Черный квадрат. Супрематизм. Мир как беспредметность - Казимир Северинович Малевич

Вся же воля всего предметного есть воля беспредметного равенства, но пока что при [помощи] практического разума, или разума практического реализма, заковывается его воля, но не безволие природы и ведется в глубине бездны недосягаемого [освобождение] практического реализма в предметном совершенстве.

37. Поставив себе цель предметного совершенства, поставил нужду и необходимость, как бы нарочно или по недомыслию велел себе идти через тяжелый предметный путь к практическому реализму как совершенству, т. е. к тому, чего нельзя достигнуть и чего нет в его существе и во всем. Не знающий ни свободы, ни запретов, целостный вне всяких различий, включил себя в пути развития и в них же хочет достигнуть того, в чем существует, т. е. целостного неразличимого беспредметного мира единства в трехпутном перекрестке практического реализма.

Воля его движется раздельно в трех путях.

В религиозном пути воля умерщвляется на каждом шагу, отдавая себя целиком воле Бога.

В научном пути воля подчинена фабричному практическому действию к цели.

В искусстве есть для нее возможность свободного движения, но в том только случае, когда воля будет самовыявляться, не зависеть ни от идеологии, ни от содержания первых двух путей, т. е. религии и технических практических построений харчевых форм жизни. Воля искусства выходит из зависимости и становится сердцем его биения. Это выше и мощнее движений комет в их путях, но воля в биении своем не имеет иных путей, как только в сердце, и она вольна в вольности, равной безволью. В этом преимущество волевого состояния искусства перед всеми остальными путями предметного практического реализма человека. Так как воля – продукт практического реализма, то она должна исчезнуть там, где нет ни цели, ни целесообразных действий, – в беспредметном искусстве.

Каждый путь из трех есть отдельные и независимые пути, хотя они объединены одной целью достижения практического реализма – в искусстве красоты, в религии Бога, в фабрике предметного технического совершенства (чего нет в супрематизме как освобожденном ничто беспредметного).

38. Религию нельзя приложить к науке и всему харчевому практическому, также и искусство нельзя приложить ни к первому, ни второму. Все же то, что используется религией и харчевым производством в искусстве, не искусство, а только бутафория.

[39]. Когда выяснится сущность искусства, тогда видно будет, что оно есть путь самостоятельный, как и оба других, с той разницей, что первые два преследуют практический реализм, искусство вне этого.

Человек движется и расходится в трех путях, каждому отдает часть времени и в каждом находит истину. Трем истинам служит человек и от трех истин берет благо, но сотворить одно единое не может, хотя и завершает свою триединую культуру церковью.

41. За все время исторического развития человеческой жизни через два практических предметных основных пути, религию и путь харчевой техники. Искусство находилось в роли завершающего или облачающего в свою ризу последних. [И] как бы [получалось, что] все три различия едины, творят целое.

Искусство было прикладным и обязательным, или все три прикладывались друг к другу, творили одну форму; через прикладную роль, очевидно, хотелось достигнуть единства и равности. Но, с другой стороны, искусство рассматривается как нечто производное от развивающейся предметной идейной жизни, как какое-то средство, действие, отражающее содержание жизни, и считается что содержание и есть тот остов, без которого оно не может жить. От него отнимается путь, его самостоятельность, в самом искусстве не находят содержания. В действительности же искусство нельзя приложить, поскольку в нем будет вскрыта его беспредметная сущность.

И все три неприложимы друг к другу. На самом деле, как возможно соединить технику и искусство, художество, если в них лежат различия?

Первое стремится к достижению практических предметов, имеет время, пространство, цель, имеет прошлое, будущее, настоящее, разум, ум. Второе не имеет последнего, поскольку оно достигло крайности беспредметной, оно пришло к своей сущности. Между их существами лежат огромные бездны двух различий, «предметной» и «беспредметной», или в первом лежат идеи, во втором их нет. Одно антиприродно, другое природно. Одно разум, другое возбуждение, и то условно.

42. Жизнь разделяется на идейную и безыдейную, и последнее, безыдейное, должно быть первым, наиглавнейшим, все же идеи должны быть подсобными, поскольку человек еще не достиг своего полного беспредметного плана, оставаясь в животном, предметном, техническом, практическом плане.

Человек видит в себе нечто большее механичного технического действия. В этом видении действительно мерцает нечто большее предметной задачи. Каждая идея полагает достигнуть блага, но само благо не благо, когда оно предметно.

Таких три в жизни или три жизни благ. Первое благо – религиозный дух, второе – благо технической практической харчевой жизни, третье – в искусстве. Но они суть блага, когда достигнут Бог, когда достигнута вещь, когда достигнута красота, а все достижения как цели будут беспредметны. Я отношу к беспредметному только понятие о высшей жизни, лишь в ней превосходство над жизнью материальной харчевой.

Высшее не в предмете, не в благе, но в беспредметном.

43. В беспредметном не может быть идеи как блага, в нем нет обстоятельств, создающих тот или иной вид идей. Всякая идея – результат сложения обстоятельств.

44. В природе нет идеи и обстоятельств, в силу чего что-либо возникало, в ней обстоятельств не может быть. Все находится в целостном единстве как беспредметности (и в то же время нет его). Жизнь же человека целиком в причинах и обстоятельствах, отношениях, от чего возникают различия как предметы.

Стремление человека к чему-то другому, высшему, в большинстве случаев относится и принадлежит духовному, но не материальному; под духовным нельзя все же мыслить полную беспредметность.

Действия духа подчинены идее практического достижения, я не знаю до сих пор духа вне этого. Как бы ни была высока напряженность духовной силы, все же она сводится к простой практической пользе. Таков всякий святой и герой, уничтожающий себя и проповедующий благо.

Нет ни одной иконы, где бы изображен был бы нуль. Сущность Бога – нуль благ, и в этом в то же время и благо. Нуль как кольцо преображения всего предметного в непредметное.

Если бы герой и святые видели, что в благе будущего ноль благ, были бы смущены такой действительностью, и у героя и