Звезды Эгера - Геза Гардони

Голова дервиша поникла.

Дэли взглянул на левую руку дервиша. Вдоль всего указательного пальца алел у него длинный шрам, точно палец когда-то разрезали до самого запястья, а потом зашивали рану.

— У тебя и на руке шрам.

— Иншаллах[40]. Год она у меня совсем не двигалась. Наконец один святой дервиш посоветовал мне трижды побывать в Мекке. И, вот видишь, после первого же раза палец зажил.

— Стало быть, ты останешься дервишем?

— Иншаллах. Надеюсь, счастье все же вернется ко мне. Если я еще дважды совершу паломничество в священные места, то снова смогу вступить в войска. Но горе мне, если я не найду свой амулет. До тех пор все в моей жизни будет шатким.

— А ты надеешься найти амулет?

— Когда пройдет тысяча и один день, может, и найду.

— Тысячу и один день должен ты соблюдать покаяние?

— Тысячу и один.

— И обойти все мечети?

— Нет, я иду только от Печа до Мекки. Каждый день молюсь, перебирая четки, и тысяча один раз произношу священное имя аллаха.

— Удивительно, такой умный человек, как ты, а…

— Перед аллахом нет умников, все мы черви.

Дервиш взял в руки длинные четки из девяноста девяти бус и начал молиться.

Возница убрал ужин и вытащил дорожные ковры. Два он расстелил на стене-лежанке, третьим покрыл верх повозки. Самый юный невольник занял место в возке. Дышло подняли к стене, и один дэли лег рядом с ним, подложив себе под голову седло вместо подушки. Пока все спят, он будет сторожить.

Луна залила караван-сарай ярким сиянием. Видно было, как приезжие размещаются на стене и приготовляются к ночному отдыху.

Все затихло, только густой запах конского пота да лука разливался в воздухе и кружилась над двором летучая мышь, обуянная бесом охоты.

Через двор пробежал слуга в куртке с красными отворотами и остановился перед дэли, который уже приготовился ко сну.

— Акшамыныз хайр, олсун дэли[41]. Вас просит ага.

Второй дэли вскочил в тревоге, но, видя, что товарищ его молча повиновался приглашению аги, только проводил его взглядом и привязал к поясу лежавшую рядом саблю.

Ага все еще сидел на крыльце, но уже не вопил. Обратив красную физиономию к небу, он смотрел на луну.

Дэли поклонился.

— Эс-салям алейкум, ага эфендим![42]

— Ваалейкум эс-салям ва рахмет аллах ва барак ату![43] Откуда ты, сын мой?

— Из Буды, господин. Паше мы, по нынешним временам, не нужны.

— Каких ты прекрасных коней привел! Продажные они?

— Нет, господин.

Ага посмотрел на него так, словно лимон надкусил.

— Ты видел моих коней?

— Нет, не видел, господин.

— Так погляди завтра. Если какой понравится, может быть, обменяемся?

— Возможно, господин. Еще что-нибудь прикажешь?

— Можешь идти.

И ага посмотрел вслед дэли, насупив брови.

Все заснули. Ага вошел к себе в комнату и лег у окна, завешенного кисеей. Слышно было, как во дворе храпят люди да, топая ногами, с хрустом едят овес лошади. Но спящих это не тревожило. Усталым путникам спалось не хуже, чем иным на шелковой постели в опочивальне.

Месяц, похожий на осколок золотой тарелки, медленно поднимался по небу. Иногда его пересекала летучая мышь.

Старший дэли приподнялся, посмотрел вокруг, юный невольник тоже пошевелился, и все трое сдвинули головы.

— Что понадобилось аге? — спросил по-венгерски старший дэли.

— Наши кони ему понравились.

— А что ты ответил?

— Сказал, что они не продажные.

— Неужто так и сказал? Ведь турок никогда не посмеет сказать знатному господину «нет»!

— А я сказал. Мне-то что!

— И на чем же вы расстались?

— На том, что завтра будем меняться. Обменяем какого-нибудь коня.

Отодвинулся один ковер, и из повозки высунулось белое личико самого юного невольника.

— Гергей…

— Тес! — пригрозил рукой дэли. — Что тебе, Вицушка? Все в порядке, спи.

— А что хотел ага?

— Он спрашивал о наших конях. Спи, милая.

Лица их сблизились, и губы слились в тихом поцелуе.

Потом трое юношей обменялись еще несколькими словами.

— Нам нечего бояться, — сказал Гергей уверенно. — Уедем на заре, и прощай ага со всеми своими конями!

— Слушай, завтра я не буду невольником, не хочу, — сказал Янчи Терек. — Пусть завтра Мекчеи будет невольником. Очень уж надоели эти кандалы. Да и золото тяжело таскать при себе. Умнее было бы спрятать его в повозке.

— Ладно, ладно, — улыбнулся Гергей, — завтра я с удовольствием буду невольником. Но когда же мы обменяемся платьем? Ночью нельзя, потому что ага может проснуться раньше времени.

— Тогда завтра в дороге. Черт послал этого агу!

Мекчеи, покачав головой, заметил:

— Мне он тоже не по душе. Столь важная особа вряд ли стерпит отказ от какого-то ничтожного дэли.

Гергей приложил палец к губам.

— Тише, дервиш понимает по-венгерски.

Дервиш лежал рядом с ними, свернувшись клубком, точно еж.

На рассвете, когда солнце метнуло в небо первые золотые стрелы, ага вышел из дверей и, зевая во весь рот, стряхнул с себя оцепенение сна.

— Бандшал, — обратился он к слуге, отбивавшему перед ним поклоны, — где эти два дэли? Позови их сюда.

Дервиш сидел на корточках у дверей. Услышав слова аги, он встал с места.

— Они уехали, господин.

— Уехали? — вскипел ага. — Как так уехали?

— Уехали.

— Да как они посмели?

— Потому-то и жду я тебя. Эти дэли приехали сюда неспроста.

— Откуда ты знаешь?

— Я подслушал их ночью.

— О чем же они говорили?

— Обо всем понемножку. А больше всего о том, что им опасно встречаться с такими людьми, как ты.

Ага вытаращил глаза.

— Тогда мы отнимем у них коней!.. Рабов! Повозку! Все отнимем!

Голос аги с каждым словом повышался, и последнее восклицание разнеслось злобным визгом.

— У них и деньги есть, — продолжал дервиш. — Один из невольников сказал, что не в силах дальше таскать при себе золото. Я думаю, они вовсе и не правоверные.

— Золото?.. Эй, сипахи! По коням! Догнать обоих дэли! Доставить их сюда живыми или мертвыми! А самое главное — повозку!

Мгновение спустя двадцать два сипахи вынеслись из ворот караван-сарая.

Ага посмотрел им вслед, потом обернулся к дервишу.

— О чем они еще толковали?

— Я не все разобрал. Они говорили тихо. Одно знаю: говорили они по-венгерски и один из невольников — женщина.

— Женщина? Я не видел женщины.

— А ее переодели в мужское платье.

— Красивая?

— Красивая, молодая. Они направились к Стамбулу.

Глаза у аги расширились вдвое против прежнего.

— Часть добычи — твоя! — бросил он и пошел в дом.

— Ага-эфенди! — крикнул ему вслед дервиш. — Я был янычаром. Не позволишь ли мне сесть на коня?

— Позволяю. Я и сам поеду верхом. Вели седлать.

На двух горячих конях они через пятнадцать минут догнали сипахи. Ага еще издали подавал им знаки: вперед!

Проезжая дорога клубилась белой пылью под подковами лошадей.

Не прошло и двух часов, как сипахи возвестили ликующими криками, что они уже видят повозку.

Сипахи проскакали по вершине холма, а дальше дорога шла вниз по склону, и ага потерял их из виду.

Ему и самому не терпелось въехать на гребень холма.

Он дал шпоры коню и в предчувствии богатой добычи понесся галопом. Пригнувшись к шее коня, следом за ним мчался дервиш, словно косматый черт. Дервиш хлестал жеребца и бил его пятками по бокам, но не потому, что скакун был плох, а потому, что он привык к шпорам, а у босого наездника их, конечно, не было. Так бы на крыльях и полетел дервиш! Ведь если эта подозрительная шайка попадется ему в лапы, значит, счастье снова вернулось к нему.

— Я ху! Дах-дах! — кричал дервиш, подгоняя своего коня.

Волосы его разметались, и голова стала похожей на большой растрепанный пук соломы. Саблю, которую ага дал ему в последнюю минуту, дервиш не успел даже привязать. Держал ее в руке и то спереди, то сзади подстегивал ею коня.

— Дах-дах!

С холма ага увидел беглецов. Они были еще далеко, но, несомненно, уже почуяли опасность.

Невольники вскочили на коней и мгновенно вытащили из повозки оружие. Возница выхватил какие-то тюки, подал всадникам, а те, прижав поклажу к луке седла, помчались дальше. Потом возница залез под тележку, и вдруг оттуда поднялся какой-то белый дым. Возница тоже вскочил на коня и понесся вслед за четырьмя своими спутниками.

Ага был поражен.

— Что ж это за невольники? — крикнул он, повернувшись к дервишу. — Почему они не хотят освободиться?

— Сказал же я, что это собаки! — завопил дервиш.

Пламя уже охватило повозку. Сипахи в нерешительности остановились.

«Главное — повозка!» — сказал им ага. И вот они стояли, вернее — топтались на испуганных конях вокруг пылавшей повозки.