, а свадьба зашумела. Сама Киприда на нее не явилась, не удостоила. Явилась та, другая, в собольей душегрейке. Но сидела неулыбой, чуть пригубила вина. Слишком много всего требовалось забыть.

Ну конечно, это для Лидии – синева ноябрьского дня. Ведь она сегодня княгиня, многая лета пелися ей. Киприды за столом не было, Елена Прекрасная головы не подымала, а Лидия, казалось, просветилась торжеством. И не сводил с нее глаз снова сдвинувшийся Егор Парыгин. Считал про себя, во сколько крат его бешеные деньги превосходят работающий капитал Прохорова. Насчитал такой коэффициент, что добра не сулил. Иосиф Каминский ерзал на стуле. Кабы было и всей беды. Вернувшись на Морскую, увидал пугающую маску горгоны на лице Зои Киприди и змей замес-то волос. Киприда с Егором Парыгиным хромали на одну ногу. Таки вспомнила летние дни во внутреннем дворике павловского особняка, тонкогубую улыбку Лидии. Каминский приступал к своей царице с осторожкой: «Не пора ли, друг мой, заказать билеты на Кипр?» Не внемлет… не преклонит слуха. С северо-запада шквал налетел и снял урожай листвы.

Прохоров теперь жил на Васильевском. Антип Иваныч Домовитый, сам себя произведя во дворецкие, подавал тем не менее ему тапочки. С любовью что-то не клеилось, туго прощалось, мало верилось. Тещу Прохоров не приваживал, помня ее в двусмысленной роли. Немного веселей стало, когда Киприда отпустила Мадину на Васильевский кухарить – не без умысла. Кухарочка моталась туда-сюда, не вызывая подозрений Прохорова. Сновала как иголка, сшивая нынешнюю жизнь Лидии с прошлой. Киприда затаилась подобно камышовой кошке. Ждала, чтоб волна неуправляемой тоски накрыла Лидию с головой, и дождалась.

Там, на Кипре, зимы не бывает. Пятизвездочный отель приносил доходы, и Антон Балдин отправился в Париж наладить связи с турбизнесом. Жена его прокатилась по хорошему шоссе навестить стража двух вилл Одиссея. Языческие божества, всюду плотно населяющие округу, враги венчаний и обетов, с того дня покровительствовали их встречам в павильоне близ грота Венеры. Наследник балдинского капитала будет кудряв и беспечен – ох, промотает! Немного тише в священной роще, немного короче день. На постамент теперь встала другая мраморная Афродита, в позе немного иной. И та, Венера Родосская, благополучно цела в теперешнем обиталище Зои Киприди. Вблизи его подо льдом мчит воды короткая своенравная река, воплощенное стремленье и прорыв к морю.

Лидия подъехала в такси к строгому зданью на Морской утром, часов в одиннадцать. Снежок мерцал под фонарем – фонарь еще горел. Сапожки оставляли узкие следы. Гнида встретил с парадного, а Фатима, взятая взамен отъехавшей Мадины, сняла с гостьи шубку. Сверху слышался гортанный смех Киприды, и Лидия поднялась по лестнице навстречу этому смеху.

Толик теперь проживал на Морской. От гостей отбою не было, Гнида в одиночку не справлялся. Менелай после развода переехал к матери, Маргарите Петровне, которая сильно сдала, как, впрочем, и он сам. Леонид Каминский по окончании испытательного срока получил постоянную работу в Эрмитаже. Зоинька пошла натурщицей в Академию художеств – от ее тонкой мимики и нестандартной пластики все тащились. Даня сделался толковым администратором в борделе на Морской – Алла Владимировна явно не тянула. Легко сменил смешливую Мадину на молчаливую Фатиму. Пустяк по сравненью с основной новостью. Всегда равнодушная к деньгам Киприда уступила Лидию Егору Парыгину за баснословную сумму и затворилась в одиночестве. Деньги до копейки сдала Алле Владимировне на обустройство обалденного заведенья – храм есть храм. Куда юный Марсель Пруст снес китайские вазы тетушки Леонии? Про Прохорова никто не заикался, ровно его и на свете не было. Вспомнили, когда тот выгнал Мадину с Васильевского. Здравствуйте, я ваша тетя! и Толик внес в вестибюль дома на Морской порядком потрепанную клетчатую сумку кухарочки. Никто никого не убил, никто не пошел этапом по Владимирке. Только домовой Антип удавился на балке, свесив мохнатые ноги – так допекли беднягу тоска хозяина и его отвращенье к жизни.

В борделе – простите, оговорка – в отеле на Кипре благодаря организационным способностям Антона Балдина процвела довольно своеобразная разновидность туризма, основанная на культе Афродиты. Рыбак, поймавший мраморную богиню в сети, стал гвоздем и талисманом тура, к гроту Венеры водили экскурсии. Правда, изваянье было уже не то, но Одиссея научили держать язык за зубами. Для рекламного буклета сфотографировали именно эту безымянную Венеру, а не ту, Родосскую. Зима обошлась без десанта Зои Киприди, следовательно и без эксцессов. Все происходило если не в рамках благопристойности, то хоть в каких-то привычных рамках. Но стоило Киприде передислоцировать свой штаб в какой-то населенный пункт, там стихии начинали бесчинствовать. Покуда на Кипре Дуня Балдина вынашивала дитя Одиссея Ставриди, в Питер пришла весна. Такая весна, какой не упомнят не то что старожилы, но и контуженные, не имеющие возраста домовые с горем пополам восстановленных загородных дворцов. Как шумели облитые молоком сады! как летела ольховая пыльца в недвижную зелень прудов! как некстати, не ко времени, не ко двору были одиночество, презренье, отчаянье!

Катя с Юленькой заявились на Васильевский в Духов день, упали в ноги Прохорову. От волненья мешая русский язык с французским, поведали, что им в борделе не живется. Не по ним, слишком весело. Прохоров немного помедлил с ответом и позволил прибегшим под его защиту остаться. Однако, верный себе, разделил их сросшиеся судьбы. Старшую, Юлию, вскоре возвел в метрессы, а меньшую, Катю, приютил «просто так», называя про себя свояченицей. На чем это невинное «просто так» будет держаться – не подумал, всего не додумаешь. Затевать развод побрезговал, вторично беспокоить батюшку, того или иного, постеснялся. Дом без домового уже к концу зимы почитай перемогся. Теперь, когда и весна доцвела, в самый разгар путины отчалил вместе с низкими островами в новое плаванье, будто не было ни революции, ни реституции, ни проституции – и жить нам вечно, и плыть нам вечно. Не Лидию, так хоть Юлию простить, а все в Антипкину петлю не лезть. Чего там у Ваньки-встаньки внутри припаяно? не распотрошишь – не дознаешься.

Да, в борделе было куда как весело. Киприда, положив гнев на милость, возлегла в гостиной. Придите поклониться. И кошка может смотреть на короля, на королеву тоже. Иосиф Каминский выиграл крупное дело по иску одного из олигархов к швейцарскому банку – разглашенье тайны вклада без достаточных на то санкций. Успел вернуться к началу белых ночей. Егор Парыгин разочаровался в Лидии и махнул на Кипр. Спешил оприходовать неизвестное изваянье Афродиты, объявившееся на территории рощи – роща принадлежала ему со всеми муравьями. Алла Владимировна к делу охладела, оговорила с Лидией денежные вопросы, сняла хорошую дачу в Павловске. Лидия пока что самозабвенно вербовала в бордель классных девочек – не путать с классными дамами. Матушка ее Людмила Сергевна Осельцева, собрав квартплату со скучных и скученных жильцов на Литейном, отправилась в компании Серафимы за город – к Алле погостить. Подруги поставили в ряд три шезлонга и вспоминали необычные свои павловские приключенья, волнуя вздохами листву.

Борис Острогин увязался на Кипр вместе с Егором Парыгиным – счел необходимым. Прежде всего, он, антиквар, должен подтвердить или опровергнуть сужденье Антона Балдина о находке. Кроме того – кто по жизни не без основанья слывет жрецом Афродиты, того, конечно, заинтригуют нововведенья в пятизвездочном отеле. Одиссей встретил прилетевших в аэропорту и повез прямехонько к гроту, но грот был пуст. Постамент как облизанный, безо всяких следов изъятья скульптуры. Еще утром Венера была здесь. Уклонилась от встречи. Осталось разглядывать рекламный буклет, там были фотки сбежавшей. На одной из них – инсценировка, якобы Одиссей вытаскивает ее сетями. Вытаскивал он совсем другую, и никто его в тот момент не фотографировал. Теперь все это из буклета исчезло, взамен появились ослепительные снимки Зои Киприди в различных позах и минимальных одеяньях. Постояльцы отеля уж спрашивали, где ее можно увидеть, портье крутился как уж. Антону Балдину пришлось ткнуть пальцем в подоспевшего Егора, тому в свою очередь ничего не оставалось, как пригласить желающих в Питер. К предложенью отнеслись суперсерьезно, зафиксировали электронный адрес борделя на Морской. В тот же день вечером Даня, сидючи за компьютером, принял заявки от двоих бельгийцев. Комнат для них на самом деле не было, Дане пришлось пока что взять к себе обеих своих подружек – Мадину и Фатиму. А там умная Лидия разберется, решит, что делать. Поскольку Киприда наотрез отказалась участвовать в игре, с Васильевского срочно вызвали Катю Переляеву. Вот и пришел конец ее высоконравственному существованью в качестве свояченицы Прохорова. Все на свете когда-нибудь да кончается. Может окончиться едва начавшись, может и вовсе не начаться. Идея была мертворожденная. Теперь оставалось ждать, чтоб вслед за Катей на Морскую притащилась Юленька. Прохоровский дом снова оказался сообщающимся с борделем сосудом. Нависло, притихло. У Каминского-отца шевелились на голове наэлектризованные волосы.