Песнь вторая. О принцессе, сумраке и гитаре. - Тиа Атрейдес

— Запад ли, Восток… Везде холодный ветер студит мне спину, — легкая полуулыбка Главного Визиря мало соответствовала непроницаемо-холодным зеленым глазам.

— Да продлятся ваши дни, о Сияющий Мудростью! — коснувшись левой рукой лба и правой сердца, шеен низко поклонился, стараясь не выказать неподобающего волнения. То, что Мудрейший Саалех решил переговорить с ним до визита к Владетелю, дарило Рустагиру надежду — что-то старому интригану от него ещё нужно — и вызывало очередные опасения. Хотя, после того, как он не сумел раздобыть никакой информации о планах интересующего Повелителя человека, опасаться чего бы то ни было уже не имело смысла.

— Да будут благосклонны к вам духи предков, — ритуальная фраза в устах Визиря, и та звучала многозначительно. — Присаживайтесь, шеен, отведайте имбирного чаю.

Повинуясь тихому щелчку сухих пальцев, словно из воздуха соткались две очаровательные девы. Поставив перед шеен-хо Саалехом низенький столик темного дерева со стеклянными чайными чашками, оплетенным душистой соломкой чайником и множеством плошек со сластями, прислужницы так же тихо и незаметно ушли.

Начинать беседу шеен-хо не торопился. Медленно и вдумчиво он разливал янтарный чай, любуясь прозрачными ломтиками имбиря, плавающими в стеклянных чашках, вдыхал тонкий пряный чайный запах, тщательно выбирал по одним ему ведомым признакам подходящие засахаренные лепестки… и улыбался. Спокойно, добродушно, словно к нему в гости пожаловал старый друг, с которым все давным-давно пересказано, и нет ничего лучше, чем умиротворенное молчание. Сиятельный шеен, крохотными глотками отпивая нежнейшего вкуса чай, терпеливо ждал, когда же Мудрейший соизволит перейти от церемоний к делу. Отвык Рустагир, отвык от родных традиций. Отвык от замершего в неподвижном величии времени, от показной скромности и смирения. Его собственный традиционный юс благородного и сдержанного темно-зеленого цвета с почти незаметной тонкой вышивкой по вороту и полам в сочетании с золотистым поясом вдруг показался ему верхом вульгарности и безвкусицы. Волнения же за собственное будущее — ничего не значащей мелочью, не достойной даже упоминания.

Поставив пустую чашку на столик, шеен-хо сложил руки у груди и, прикрыв на мгновенье глаза, склонил голову в благодарности духам предков. Рустагир последовал его примеру, надеясь, что теперь-то, когда все церемонии выполнены, услышать от Мудрейшего, что тот желает ему сказать. Но, похоже, жизнь вдали от родных островов сказалась слишком сильно. И, когда Главный Визирь с торжественным видом принялся читать посвященную кружащимся лепесткам персика поэму, вместо положенного восхищения и просветления почувствовал нечто похожее на ярость.

С трудом совладав с непослушными эмоциями, шеен припомнил нечто подходящее к случаю, хоть и не такое длинное. Старательно замедляя дыхание и заставляя себя расслабиться, он продекламировал две дюжины строчек и, к собственному удивлению, успокоился по-настоящему. Пожалуй, в его памяти достаточно осталось с юношеских лет, чтобы проникнуться вечной красотой природы и божественным ритмом слов древнего поэта.

Теперь уже улыбка затронула не только губы, но и глаза Мудрейшего. Видимо, он остался доволен тем, что увидел и услышал. Что ж, Рустагир вполне понимал его опасения — последний раз они виделись больше семи лет назад. На месте Главного Визиря он бы и сам для начала убедился бы в том, что древние традиции все ещё имеют власть над тем, кто не появлялся на Островах столь давно.

Как принято, дальними окольными путями собеседники наконец подошли к основной теме разговора. Упомянув всех общих родственников вплоть до троюродных дядюшек двоюродного деверя сводной сестры побочного кузена, обсудив урожай жемчужниц в прошлом году и недавний шторм, погубивший половину рыбацких суденышек северных островов — Устимо, Гыштанук и Халлико, — Светоч Мудрости перевел разговор на Империю Кристисов.

— Весьма прискорбно, сиятельный шеен, что вам так и не удалось добиться доверия Лермы Кристиса, — в голосе Мудрейшего слышалась отеческая укоризна. — Но, к нашему с вами благу, взор Небеснорожденного нынче устремлен в другую сторону. И, если нам удастся порадовать Высочайший слух приятными известиями, в милости своей он позабудет о вашей оплошности.

Склонив почтительно голову, шеен перебирал все последние слухи, дошедшие до его ушей. Все его поза выражала смирение и раскаяние, ум же лихорадочно работал. Чего хочет старый змей? Неужели невыполнимое задание и срочный вызов на родину подстроен им, чтобы только шеен Рустагир оказался в полной его власти? Последующие слова седого интригана подтвердили неприятные подозрения.

— Сын мой, — учитывая дальнюю степень родства, Старейший имел полное право так назвать шеена, но обращался так к нему с тех самых пор, как пятнадцать лет тому назад посадил троюродного внучатого племянника на отплывающий в Империю корабль. Похоже, на этот раз дело было настолько серьезно, что Мудрейший не погнушался и таким образом напомнить шеену, что его приказы (пусть и данные под видом просьб или советов) обсуждению не подлежат.

— Слушаю вас, отец, — шеен поклонился ещё почтительней.

— В память о твоем отце, сиятельном шеене Янцу Рустагире, я помогу тебе, Нимуе Рустагир. Погоди, — подняв руку, Главный Визирь пресек очередное церемонное выражение признательности и смирения. — Ты знаешь, что Осененному Благодатью Карум старшему сыну Владетеля приходит пора заключить брак. К началу весны ему предстоит выбрать себе из самых высокородных семейств Полуденных Островов трех прекрасных, образованных и благовоспитанных дев, и назвать одну из них старшей женой, двух же других младшими. Одна из твоих кузин, возможно, станет избранницей Небеснорожденного Наследника.

Нимуе Рустагир не мог понять, к чему клонит Мудрейший. О предстоящем браке Небеснорожденного Юсине знали все жители островов, и не только. Как и о традициях выбора невесты. Причем тут он? С племянницей шеен-хо Саалеха он не был знаком, да и как? Из её шестнадцати лет последние пятнадцать он был слишком далеко. Да и с её отцом, младшим братом Главного Визиря, встречался от силы пару раз. Не говоря уже о том, что Осененного Юсине ни разу не видел даже издали.

— Не понимаешь, зачем старый Саалех рассказывает тебе то, что знает и последний рыбак? — похоже, проницательный змей углядел в нем недостаток почтительного интереса. Нехорошо.

— Простите, Мудрейший, если не сумел выразить все мое безмерное уважение к вашим словам, исполненным для меня, смиренного вашего слуги, высочайшего смысла, — шеен снова поклонился, почтительно прижав обе руки к сердцу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});