Ведьма из яблоневого сада - Елена Арсеньева

Но Вам не следовало быть такой неосторожной на дорогах. Я теперь понимаю, Вы гнали изо всех сил, чтобы успеть поживиться на ярмарке. Вы так гнали, что ни на что не обращали внимания. Вы чуть не сбили меня, но даже не заметили этого. Но я-то заметил Вашу машину, запомнил ее номер. Сначала я даже в полицию заявить собрался, а потом подумал: сам виноват. Я же тоже не слишком внимателен на дороге. У меня голова вечно всякой ерундой забита. Я ведь историк, понимаете, я живу там, в тех далеких временах, там я чувствую себя как дома, а в реальной жизни теряюсь, делаюсь рассеян до смешного. Вот я и подумал: сам виноват, не буду поднимать никакого шума… Тем паче что я человек нескандальный. Я и забыл о том случае, как вдруг наткнулся на знакомое авто на одной из укромных улочек Нуайера. Там все было заставлено машинами – народу на ярмарку съехалось множество! – но «Порш» только один. И цвет такой же, и номер тот же… Машина была пуста, заперта. Я посмотрел – и отправился на ярмарку.

На ступеньках собора сидела нищенка. Я таких никогда не видел – прямо только что вышла из Двора Чудес! [27] – с полуседыми космами, торчащими из-под клетчатого, низко надвинутого платка, в живописных лохмотьях… Ну я бросил ей монетку и заметил, что глубокая миска, стоявшая перед ней, полна до краев. Тут же валялись и бумажные деньги. Да, ей щедро подавали! Я увидел также, что она ссыпала деньги в мешок и поставила перед собой пустую миску. Погуляв по ярмарке, я возвращался через каких-то полчаса и увидел, что там опять груда монет и бумажек. Столь колоритная особа притягивала людей как магнитом, даже стоявший неподалеку ажан [28] не решался турнуть ее. К тому же она сидела на ступенях собора – как-никак на святом месте!

«Оказывается, нищенство – доходный промысел, – помнится, подумал я тогда. – Не бросить ли мне мои исторические изыскания, ради которых я приехал в Бургундию, не забыть ли о Николь Жерарди, не купить ли на ярмарке такую же обливную глиняную миску, как у старухи-нищенки, и не сесть ли вон там, чуть в сторонке, с протянутой рукой?»

Впрочем, должен сказать, что нищенка руку не протягивала. Она просто сидела – важная, как королева в лохмотьях. А деньги так и сыпались ей в миску. Что-то было в ней… от павшего величия. Какая-то усмиренная гордыня… А люди, как я имел возможность наблюдать, успеху завидуют, но смиренную гордыню очень жалеют. Может быть, они возвышались в собственных глазах, бросая мелкие монеты женщине, которая наверняка знавала лучшие времена, а теперь пала так низко, что принуждена побираться?

Я несколько раз видел, как нищенка высыпает в сумку груды мелочи, снова ставит пустую миску и снова опорожняет ее.

Я бродил и бродил вокруг собора, то нырял в людскую толчею, то просто шатался по улицам… И вот я снова оказался на той улице, где стояли автомобили. Их уже осталось мало: ярмарка заканчивалась, народ разъезжался. Внушительный «Порш», впрочем, на своем месте. И вдруг меня разобрало любопытство. Мне захотелось увидеть хозяйку машины, которая чуть не сбила меня. Да, что за рулем была дама, я знал: там, на шоссе, успел разглядеть ее пышные седые волосы. Я встал в сторонке и принялся наблюдать. Примерно через полчаса из-за угла вывернула ковыляющая фигура. О, та самая нищенка! Надо же, она еще и хромая, бедняжка!

Она шла, низко надвинув клетчатый платок на лоб, но так и стреляла глазами по сторонам. И я втиснулся в дверную нишу дома, около которого стоял. Сам не знаю, почему мне было так важно, чтобы нищенка не заметила меня…

Она и не заметила. Вдруг старуха замедлила шаги около «Порша». Огляделась, потом порылась в своих лохмотьях и достала связку ключей.

«Понятно, – подумал я. – Хозяйка «Порша» приостановилась там, у церкви, бросить ей монетку и обронила ключи. А нищенка и не подумала их вернуть ей! Прибрала ключи к рукам и сейчас обчистит машину! Итак, она не только нищенка, но и воровка!»

Я уж открыл было рот, чтобы турнуть наглую особу, но подумал: а откуда ей знать, что ключи, которые обронила дама, именно от «Порша»?..

Я задумался только на миг, но нищенки его хватило, чтобы отпереть машину и скользнуть в салон. В то же мгновение она задернула шелковые шторки на окнах, и то, что происходит внутри салона, я видеть не мог.

Казалось бы, самое время поднять крик, позвать ажана, что-то сделать, как-то ее остановить…

Но я не трогался с места. Я чего-то ждал, меня словно сковало что-то. И я дождался: дверца «Порша» распахнулась, на тротуар ступила нога в дорогой лаковой туфле с пряжкой, а потом выбралась важная, шикарно одетая немолодая дама. В ее ушах и на пальцах сверкали бриллианты. Я узнал ее седые волосы. Это была хозяйка «Порша».

Постойте, а где же нищенка?!

Что же получается?

– Мадам Дюбоннез! – услышал я в ту минуту веселый голос и узнал своего приятеля Жоффрея Пуссоньера из Муляна. – Я искал вас на ярмарке, но не видел. Вы только что приехали? Идете на банкет?

– Конечно, иду, – откликнулась хозяйка «Порша». – Я давно приехала, и знаете, мой мальчик, просто свинство с вашей стороны, что вы не замечали свою соседку! Я вас видела неоднократно!

– Что же не окликнули? – удивился Жоффрей, подставляя ей руку. – Позвольте проводить вас в ресторан, мадам Дюбоннез.

– Не окликнула потому, что не хотела мешать, – засмеялась она. – А теперь идемте, идемте поскорей, я очень проголодалась сегодня!

И они ушли по направлению к гостинице «Замок Аршамбо», где, как я слышал, должен был состояться банкет главных устроителей и спонсоров ярмарки. И если эта мадам Дюбоннез туда приглашена, значит, она числится среди важных персон. Но как же… нищенка?

Убедившись, что мадам Дюбоннез и Жоффрей уже далеко, я выбрался из спасительной ниши и подскочил в автомобилю. Шторки были раздернуты, я увидел, что салон пуст. На заднем сиденье громоздился клетчатый узел… я узнал платок нищенки…

Я узнал платок нищенки и все понял!

Все было просто. И меня разобрал смех! В то время я еще ничего не знал о Вас, мадам Дюбоннез. Я просто подумал, что дама, видимо, находится на грани разорения и таким нехитрым способом пополняет свой кошелек. Ну что ж, каждый зарабатывает как может, я никогда никого не осуждал – кроме, может быть, грабителей и убийц. Я преисполнился к Вам симпатии и сочувствия, клянусь!

Но потом, поговорив с Жоффреем, узнав, что Вам, Вашей сестре и племяннику, которые живут в Самбуре, принадлежит чуть ли не бóльшая часть окрестных земель, услышав о Ваших скотоводческих фермах, о виноградниках, я задумался над причинами, которые толкнули Вас к нищенству.

Что такое нищенство в Вашем случае, как не ложь, не мошенничество и не кража? Вы обманом вымогаете у людей деньги – пусть и не столь большие, но все же… Они обмануты Вами, они подают Вам на бедность! Вы так ловко маскируетесь, что никому даже из самых близких людей не пришло бы в голову, что нищенка на ступеньках собора Сен-Мартин – Вы, важная и богатая Селин Дюбоннез! Вы играете на слабости человеческой, на жалости, но потворствуете своему пороку. Этот порок – алчность. Вам мало того, что у Вас есть. Вы хотите большего – любой ценой. И еще не все. Вам нравится управлять людьми, заставлять их плясать под Вашу дудку. Казалось бы, ну кто она такая – нищенка! А между тем именно она заставляет людей расставаться с деньгами…

Думаю, Вам очень нравится властвовать над поступками людей – даже в такой мелочи. Ну и, конечно, Вы любите деньги…

Тогда я вспомнил об одной женщине, которая жила за двести лет до Вас, но которая тоже больше всего на свете любила деньги – и порок. Ради этого она на многое пошла – стала проституткой и убийцей. Ее имя… о, Вы знаете ее имя, верно? Вы знаете о Николь Жерарди? Я понял это по Вашим вспыхнувшим глазам, когда назвал его. Вы тотчас затаились – однако Вы выдали себя. Я тоже себя выдал – делал слишком откровенные намеки. Вы поняли, что я видел нищенку и разгадал Ваш секрет. Но Вы должны знать, мадам Дюбоннез, – Вам нечего меня бояться. Я не собираюсь Вас разоблачать, не собираюсь Вас шантажировать. Я никогда не осуждал Николь Жерарди. Напротив, я жалел ее. И Вас тоже жалею, не осуждаю и Вас. У меня нет теперь сомнений, что Вы – правнучатая племянница Николь, Вы с ней родня. В каждом из нас есть нечто, чему он не может противиться, что-то вроде родового проклятия. На Вас лежит проклятие Николь. Вы не властны над собой. Вы совершаете то, что совершаете… А кто я такой, чтобы судить Вас?

Вы должны знать, что я Вас не выдам ради Николь. Вы написали мне письмо, предлагаете встретиться на дороге во Френ через два дня. Я предчувствую, что там Вы попытаетесь подкупить меня, обеспечив мое молчание деньгами.

Пишу это письмо, чтобы успокоить Вас, мадам Дюбоннез: я Вам не враг. Я историк, поймите. Историк не может вмешиваться в судьбы людей, не имеет права судить и выносить приговоры. Он наблюдатель, сторонний наблюдатель! Поэтому, еще раз повторюсь, Вы не должны бояться каких-то разоблачений с моей стороны. И не должны унижать ни меня, ни себя, умоляя меня о молчании или, господи помилуй, предлагая мне за него деньги. Наоборот, я буду умолять Вас – умолять на коленях! – позволить мне хоть одним глазком взглянуть на дневник Николь Жерарди. Что-то говорит мне, что бесценная реликвия у Вас. Поверьте, позволив мне взглянуть на нее, а еще лучше – снять с нее копию, Вы окажете неоценимую услугу не мне, а всей мировой исторической науке, этой госпоже, которой я верно служу.