Остров - Виктория Хислоп

Глава 13

Всю следующую неделю Маноли чувствовал себя раздосадованным, что для него было непривычно. Как это он мог преследовать Марию? Она ведь совершенно не похожа на тех женщин, которых он встречал во время своих путешествий. Кроме того, принятые нормы поведения и общения мужчин и женщин здесь, в Плаке, совсем не походили на нормы отношений в больших городах, где он жил. Здесь, на сельскохозяйственном Крите, каждое движение, каждое слово были предметом пристального внимания. Маноли весьма остро это ощущал, когда навещал Анну. Хотя он всегда был осторожен и следил, чтобы определенные границы не нарушались, он все же понимал, что играет с огнем.

Но в Анне он видел только скучающую дамочку, которой не хватало общения, она отделилась от деревни, где выросла, и достигла своих целей, заняв положение, за которое другим людям приходилось платить. Да, она изменила свое социальное положение, но теперь плавала в некоем социальном вакууме, не имея друзей, и Маноли был только рад развлечь ее. Глаза этой женщины так жадно ловили его взгляд, ее губы сами собой раздвигались в щедрой улыбке, было бы невежливо не обратить на нее внимания.

А вот Мария совсем другая. У нее не только нет честолюбивого желания сестры выскочить замуж и уехать куда-нибудь подальше от их деревни, она как будто и вовсе не имела желания выходить замуж. Жила в маленьком домике с овдовевшим отцом и казалась довольной всем, притом что безусловно созрела для брака. Маноли ни за что бы не признался в этом самому себе, но именно отсутствие интереса к нему у девушки и привлекло его. Но времени у него достаточно, следовало просто проявить терпение, и рано или поздно Мария будет завоевана. Чего-чего, а уверенности в себе мужчинам рода Вандулакис хватало. Редко случалось такое, чтобы они не получали того, чего хотели. Маноли был точно таким же. Тем более что на его стороне было многое. Но возможно, самым важным тут оказалось то, что Фотини, жалея Марию, не передавала ей сплетен о Маноли и Анне. А источником этого вечно бьющего фонтана историй был брат Фотини, Антонис. Прошло уже больше пяти лет после того поцелуя, который ничего не значил для Анны, но значил слишком много для Антониса, однако парня до сих пор терзало чувство, что его просто выбросили как нечто ненужное. Он презирал Анну и со злобным удовлетворением наблюдал за продолжающимися визитами двоюродного брата ее мужа, ставшими еще чаще с тех пор, как Александрос и Элефтерия больше времени стали проводить в Неаполи. Антонис, приходя к Фотини поужинать в прибрежную таверну, ставшую теперь ее домом, каждый раз рассказывал ей обо всем.

– На прошлой неделе в обеденное время он там провел не меньше двух часов! – злорадствовал он.

– Да не хочу я тебя слушать! – сердилась Фотини, наливая Антонису ракии. – И не хочу, чтобы это слышала Мария.

– А почему нет? Ее сестра просто дрянь! Ты думаешь, она этого еще не знает? – огрызнулся Антонис.

– Конечно, ничего такого она не знает! И ты тоже не знаешь. Что с того, что кузен ее мужа к ней заходит? Они ведь родня, разве не так?

– Знаешь, если бы он заходил время от времени, это одно дело, но ведь не каждый же день! Даже родственники не встречаются так часто.

– Ну, что бы ты там ни думал, Мария не должна ничего знать… и Гиоргис тоже. Он и без того настрадался. Анна вышла за богатого человека, и это лучшее, что могло случиться в его жизни, так что придержи-ка ты язычок. Я не шучу, Антонис!

И Фотини действительно не шутила. Она стукнула бутылкой по столу перед братом, уставившись на него яростным взглядом. Фотини готова была защищать Гиоргиса и Марию Петракис, как если бы они были ее собственной плотью и кровью и она хотела, чтобы эти злобные и вредные слухи не достигли их ушей. Отчасти и она сама не желала в это верить. Зачем бы Анне, чья жизнь буквально перевернулась в тот вечер, когда она встретила Андреаса, так рисковать? Сама эта мысль выглядела оскорбительной и глупой; кроме того, Фотини втайне питала надежду на то, что Маноли, объект внимательного наблюдения Антониса, может однажды заметить Марию. После того обеда в день святого Георгия Мария без умолку говорила о кузене Андреаса, снова и снова вспоминая все подробности их знакомства в доме Вандулакиса.

А Маноли был тем временем несколько раз замечен в деревне. Поскольку он был уже знаком с Гиоргисом, его тепло приняли мужчины Плаки. Скоро Маноли стал постоянной фигурой в баре, куда ходил теперь так же часто, как местные, играл в триктрак, курил вместе со всеми крепкие сигареты и обсуждал политику властей острова и мировые дела. Даже в этой маленькой деревне, стоявшей на дороге, которая вела в деревеньки еще меньше, мировая политика была предметом постоянных перетолков. Несмотря на удаленность Плаки от большого мира, события, происходившие в материковой Греции, неизменно возбуждали здесь и горячие споры, и гнев.

– Да будь прокляты эти коммунисты! – восклицал Лидаки, стуча кулаком по стойке бара.

– Как ты можешь такое говорить? – возражал ему кто-нибудь. – Если бы не они, может, там вообще бы все развалилось!

Споры продолжались чуть ли не до рассвета. Сколько было греков в таверне, столько могло быть и точек зрения, а количество аргументов равнялось числу оливок в банке.

Маноли знал мир лучше, чем другие посетители бара, – ведь многие из них никогда не ездили дальше Ираклиона, а большинство и до Ханьи редко добирались, – поэтому он внес в споры новые аргументы. И хотя Маноли осторожничал и не хвастал своими случайными победами, которые, вообще-то, и были главной причиной его путешествий, он многое рассказал местным об Италии, Югославии, об их братьях в материковой Греции. Маноли был человеком легким, он всем нравился, все наслаждались тем весельем, которое он приносил с собой.

Когда споры ненадолго утихали, Маноли всегда готов был рассказать парочку анекдотов, и собравшиеся ему в этом потворствовали. А его рассказы о старых турецких банях в Афинах, об испанской лестнице в Риме и барах в Белграде всех зачаровывали, и пока Маноли говорил, его слушали затаив дыхание, разве что случайно постукивала фишка по доске.

Маноли не нужно было приукрашивать свои истории, чтобы завоевать внимание. Он ведь действительно на небольшое время угодил в тюрьму, его уносило на лодке прямо в Средиземное море, он дрался на дуэли на одной из грязных портовых улочек в Югославии – все это чистая правда. Это были приключения человека, который путешествовал, ни о чем не заботясь и ни за что не отвечая. Все это характеризовало Маноли как человека беспечного, беззаботного, но Маноли быстро осознал, что ему не хочется, чтобы в нем увидели человека, не подходящего дочери Гиоргиса, и сменил тон своих рассказов.

Антонис сначала забивался в угол, но стоило появиться двоюродному брату его хозяина, теперь вполне тепло приветствовал Маноли. Их объединила музыка, а также тот факт, что оба они провели несколько лет вдали от этой провинции. Хотя Антонис и Маноли были намного моложе тех седеющих мужчин, с которыми пили, они в каком-то смысле лучше знали жизнь, чем старшее поколение. В детстве Маноли учился играть на лире, и во время его бродячих лет она была ему и подружкой, и хранителем, потому что в какой-то момент жизни только музыка встала между ним и голодной смертью. Маноли нередко приходилось петь и играть, чтобы заработать себе на ужин, и лира была его единственной ценной собственностью, которую он никогда не поставил бы на кон. А теперь этот драгоценный инструмент висел на стене за стойкой бара, и, когда ракии в бутылке оставалось уже совсем немного, Маноли мог снять ее с крючка и начать играть, и тогда звуки вибрирующих струн разносились в вечернем воздухе.

Точно так же флейта Антониса, его тиаболи, была его постоянной спутницей все те годы, что он провел вдали от дома. Ее сладкий голос наполнял пещеры и пастушеские хижины, мелодия утешала сердца и души его товарищей и выполняла также более прозаическую задачу, помогая им не заснуть в долгие часы настороженного ожидания. При всей разнице между Маноли и Антонисом музыка оказалась неким нейтральным пространством, где богатство и социальное положение не играли никакой роли. Оба мужчины могли играть в баре и час, и дольше, запоминающиеся мелодии словно бросали чары на слушателей и на тех, кто слышал музыку через открытые окна таверны, когда ее звуки растекались в тишине.

Хотя все прекрасно знали о том, каким огромным богатством обладают родители Маноли и сколько денег он умудрился спустить, большинство деревенских смотрели теперь на него как на равного, как на человека, который вынужден тяжко трудиться ради пропитания и, вполне естественно, горит желанием обзавестись женой и детьми.