Пророчества книги Даниила: происхождение, история экзегетики, толкование. Царство святых Всевышнего и мировая история - Игорь Александрович Бессонов

претеризма консерваторов: если последние тесно увязывают пророчества книги Даниила с пророчествами Евангелия и Апокалипсиса, относя их исполнение к I веку н.э., то первые следуют за научными комментариями, фактически возвращаясь к древней сирийской традиции толкования книги Даниила. Примеры аналогичного подхода можно обнаружить уже у некоторых комментаторов XVII-XVIII веков, еще придерживавшихся традиционного подхода к датировке книги Даниила. Так, Гуго Гроций полагал, что все предсказания книги Даниила исполнились во времена Антиоха Епифана, в том числе воскресение мертвых, которое он понимал аллегорически. Английский протестантский комментатор Томас Хейн в своей работе «Христово царство на земле, истолкованное согласно Писаниям» (1645) писал, что царство Христа началось после падения четвертого царства, под которым он понимал царство Александра Македонского и его наследников. Среди современных сторонников либеральной претеристской экзегезы книги Даниила можно назвать С. Тоунера[300], Дж. Голдингэя[301], Э. Лукаса[302]. Они связывают все события, описанные в книге Даниила, с Маккавейскими войнами и видят в предсказаниях книги Даниила пророчество о будущей победе Маккавеев над Антиохом Епифаном, не усматривая в ней никаких указаний на более поздние события. Особенностью подобного подхода является его историческая корректность и близость к академической оценке книги Даниила. С другой стороны, нельзя не признать, что богословское комментирование в результате отчасти заменяется историко-филологическим; актуальной стороной богословского комментария остаются только изложенные в книге Даниила богословские и этические идеи.

Более подробно следует сказать об идеалистской или духовной (spiritual) интерпретации библейских пророчеств, встречающейся как среди консервативных, так и либеральных комментаторов. Ее сторонники не связывают образы книги Даниила и Апокалипсиса с конкретными политическими событиями древности, современности или будущего. Скорее, они усматривают в них некоторые универсальные модели, приложимые ко множеству аналогичных человеческих ситуаций в разные века и разные эпохи. Невозможно не отметить определенной связи идеалистских интерпретаций с историцистским подходом богословия Средних веков, в первую очередь концепцией Иоахима Флорского, применявшего некоторые образы Апокалипсиса одновременного к ветхозаветной и новозаветной эпохам. Современные сторонники идеализма зачастую стремятся увидеть в образах пророческих книг повторяющиеся паттерны, которые могут быть применены к самым разным историческим ситуациям. Так, по словам Г. Шлира, «в разных исторических событиях разных времен постоянно происходит одно и то же. Имперский Рим может рассматриваться как представляющий один жестокий и опьяненный мировой город всех времен»[303]. По мнению Э. Фьоренцы, историко-философская интерпретация Апокалипсиса предполагает, что его «видения и образы есть типы, которые стоят за мировой историей и представляют значение мировой истории»[304]. Исходя из этого можно сказать, что там, где традиционные апокалиптики видели буквальное исполнение пророчеств, сторонники идеалистской интерпретации видят аналогию, сходство между повторяющимися ситуациями. Другой чертой комментаторов, придерживающихся идеалистской интерпретации библейских пророчеств, является их склонность к амилленаризму, богословской позиции, отрицающей реальность буквального тысячелетнего царства Христа и рассматривающей его как чисто духовное царство Христа, осуществляющееся в Церкви и в сердцах верующих.

Примеры идеалистского подхода к толкованию библейских пророчеств встречаются и в экзегезе книги Даниила. Так, его последовательное применение мы находим в комментарии американского меннонитского богослова Дж. Ледереха[305]. Он пишет, что «четвертый зверь с его рогом, говорящим высокомерно, идентифицировался с Антиохом Епифаном, Римом, в позднее время с исламом, Папой, коммунизмом, капитализмом, Европейским союзом и/или антихристом. Поскольку эти звери специально не идентифицированы, видения на протяжении веков могут применяться по мере того, как возникают, доходят до апогея и завершаются ситуации торжества зла. С этой парадигмой народ Божий сталкивается в разные времена и в разных местах. Видение Даниила утверждает правление Бога посреди бесчеловечного угнетения. Это является постоянным источником доверия и надежды»[306].

Оценка существующих толкований

В предыдущих главах мы представили читателю картину развития толкований книги Даниила со времен античности до нашего времени, также выделив основные направления в современной экзегетике. Очевидно, что наш комментарий тоже может быть определен в рамках предложенной нами классификации. Признание маккавейской датировки книги Даниила позволяет отнести его к либеральным комментариям книги Даниила, а использующийся в нем метод толкования видений Даниила – к историцистскому направлению в толковании библейских пророчеств. Принципиально важной идеей, делающей возможным подобный подход, является использование sensus plenior, позволяющего разделить смыслы, вложенные в текст человеческим и Божественным автором. Однако прежде, чем начать последовательно комментировать сон Навуходоносора и видение Даниила, соотнося свое толкование со взглядами других представителей историцистского направления в библейской экзегезе, мы бы хотели дать обоснование своему подходу по сравнению с претеристской и футуристской традицией толкования книги Даниила.

Как уже отмечалось выше, большинство комментаторов-претеристов полагает, что разрушение истукана чудесным камнем и воцарение Сына Человеческого подразумевают возникновение христианской Церкви в I веке н.э. или последующую христианизацию Римской империи в IV веке н.э. Точка зрения, соотносящая библейские пророчества с событиями всей истории раннего христианства и поздней Римской империи, была в наибольшей степени характерна для представителей классической претеристской экзегетики XVI-XVIII веков. Определенное сходство с претеристскими интерпретациями мы находим уже у Жана Кальвина, который в своем толковании книги Даниила отождествлял воцарение Сына Человеческого с вознесением Иисуса Христа, а уничтожение четвертого зверя связывал с упадком римской империи с началом эпохи «солдатских императоров». В XVII веке претеристские построения развиваются преимущественно на материале Апокалипсиса. Испанский иезуит Луис дель Алькасар полагал, что в Откровении предсказаны события раннехристианской истории, а связывание сатаны и начало тысячелетнего царства Христа наступило после христианизации Римской империи при Константине. По мнению Гуго Гроция и Генри Хэммонда (1605–1660) тысячелетнее царство началось во времена Константина и продолжалось в течение тысячи лет до начала экспансии турок, отождествляемых ими с Гогом и Магогом. Французский богослов Жак-Бенинь Боссюэ (1627– 1704) рассматривал в качестве центральных событий, описанных в Апокалипсисе, преследование христиан при Диоклетиане, христианизацию империи при Константине и взятие Рима Аларихом, предсказанное в Откровении как падение Вавилона[307]. Нашествие Гога и Магога Боссуэ считал символическим изображением османской экспансии и распространения «протестантской ереси».

Как видно, стиль мысли сторонников классического претеризма был, во многих отношениях, близок к мысли историцистов, с той разницей, что они применяли предсказания книги Даниила и Откровения к древней истории и, соответственно, не использовали принцип «день за год», дающий срок господства антихриста продолжительностью 1260 лет, явно выходящий за рамки раннехристианской истории. Возможно, что именно это сходство классического претеризма с историцизмом стало причиной падения интереса к этой экзегетической школе в XX-XXI веках. Несмотря на то, что среди современных богословов затруднительно найти сторонников классического претеризма[308], некоторые его идеи остаются актуальными и заслуживают серьезного рассмотрения. Отождествление воцарения Сына Человеческого и начала тысячелетнего царства