Что увидела Кассандра - Гвен Э. Кирби

Среднего Запада протирает стойку широкими круговыми движениями снова, и снова, и снова. Ей почти нравится находиться на периферии всех этих рассказов, но она вспоминает ту ночь в баре у мотеля, тот поцелуй, и ее бесит, что Женщину из Портленда будут целовать самозабвенно и страстно. Она хочет выйти на улицу. И не только для того, чтобы за ними понаблюдать. Она хочет увидеть, где она находится, что это за место между одной сценой и другой.

Главный герой и Женщина из Портленда возвращаются, он оставляет свое обручальное кольцо в кружке для чаевых. Перемотаем сцену. Главный герой возвращается один.

– Странно, что бар еще работает, – говорит он Девушке со Среднего Запада. – Совсем вас не жалеют.

– Я устала, – говорит она, и это чистейшая правда.

Мужчина едет из Нью-Йорка в Рино, Невада, и видит, что Девушка со Среднего Запада ловит попутку к западу от Омахи. (Ее сердце трепещет! Подумать только, как она на это решилась! Гравий на обочине дороги царапает ноги. К ее гигантскому рюкзаку привязана пара походных ботинок, так зачем она надела вьетнамки?) Мужчина съезжает на обочину двухполосной трассы и подбирает ее. (Стоит ли ей садиться в эту машину? Ноги сами несут ее внутрь, хоть она и старается удержать их на горячем асфальте.) Как только она пристегивается и машина разгоняется, мужчина говорит ей, что не стоит ездить автостопом. Разве она не знает, что это опасно, особенно для такой красивой девушки, как она? (Это он намекает на то, что опасен, или на то, что опасны все, кроме него?) Она застенчиво улыбается и говорит: «Значит, хорошо, что я вас встретила». Они приезжают Линкольн, Кирни, Козад, Норт-Платт, Огаллалу – хотя мужчина уже ездил по этим местам, в этот раз он видит все ее глазами, ясными и полными надежды. Через несколько часов ее тревога отступает, хотя она все равно настороже, и вот, глядя в окно, она уже и правда испытывает невинный восторг. Никогда раньше она не путешествовала, никогда не видела таких бескрайних просторов. Разговор у них скучный. «Сегодня такая хорошая погода», – говорит она, но хочет сказать совсем другое. Она хочет сказать, что любит дождливые дни не меньше ясных, что ей нравится, когда снег стирает линии пейзажа. Она хочет кричать, как страстно желает шторма, который срывал бы деревья, как ромашки. Когда наконец на горизонте появляются Скалистые горы, у нее перехватывает дыхание. «Равнина, – говорит она, – равнина исчезла так внезапно», и Девушка со Среднего Запада впервые чувствует наслаждение от слияния мысли и слова, а ты чувствуешь жар ее наслаждения в кончиках пальцев. Тебе на мгновение хочется провести с ней больше времени. Но она – лишь эпизод в рассказе. Мужчина высаживает ее в Боулдере, Колорадо, а потом наблюдает в зеркало заднего вида, не обернулась ли она. Не оборачивается. Она идет и думает: может быть, здесь я скроюсь. Но щелчок пальцев – и она исчезает.

Отец и сын едут на похороны и останавливаются на заправке в штате Небраска. Девушка со Среднего Запада подает им кофе, они пьют его за барной стойкой дайнера[27], грея руки о кружки. У нее, конечно, пышный бюст, но теперь это подушки, дающие покой, место, чтобы преклонить голову. Она говорит «Божечки» с акцентом, которого в Небраске не существует, но это не имеет значения для рассказа. Акцент здесь только для того, чтобы показать, что к чему. Есть еще в Америке места, оставляющие неизгладимый след, думает отец. Такой след, что его можно увидеть и услышать, отметка небывалой чистоты. Отец тоже носит такую отметку, но его шрамы запрятаны глубоко, так, что не разглядеть. И они гноятся. Они невыразимы, трагичны и невероятно интересны. Если бы только он смог подобрать слова, они бы полились из него, как кровь из раны. Он не хочет ехать на похороны своего старого друга и жалеет, что взял сына с собой. Предполагалось, что в дороге они сблизятся, но теперь он видит, что у них нет ничего общего.

Фокус повествования смещается. Сыну хотелось бы, чтобы отец не молчал все время. Он хочет, чтобы отец ему доверился. Сын никогда не слышал об этом умершем друге, а теперь они едут четырнадцать часов, чтобы попасть на его похороны. Когда он просит отца рассказать о покойнике, тот качает головой. Почему его отец с такой легкостью беседует с официанткой? Отец и Девушка со Среднего Запада говорят о погоде. Похоронная погодка – соглашаются они оба. Затем, неожиданно для него самого, разговор переходит на сына.

– Вот чего он никогда не поймет, – говорит отец, – так это того, что в жизни не всегда получается делать что захочешь.

– Ох, это точно, – говорит Девушка со Среднего Запада. Она совершенно согласна.

Сын хочет кричать, но обнаруживает, что онемел. Хочет встать, но он будто в ловушке.

«Ха», – думает Девушка со Среднего Запада.

– Я пошел служить во флот, когда мне было семнадцать, – говорит отец. – Женился на женщине, которую любил, но все равно не стал счастливым. Мне не понравилось быть отцом, потому что я все время уставал. У меня есть коллекция журналов для мужчин, которым нравятся пухленькие женщины в экзотических костюмах, и однажды мой сын нашел ее и так и не смог забыть: на каждый Хэллоуин он видит ведьм и Хеллоу Китти, божьих коровок и медсестер – и представляет, как я склоняюсь над тем журналом, и он никак не сможет стереть эту картинку из головы, эту женщину с огромной грудью в кепке Шерлока Холмса – трубка заманчиво свисает изо рта, а плащ расстегнут, и из-под него выглядывает бюстье.

Перемотаем сцену.

Эта поездка с отцом была сущим кошмаром. Ты боишься, что станешь таким же, как он. Но нет. Это сын боится, что станет таким же, как его отец. Это главный герой боится, что он никогда не выберется из этого дайнера, даже если уедет от него на тысячу километров. Даже если он начнет новую жизнь где-нибудь, где светит солнце, где Девушка из Калифорнии научит его жить настоящим. Ее грудь будет маленькой, упругой и высокой. Ты взмахиваешь рукой. Хрустишь пальцами. Но сцена отказывается меняться. Девушка из Калифорнии не появится. В дайнере линолеум на полу. Стена справа разрисована от пола до потолка улыбающимися панкейками, которые пролетают по воздуху, прежде чем вернуться на раскаленную сковороду. Никогда раньше завтрак не наводил на тебя такой ужас. Женщина за барной стойкой моложе, чем тебе казалось, на руках веснушки, заколка придерживает светлые, но безжизненно свисающие