Инженеры - Эдуард Дипнер

в три часа.

— Что Вы! Туда нельзя, там Валентина Николаевна! — замахала на меня руками секретарша Надя. — Разве Вы не знаете?

Я в самом деле не знал, что с половины третьего до четырех — время начальника технического отдела Валентины Малец. Кстати, моей подчиненной. По велению директора из скромненького отдела технической информации (сидят там обычно одна-две девицы, читают журналы и, если находят что-то по теме, сообщают специалистам) на заводе был создан Технический Отдел с зарплатой — ого-го! — Начальника Отдела! Валентина Малец, смазливая белорусочка, была любовницей Самарина, это все знали. Она развелась с мужем, получила квартиру в заводском доме, и Самарина частенько ловили на ночных посещениях Валентины.

Но, как бы то ни было, завод успешно работал и рос. Благодаря или вопреки Самарину? На заводе собрался уникальный состав специалистов: из Казахстана, из Челябинска, с Урала, из Череповца, из Норильска. Нас объединяла молодость и нелюбовь к директору. За два с половиной года мы сумели увеличить производительность прокатного стана почти вдвое, а производство легких конструкций — втрое.

Только вот директорские обходы завода…

«Стоп!» — скажет терпеливый и въедливый читатель. Похожие слова уже были сказаны где-то в начале, автор повторяется и, по причине дряхлости лет, не помнит, что писал! Нет, дорогой мой читатель, повторяюсь не я, повторяется, сделав тридцатилетний виток, история моих директоров. Но она, как и положено истории, повторяется в виде фарса. Те же, но уже комедийные процессии с обходами цехов завода. С секретарями по бокам и с нами, специалистами и инженерами в тягостном хвосте. И наш лидер, картинно витийствующий. Самарина мало интересовали дела производства, но чистота и порядок! Чисто выметенные полы, размеченные краской проходы, закрытые цеховые ворота! Глубокомысленные рассуждения о том, что нормальное положение ворот — закрытое! «И почему же ворота оставили открытыми? Есть у Вас, Валентин Михайлович, в технологии такой тезис? А если есть, то почему ворота открыты? И почему на дороге валяется грязный обрывок? Это недоработка инженерных служб!»

Пламенная любовь к схоластическим рассуждениям и истовая вера в бумажные правила, которыми были увешаны все стены.

Самарин искренне любил легкое производство как созданное им самим творение, с высокими, светлыми пролетами цехов, уходящими вдаль, и умным прокатным станом. Сверкающие чистотой полы, аккуратно, цветными красками размеченные проходы, металл и конструкции, сложенные в стеллажи, чистые спецовки рабочих и ярко-желтые мостовые краны над головами. Ни единого обрезка металла под ногами, ни единого брошенного окурка! И жесткое наказание за беспорядок. Я учился этому у Самарина, хотя казалось, что фанатическая приверженность к чистоте переходила порой разумные пределы. Завод рос и развивался, выполнял и перевыполнял планы, завоевывал Красные знамена, и наш директор купался в лучах славы. Ах, как Станислав Иванович умел принять гостей, как обаять их теплым вниманием! У него был календарь с отметками о днях рождения всех нужных людей в городе, области и Москве. Поздравления он делал лично по телефону, и еще посылалась яркая поздравительная телеграмма. От коллектива, от партийной и профсоюзной, и от себя, скромного, лично. А как он встречал руководство из Москвы, большое или не очень! Обязательный выезд на природу, скатерка, постеленная на лужке под березкой, простые дары Беларуси: Вы уж не прогневайтесь, мы, белорусы, народ простой, но гостеприимный! И тосты: за мудрое руководство, ответный — за сплоченный коллектив завода, потом за нашу Белоруссию, за каханне, это у нас, у белорусов, такой обязательный тост про любовь. Нет-нет, за каханне у нас пьют до дна! И конечно, скромные дары Беларуси в дорогу, на память, чтобы вы нас не забывали! Делегации от заводов, от профсоюзных организаций, от коллег из ближнего зарубежья, от соседних колхозов и совхозов, от пионеров и школьников посещали завод и восхищались деятельностью нашего директора.

Взошел, наконец, на Олимп Славы недавний неудачник Станислав Самарин. Ему, причисленному к небожителям, не было интересно копошение мелких людишек у подножия — инженеров, работяг. Он, величественный и щедрый, принимал гостей. Особенно часто, и не с пустыми руками, посещали нашего директора председатели колхозов. Наш стан кроме прямоугольных труб производил отходы, особенно много на ранних стадиях, когда учились работать. Под это дело Самарин выбил в Министерстве повышенную вдвое норму отходов на период освоения. Потом про период освоения как-то забыли, стан заработал значительно лучше, и в отходы стали списываться трубы с небольшими, устранимыми дефектами. Все окрестные председатели стали близкими друзьями Самарина. Все они выходили от него с письмами, подписанными: «Нач. цеха Гомолко, отпустить из отходов. Самарин».

Ко мне зашел начальник ОТК Сиваков (он был из тяжелого производства).

— Эдуард Иосифович! К Вам как к последней инстанции. Ваш начальник цеха труб Гомолко совсем потерял совесть. Приходит ко мне с актами на списание в отходы труб. Я пошел смотреть, а трубы-то совсем хорошие, ну, кое-где непровары. Я ему говорю: «Что Вы делаете, организуйте участок по исправлению дефектов, ну пару сварщиков — и будет готовая продукция!» Так он, нахал, грозит мне директором, мол, если Вы не подпишете, подпишет другой! И этот сопляк будет мне хамить! Пригрел их Самарин! Будто я не знаю, что он торгует профилями направо и налево. Я уже в партбюро, к Кулю ходил, он говорит, что это не его дело! Вы зайдите к Самарину, расскажите, что делается на заводе, может быть, он Вас послушает. А то я народный контроль привлеку!

Я зашел к директору, рассказал о Гомолкинских безобразиях, тот поблагодарил меня за бдительность и обещал разобраться. Но трубы как уходили на сторону, так и продолжали уходить, только теперь, в основном, во вторую смену. Мы с главным конструктором Юрой Бабаевым сели за подсчеты. У нас получалось, что утвержденная норма отходов бравым начальником цеха успешно перекрывается. Запахло большой бедой.

— Слушай, Вячеслав, — втолковывал я Гомолке. — Ты играешь с огнем. Придет время, и тебя возьмут за жопу за растрату металла.

Гомолко только осклабился.

— Я же выполняю указания директора. Вон, сколько у меня писем, и везде подпись Самарина.

— Так там же Самарин пишет: «Отпустить из отходов», а ты гонишь вон что!

Гомолко снисходительно усмехнулся мне, неразумному.

— Вы, Эдуард Иосифович, меня за дурака-то не держите. Я иду к директору, говорю, что отходов у меня нет, и он ставит вторую подпись: «Отпустить из деловых отходов», а это уже другая статья. Я профили с небольшим брачком списываю в деловые отходы, для дальнейшего исправления, директор утверждает мне акты, и я чист как младенец! — он картинно хлопнул в ладоши и показал их мне.

Ладони у Гомолки, действительно, были