Имбирь и мускат - Прийя Базил

— Ты с ума сошла?! Как тебе не стыдно!!! Брак — не игра. Нельзя шутить с чужой жизнью. Если женщина разведена… это конец! — Карам рубанул рукой воздух.

— Хаи, ведь никто не узнает! — настаивала Сарна, будто лишь это имело значение, словно даже о самом гнусном поступке можно забыть, скрыв его от глаз окружающих. Она ошибочно полагала, что не случится ничего страшного, если удастся сохранить тайну.

— Не будь такой наивной! Люди не дураки, с чего ты взяла, что они не узнают? Такой секрет быстро раскроется. Брак — не рукопожатие. Даже не думай об этом. Девочка возвращается в Индию вместе со мной. — Он дернул на себя одеяло, чтобы раскрыть разгоряченные ноги.

— Нет! — Сарна схватилась за сердце. Она только начинала узнавать Найну: как мило дочка прикусывала нижнюю губу, когда тревожилась, как щедро перчила еду в своей тарелке, как ее темно-зеленые по утрам глаза светлели за день, словно вбирали солнечные лучи. Примерно к полудню они становились почти такого же цвета, что и малахитовые серьги, которые Сарна купила в Кении. Нет, она не отпустит Найну. Ни за что на свете. Только не сейчас. И не так далеко.

— Нет? Легко тебе говорить! Кто согласится на фиктивный брак? Лишь идиот! Может, если ты заплатишь кому-нибудь… Впрочем, у нас нет таких денег! — Карам еще раз дернул одеяло — бесполезно. Его как будто пришили к матрасу.

— Я знаю человека, который поможет бесплатно и не проговорится.

— Кто это?

Сарна покачала головой:

— Какая разница? Просто доверься мне и не волнуйся. Я все устрою.

— О чем ты?! Я не потерплю, чтобы в моем доме творилось черт знает что! Если не расскажешь, я через неделю увезу отсюда Найну. — Карам, пошевелил пальцами на ногах.

— А если расскажу?

— Ну… — Карам осекся, — Тогда посмотрим…

Сарна уставилась ему прямо в глаза.

— Это Оскар.

— Оскар?! Он согласился? Как? Что ты ему сказала? Надеюсь, ты не снизила плату за комнату…

— Я еще ничего ему не говорила, но он точно согласится.

— Ох-хо, неужели? А если нет? Что, если он соберет вещи и съедет? Мне придется искать другого жильца. Ты об этом подумала?

— Он согласится. Оскар нам как родной…

— Ради бога, он — наш жилец! — перебил Карам. — Нельзя просить его жениться на твоей сестре, чтобы добыть ей гражданство, Так не делается! В конце концов, он может сообщить об этом куда следует.

— Не сообщит. — Сарна забралась в постель. — Он жил в этом доме пять лет. Слова грубого не скажет, всегда такой вежливый, милый. И он не съедет. Ему хочется остаться здесь. Не думаю, что Оскару есть куда пойти. Где грелка? Я просила Раджана положить ее в постель.

Так вот что жгло Караму ноги! Грелка посреди лета. Эта женщина живет в своем собственном мире.

— Ты дурно поступаешь. Нельзя впутывать чужих в семейные дела. Почему ты так отчаянно хочешь оставить Найну здесь? Только посмотри на себя: выдумываешь аферы, готова преступить закон — лишь бы она была с тобой. Почему?

— Найна — моя сестра! — Сарна снова выпрыгнула из кровати, — Хаи Руба! Я честная женщина, — Руки в боки, и она завелась: — Если я даю слово, то я его сдерживаю. И не забывай, я согласилась подыскать ей жениха ради тебя и твоего дела. Из-за тебя у меня сейчас столько хлопот, но я все сделаю сама. Ты даже не будешь знать, что происходит.

— Значит, я виноват? Мое дело?! Оно полетит коту под хвост, если я стану потакать твоим капризам. Ты хоть знаешь, сколько всего нужно для свадьбы? Это стоит денег. Кроме того, надо было заранее подать заявление — уже наверняка поздно. Им придется платить за свидетельство и бог знает за что. Когда я помогал Чаранду женить сына, накопилась кругленькая сумма — почти восемьдесят фунтов. Восемьдесят, подумать только! А развод? Думаешь, это бесплатно? И потом, не забывай: придется платить за настоящую свадьбу, если она когда-нибудь состоится. Без меня тебе не обойтись, а ты говоришь — не вмешивайся. Ну разве мы можем оставить Найну у нас, подумай!

— Я пообещала. Это мой долг. — Подбородок Сарны решительно взмыл вверх, как и ее голос. — Я заплачу за все и, если понадобится, продам драгоценности.

Карам отвернулся, жена не унималась:

— Все твои братья здесь. Почему же мне нельзя оставить сестру? Хочешь, чтобы я была одинока? Поверь, все получится. Мой план сработает, вот увидишь.

Будь на то его воля, Карам заткнул бы уши и велел жене замолчать. А он лишь опустил глаза в книгу — вдруг чтение поможет ему не слышать Сарну? Нет, он чересчур взвинчен. Решимость жены напомнила ему о словах Дизраэли, которые Карам прочитал незадолго до ссоры: «Гладстон мог убедить в чем угодно и других, и самого себя». «Какое полезное качество!» — подумал тогда Карам. Теперь он понял, что ошибался. Это скорее недостаток — чрезвычайно выгодный, аморальный и сокрушительный. Сарна до сих пор бранилась. Был только один способ ее угомонить — сдаться.

— Ладно, ладно, замолчи уже. — Он поднял руки, словно его арестовали. — Я все это слышал, и не раз. Учти, если не выдашь Найну замуж до первой недели июля, она поедет в Дели со мной. У тебя двадцать дней. Твои дела меня не касаются. Я не желаю в этом участвовать.

Оскар не мог их выручить, женившись на Найне, хотя Сарна сказала, что от него ничего не потребуется. Это изменило бы саму его суть. Он уже заметил, что его писательские способности медленно сходят на нет, если он принимает участие в историях, которые записывает. Оскар не хотел признавать этого, и не мог отрицать, что его рука дрогнула, когда ухо выхватило из речи хозяйки обязывающее «ты». Слова выходили из-под ручки кривыми и неразборчивыми, если за ними крылось вмешательство в жизненный сюжет Сарны. Например, так было в канун Рождества, когда Оскар пошел вместе с ней посмотреть на Оксфорд-стрит в праздничных огнях. Он вспомнил предательские строчки, которые начали менять его судьбу: «Ты помнишь, что он сказал…», «Ты ведь там был…» В тот день Оскар невольно сменил роль пассивного наблюдателя на активного. Взял на себя ответственность за происходящее. Поэтому-то Оскар и не хотел помогать Сарне. Слишком велик риск. Нельзя ставить на карту работу всей жизни только ради того, чтобы кому-то помочь. Каково ему будет без чужих историй? Нет, он еще не готов. Пусть даже ради Найны, чье скромное великолепие изменило цвет его снов и нарушило размеренный ритм жизни.

И все же в этих мыслях сквозила пустота поражения. Борьба внутри Оскара не прекращалась, а вся семья ждала его ответа: Сарна, вместо того чтобы говорить во весь голос, шептала и остальным велела не шуметь, словно тишина способствовала принятию быстрого и желаемого решения. «Ш-ш-ш-ш! Ш-ш-ш-ш!» Казалось, они жили в скороварке, которая то и дело свистела. Что-то готовилось в этом доме, и за Оскаром было последнее, определяющее действие. Сарна уже порезала, смешала в нужных пропорциях и приправила все продукты. Оскару оставалось только сказать «да» или «нет», — добавить соли, которая могла либо подчеркнуть аромат блюда, либо безвозвратно его испортить.

Оскар редко видел Найну. Если он заходил в комнату, девушка незаметно уходила, едва слышно ступая и опустив глаза. Они никогда не разговаривали, разве что обменивались неловкими приветствиями. Но в тех взглядах Найны, что Оскар успел поймать, он увидел истинную красоту. Она была похожа на отражение в ручье — вполне отчетливое, хоть и неуловимое. Найна всегда казалась Оскару недоступным чудом, и вот ее жизнь — в его руках. Как сказала Сарна: «Ты решать ее судьба, ОК. Она останется или уедет — ты решать». Однако от этого зависела и его собственная жизнь. В словах Сарны он почуял власть: в конце концов, она — хозяйка дома, безраздельная правительница. В такой щекотливой ситуации принять решение было еще труднее.

По мнению Сарны, услуга, о которой она просила, ничего ему не стоила: «ОК, ни головная боль, ничего — только подписать бумагу. И все». Как же ей объяснить, что автограф может стоить ему привычного существования? Сарна почему-то была уверена, будто угроза нависла над ее жизнью. Со слезами в голосе она поведала ему о своей беде: «Я пообещать. Я клясться, что устроить Найна свадьба. И поэтому я должна, должна! Она моя сестра. В Индии нет жизни. Если она страдать, я страдать. Если она уехать, я уехать!» Разве мог Оскар отвернуться, увидев ее отчаяние? Как же растолковать Сарне, что его разум терзают тысячи странных историй, словно насмешка над скучной жизнью архивариуса?

Раздумывая, принимать или не принимать участие в жизненном сюжете Сарны, Оскар чувствовал, как совершенно иная история разворачивается на его глазах. Она тяжело дышала за дверью мансарды, щекотала Оскара в душе, следовала за ним всюду запахом карри в одежде и подчас трепетала на стенах его комнатушки. Она хотела подчинить его себе, и чары становились все ощутимее. Оскар не мог отрицать радостного волнения, которое испытал, увидев собственное имя на цветной бумаге. Вместе с тревогой и сомнениями его охватило предчувствие чего-то хорошего. Перед ним открывались новые пути. Благодаря им Оскар почувствовал радость жизни. Он понял, что план Сарны поможет ему писать лучше, изменить положение вещей и наконец зажить по-настоящему.