Есть, господин президент! - Лев Гурский

— Они не террористы, что вы! — бросился Погодин на защиту банкета. — Только позавчера приехали, из Европы, по собственной инициативе, к нам с дружеским визитом. Культурные, вежливые, русской историей интересуются. В Оружейной Палате побывали, в Библиотеке Ленина, на ВДНХ… Сокращается их партийное название опять же прилично — и по-немецки, и по-английски, я специально проверял. А по-русски — ЕПВП, язык сломаешь, но не придерешься.

— Вежливые? — подозрительно переспросил я.

Когда патриоты-мордобойщики ретивы, это хоть понятно, по-нашему, в духе старых добрых традиций. Но когда патриоты становятся тихими да культурными… Ух, не по душе мне такое! Не люблю я сюрпризов. Знаю, какая рыбка водится в тихих омутах вроде озера Лох-Несс. Надо бы проверить этих вежливых по линии МИДа, подумал я. А Тиме дать хорошего пенделя, чтоб не терял бдительности.

От внеочередной выволочки Тиму Погодина уберег телефон — главнейший аппарат в моем кабинете. Тот самый, с золотым гербом. Услышав деликатное дребезжанье на столе, я сделал гостям знак рукой: мол, проваливайте и дверь за собой прикройте…

— Ваня, привет, — сказал глава государства. — Хочу кое о чем попросить. Вопрос кадровый, но не совсем из вашей области.

— Добрый день, Павел Петрович. — Я прижал трубку к уху. — Все, что кадровое, то мое. Скажите, где горит, и мигом потушим.

Если первое лицо говорит: «Надо!», первым делом следует отвечать: «Есть!» А все оргвопросы решать уже по ходу. Мысленно я приготовился к Большой Интриге, но дельце оказалось пустяковым и к тому же неполитическим: очередной международный благотворительный фонд во главе с неким американским мухомором вознамерился записать себе в актив еще десяток добрых дел, а в налоговую декларацию концерна-спонсора — еще сотню-другую миллионов необлагаемых баксов. Заокеанский меценат хотел подбросить зеленых дровишек в наши очаги культуры, включая и любимый президентом питерский Эрмитаж. Мне надо было всего-то полюбезничать с эмиссаром Фонда и, если разговор обойдется без заноз, согласовать главу местного отделения Фонда. У Минкульта был список старичков-зицпредседателей, но президенту хотелось кого помоложе, с меньшими заслугами, зато и без маразма. Тоже мне, великая проблема! У меня этих кадров — полное лукошко: только вчера мой обширный резерв пополнился господами Титкиным, Васютинским и Сычевым. Зови любого в Москву и ставь у руля…

Господин Алекс Роршак, эмиссар Фонда, появился в моем кабинете так быстро, словно его авто было припарковано прямо у меня под окнами. Сухощавый джентльмен типично американского вида, с идеальной стрижкой и в сером изысканном Armani, начал со мною разговор на английском; однако затем, когда мы вплотную приблизились к местной конкретике, нам стало удобнее перейти на русский. У гостя был тягучий акцент, то и дело выскакивали смешные ударения, но со смыслом все было в лучшем виде.

Время от времени мне приходится принимать у себя забугорных господ, но это, по преимуществу, наскипидаренные крикуны из ОБСЕ или Европарламента. Нынешний гость был сама предупредительность. По манерам он смахивал на опытную интеллигентную сваху. Марьяж его мецената с нашей культурой сулил ему, полагаю, недурной процент, и господин Роршак из кожи лез, стараясь все утрясти. Он был согласен на все условия: контроль, степень прозрачности, меру участия государства, периодичность оплаты. Он не требовал фиксированных гарантий. Он не сказал ни слова против кандидатуры Васютинского-человека. Если бы Васютинского-таракана не задавил Тима, мой гость не возразил бы и против таракана.

Переговоры шли чудесно — без пауз и взаимных неловкостей. Лишь когда беседа наша практически подошла к концу гость сделал смущенное лицо и сказал, что у его босса имеется к руководству России одна небольшая, почти неофициальная просьба.

Речь, как выяснилось, идет о раритете, давно и безуспешно разыскиваемом главой Фонда. Большого исторического и культурного интереса безделица эта не представляет, ни в какие каталоги — ни в Сотби, ни в Кристи — по понятным причинам, не включена. Но у шефа как у коллекционера есть одна маленькая слабость…

— Что за картина ему нужна? — спросил я и, не дожидаясь ответа, предупредил: — Если он хочет что-то серьезное из запасников, то я бессилен: наши академики едва ли выпустят полотно из рук. Но если, как вы говорите, особой ценности вещь не имеет… Какие-нибудь там второстепенные фламандцы… И учитывая важный вклад вашего Фонда в нашу культуру… Быть может, на разумных условиях, мы сумеем уломать инстанции…

— В том-то и дело, что ничего серьезного ему не надо! — обрадовал меня мистер Роршак. — Это даже не картина, не скульптура, а всего лишь книга. Старая книга. Глава Фонда уже много десятилетий собирает все, что связано с именем его далекого предка, средневекового алхимика…

Мне почудилось, что в нескольких метрах от меня стартовал вдруг сверхзвуковой истребитель: воздух вокруг моего стола сгустился, кресло подо мной дрогнуло, а по голове как будто аккуратно стукнуло огромной надувной кувалдой. На мгновение у меня заложило уши. Появился и исчез кисловатый медный привкус во рту.

— Простите, мистер Роршак, — медленно сказал я, — вы не могли бы повторить, и лучше всего по слогам, как называется ваш благотворительный Фонд? А то я вначале плоховато расслышал.

— Фонд Гогенгейма, — любезно ответил гость. — Го-ген-гей-ма.

— Ага, — пробормотал я. — Старая, вы говорите, книжка? И большой культурной ценности, говорите, не представляет?… Ага, понятно… Ну, что ж. Если не представляет… Почему бы и нет?.. А предка вашего босса, я очень извиняюсь, как звали?

Глава пятнадцатая В тупике (Яна)

Три в длину, четыре в ширину. Трижды четыре — двенадцать. Ровно столько пирожных помещается на противень. По давней традиции, Черкашины выпускали пробную партию в количестве не больше дюжины. Так что теперь на прямоугольном никелированном подносе с фигурными ручками остывал весь тираж, от первой до последней крошки. Сладкие запахи теплого теста, чуть подогретых ванили, кориандра, изюма всплывали к потолку и смешивались, образуя странноватый, нездешний, однако чрезвычайно вкусный аромат.

— Как они выглядят, Антоша? — спросил Юрий. — На что похожи?

Из пятнадцати процентов зрения, которые принадлежали обоим супругам, у него было не больше шести. Остальными девятью владела Антонина. Чтобы ответить на вопрос мужа, она извлекла из наружного кармана комбинезона очки с невероятно толстыми линзами, надела их и низко-низко склонилась над кухонным столом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});