Последней главы не будет - Полина Федоровна Елизарова

Об этом даже речи не идет!

– Ну, это ты правильно. Мне вот, знаешь, сейчас спокойно оттого, что я в свое время, как некоторые из наших рядов, не наплодил детей. А был бы ребенок, пришлось бы всю жизнь во лжи барахтаться. Объяснять ему что-то, выкручиваться. А нечего тут объяснять, судьба у меня такая.

– Угу.

Я отвел взгляд.

– Да расслабься ты, я же сказал: не твоя это тема! И даже не пытайся больше. И знаешь, прости меня и ты – за то, что я так методично пытался тебя поломать.

Мы наскоро, безо всяких эмоций обнялись, и я, усилием воли заставив себя только что не бежать бегом, поспешил на свежий воздух.

Мы все в этом мире связаны.

Простых совпадений не бывает.

Иногда случаются странные вещи, вытекающие из силы нашей мысли.

Ворона и пепел сигарилл, я и товарищ Аркадия по несчастью, его сосед по палате, прервавший наш гнетущий для обоих диалог и сообщивший, что скоро обход и лучше бы ему вернуться.

Но зато теперь у меня появилась возможность реально помочь Алисе!

Вот так вчера я неожиданно нашел для нее неплохой вариант, с которого можно начать менять свою жизнь.

А сегодня, сообщив ей эту новость между гамбургером и «чикен-макнаггетс», я имел несказанное удовольствие наблюдать, как сначала расширились от удивления, а потом заискрились надеждой и радостью ее зеленые глаза.

Короче, она не отказалась!

44

Николай Валерьевич снял очки, достал из футляра другие и принялся тщательно прилаживать дужки к ушам с таким видом, как будто ему именно в этих очках будет легче воспринять то, что он сейчас должен будет услышать от меня.

– Ну, мы никогда не затрагивали с тобой эту тему, да… Но у тебя ведь раньше тоже были мужчины, и что, ты хочешь сказать, что каждый раз так переживала очередной роман?

– Нет. Никогда. Это не роман, по крайней мере в том смысле, который ты в это вкладываешь…

– Алиса, это все возраст. Сейчас у тебя такой возраст, если бы я только мог, если бы я только знал как… я бы поменял тебе и биологический возраст, но я и в самом деле не бог… Я все это время пытался тебя хоть как-то понять, но то, что ты делаешь, как ты себя ведешь, это похоже на одержимость какую-то, на тяжелую болезнь! Я понимаю все, я же знаю все с самого начала! Ты, девочка моя, пережила такое… И она просто дремала в тебе с тех пор, эта болезнь, но всему нужен выход, и твое отношение к этому человеку – это просто выход того бессознательного, что ты прятала в себя все это время после аварии… Твоя психика дала сбой, и эта тяга к самоуничтожению, связанная с чувством вины, от которого ты так и не можешь до конца избавиться, – все это вылилось в нездоровое увлечение этим абсолютно пустым человеком! И даже не пытайся меня переубедить, я точно знаю: это так!

– А возраст здесь при чем? Вы, профессор, что-то больше меня путаетесь в моих проблемах!

– И возраст, и это все наслоилось, вот так чудовищно взяло и наслоилось…

– Нет. Я не после аварии… я все свою жизнь это прятала, и от себя – в первую очередь! И болезнь моя имеет название. Это – любовь. Не страсть, такое бывало когда-то и с кем-то, не интерес к ситуации, и так бывало, и, кстати, чаще всего не благодарность, как к тебе, а самое настоящее чувство, как кристальный родник…

– Боже! Ну не употребляй хоть таких сравнений! Это уже и в самом деле на плохо скроенную мелодраму смахивает, да и главные герои в ней очень, очень сомнительные!

– Хочешь оскорблять – оскорбляй меня! Мне, в общем, по фигу, а его, будь любезен, не тронь!

– Извини. – Он издевательски хмыкнул в сторону.

– Угу, ничего… А на плохо скроенную драму больше похожи наши с тобой отношения! И всегда были похожи! С самого начала!

Ну что ж, я пошла резать профессора его же скальпелем.

После этих моих слов он мигом сморщился так, как будто ему и в самом деле всадили в живот острый предмет.

Да, жестоко, но сколько же, в самом деле, можно резать меня!

– Алиса! Он больной человек, по всем пунктам больной! Может, жалость в тебе вдруг проснулась к людям, может, твое чувство на каком-то неведомом мне доселе милосердии зиждется, ну, знаешь, как начинают люди детей-инвалидов усыновлять, а он – инвалид, инвалид и души, и тела… я не знаю… я даже не понимаю, на что ты надеешься… Я тебе уже говорил: они не возвращаются оттуда, и отношения с тобой для него просто игра, затеянная для того, чтобы хоть немного украсить свою поганую жизнь! То же самое и с Вероникой Андреевной было, да ты ведь и без меня это знаешь, открой же, наконец, глаза! Он не может тебя любить как нормальный мужчина, это невозможно, не-воз-можно! – уже выкрикивая все это, профессор привстал, и брызги его слюны пролетели над столом и упали мне на халат… фу.

– Я была счастлива рядом с ним каждую минуту… Всю свою жизнь я не знала, что такое счастье! А то, что с ним произошло, тебя это вообще не касается! Он всегда был и остается нормальным мужчиной, да что ты понимаешь во всем этом, старый ты сноб!

Но вместо ответного удара мне профессор отчего-то в секунду сбросил темп и устало плюхнулся обратно на стул. За сердце, правда, хвататься пока не стал…

– Боже ж мой! В какой же дреме ты живешь! Мне всегда было тебя искренне жаль, девочка ты моя убогонькая, а сейчас особенно, так, как никогда…

Вон оно как, бросает его из крайности в крайность.

Жаль ему меня.

Да мне тоже, в общем и целом, его очень, очень жаль.

Ну что ж поделаешь, я должна бороться за право иметь то, чего у меня никогда не было, за то, что поселил во мне Платон. И даже пускай на этом все оборвется и ничего уже не будет в будущем (а кто это знает наверняка?!), но я никому больше не позволю размешать все это со вчерашним каре из ягненка, с пустыми холодными объятиями, с грудами таблеток на пахнущих полиролью прикроватных тумбочках, с вашим снобизмом, пофигизмом, алчностью, с тем, что, ежедневно что-то воруя у других, вы обкрадываете прежде всего самих себя!

– Алиса, хорошо… Я очень