Создатель балагана - Алексей Верт

Ученый подобрался ближе и сам дернул рычаг, переводя его на «малый вперед». Корабль замедлился, и Юлиус напряженно вслушался в тишину. Только механические скрипы, мерное урчание двигателя и шум волн. Никаких прекрасных дев и чарующих песен.

– Теперь вы должны пойти и извиниться перед своим другом, – сказал Леонид. – Как бы то ни было, но он только что спас нам жизнь.

– Он этого не хотел, – скривился мошенник. – Он просто отвратительно поет.

– Мне кажется, что мотив сейчас не имеет значения. А вот результат, который выражается в том, что мы живы и в безопасности, – имеет.

Юлиус не мог не признать, что в здесь есть здравое зерно. Если бы не Гераклид, то сейчас мошенник стал бы ужином. Или что там следующее в графике принятия пищи? В любом случае, извиниться действительно стоило.

Вернувшись на палубу, Корпс застал Аквуса на корме. Тот напряженно вглядывался вдаль.

– Прости меня, дружок, – сказал Корпс. – Ты не бесполезен. И хотя, Орк тебя забери, я считаю, что в одиночку справился бы лучше, но именно сейчас и именно здесь, ты спас нас. Возможно, боги были в чем-то правы.

Юлиус замолчал, ожидая бурных вскриков радостей и объятий, сопровождаемых криком «я знал, что мы лучшие друзья!». Может быть, самовосхваления и попыток тут же сложить оду в собственную честь. Но Гераклид Аквус все так же безучастно всматривался вдаль.

– Эй, ты не слышишь? Я извиняюсь, а ты – герой!

В этот раз Гераклид соизволил обернуться. Выражение скорби на его лице смогли бы повторить только самые лучшие актеры современности.

– Я действительно так ужасно пел? – голос Аквуса дрогнул, на глазах выступили слезы.

«Ох, ну почему так всегда? – пробормотал про себя Юлиус. – Почему я всегда должен раскрывать этому человеку-бедствию глаза на его „таланты“? Почему этим не может заняться кто-нибудь другой?»

– Нет, дружок, – Корпс постарался, чтобы это прозвучало как можно честней. – Это была великолепная песня. Настолько великолепная, что мы сразу поняли – ну, зачем нам эти две бабы, которые всего лишь блеют, как овцы? Сирены, тоже мне!.. Да, ты прекрасно пел, можешь не сомневаться!

– Ты меня не обманываешь? – скорбь не уменьшилась, а в глазах появилась еще и подозрительность. – Мне показалось, что тебе понравилась их песня.

– Только до тех пор, пока я не услышал твою!

Юлиус любил ситуации, когда абсолютная правда может трактоваться так, как это желает слышать собеседник. Вроде и не врешь, и говоришь то, что думаешь.

– Я начинаю тебя понимать, – Аквус важно кивнул, до боли напомнив себя в минуты наивысшего самолюбования. Корпс вздохнул. Период вселенской скорби миновал. К счастью или к сожалению – будет видно дальше. – Вот у них не было такого хорошего певца, а потому они сейчас все мертвы.

Мошенник, несмотря на жару, похолодел и быстро взглянул в том направлении, куда указывал палец Гераклида.

В нескольких десятках метров, то появляясь, то исчезая за бурунчиками пены, дрейфовали останки корабля. Судя по ним, это был старомодный парусник – обломки досок и мачты, а также грязно-белое полотнище, цвет которого настолько походил на морскую пену, что если бы не меткий взор Гераклида – следы кораблекрушения остались бы незамеченными.

Казалось бы, ничего удивительного – в море плавают десятки и сотни досок, измочаленных о скалы жадной стихией. За ними никто не гоняется, за исключением жителей бедных каменистых островов, для которых любой обломок дерева на вес золота. Сокровища и ценные вещи, буде таковые имеются на борту, идут на дно первыми, так что никакой практической ценности найденные обломки обычно не представляют.

Если только сбоку, полуприкрытый парусом, не дрейфует плот, на котором виднеется человеческая фигура.

– Молодец, дружок! – воскликнул Юлиус – на этот раз с полной мерой искренности – и хлопнул Гераклида по плечу. – Глуши машину, Леонид! Там человек за бортом!

Через минуту маневренный кораблик уже развернулся и медленно, боком, стал подплывать к обломкам. Стадис, оставив мошенника у руля, склонился над бортом с длинным крюком-гарпуном в руке и примеривался, как бы поудобнее подцепить плот и притянуть его поближе. В рубке рядом с Юлиусом взволнованно пыхтел Александр. А Гераклид разразился очередными бесполезными советами и восклицаниями, параллельно хватаясь поочередно то за борт, то за сердце, чем утвердил в сознании Корпса одну простую истину, которую тот бережно поставил на одну из самых широких полок памяти и поклялся себе никогда не забывать. Истина звучала так: «Крупица полезности в некоторых личностях уравновешивается килограммами пустой болтовни и поводов для раздражения».

– Юлиус! – Леонид с третьей попытки зацепил плот. – Нужно будет слезть вниз, чтобы обвязать беднягу веревкой – иначе наверх не затащим.

Мошенник зафиксировал штурвал, провел ладонью по шерстке на макушке у крота – тот в ответ несколько раз серьезно кивнул: «Иди, мол, а я присмотрю за управлением!» – побежал наверх. Скинул штаны, рубашку и с разбегу прыгнул в голубые волны. Юлиус ждал прохлады и хотя бы временного спасения от жары, однако толща воды слишком хорошо прогрелось под солнцем. Ему показалось, что он погрузился в теплое растительное масло, скользкое, липкое, испортившееся на жаре и оттого с прогорклой вонью.

Источник отвратительного запаха довольно быстро обнаружился – на плоту было не одно тело, а два. На краю, наполовину погрузившись в воду, висел труп сирены. Массивный хвост с зеленой чешуей, длиннопалые руки – с двумя суставами вместо одного локтя, спутанные золотистые волосы. Чудовище явно умерло не от жары – лицо в кровоподтеках со свернутым набок носом, рассыпанные по бревнам плота зеленоватые зубы и окровавленное весло, лежащее тут же рядом, говорили о редкостном мужестве и желании жить того, кто сумел преодолеть очарование лживой песни и оказать достойный прием сирене. Из ее рта тянулся длинный фиолетовый язык с раздвоенном кончиком, а открытые в посмертии глаза смотрели обиженно и удивленно: «Как так? Меня – убивать?»

Вторая жертва кораблекрушения – или, если говорить точнее, героичный и неповторимый победитель монстра – походил на огромную черную кляксу – из-за цвета балахона и сапог. Юлиус, сморщившись, столкнул труп сирены в море, подтянулся на досках плота, подобрался поближе к телу и стащил с головы капюшон с вышитой эмблемой Диониса.

Это была девушка с огромными кругами под глазами, с распухшим языком и исцарапанной щекой, с облезшим от солнечных ожогов носом, с синеватой шеей и воспаленными веками. Из этой жертвы кораблекрушения мог бы получиться великолепный, прямо-таки книжный мертвец, какими их описывают в популярном бульварном чтиве о восставших из Аида. Но не получился – на виске билась синяя жилка, а из горла доносилось еле слышное сипение и хрип.

Юлиус торопливо обвязал жрицу Диониса – в голове мелькнул смутный образ узнавания – веревкой и махнул Леониду «поднимай, мол!». Когда тот уже бережно втаскивал девушку на борт, Гераклид глубокомысленно изрек:

– А вы знаете, что присутствие женщины на корабле – это к несчастью?

– Еще одна погоды не сделает. Дружок, ты уже забыл как тебе идет женская одежда?

Несколько следующих минут были потраченны Гераклидом на возвращение проглоченного от возмущения языка, что дало Леониду и Юлиусу заняться спасением девушки.

– Массаж сердца и искусственное дыхание должны помочь, – подвел итог осмотра ученый, не горя однако желанием приступать к озвученным действиям.

Некоторое время мошенник и Стадис смотрели друг на друга, а потом Леонид пробормотал в сторону: «У меня легкие слабые», – и на том все закончилось. У Юлиуса возникло ощущение, что на этом корабле Гераклид не единственный, кому не везет с женщинами.

Аквус, меж тем, наоборот готовился принять активное участие в операции по спасению. Он разминал руки, тренировал дыхание и пытался где-нибудь срочно раздобыть что-то увлажняющее. А то «из-за жары губы у него пересохли, а делать искусственное дыхание с пересохшими губами – это низко, подло и бесчеловечно по отношению к прекрасной девушке».

«Нет уж, – подумал Корпс, – Этак получится, что у девушки по моей вине может возникнуть вселенское отторжение мужского пола как такового, если первым, что она увидит, очнувшись, будет объемный скульптор-неудачник». Данная мысль вновь породила смутное узнавание, которое из-за жары и волнения так и не оформилось в нечто существенное.

Мошенник решил, что поймать образ он всегда успеет, а пока взял дело в свои руки, а заодно и губы. Не обращая внимание на очередное обиженное выражение лица Гераклида, приставил ладони к груди жрицы Диониса и надавил. Прислушался, затем надавил еще раз; зажал нос девушки пальцами и глубоко вдохнул воздух в ей в рот.