Спецназовец. Шальная пуля - Андрей Воронин

Он чувствовал себя как человек, уличенный в тяжком преступлении, приговоренный к смертной казни, помилованный, а затем узнавший, что только что сорвал джек-пот в лотерее, и все это практически одновременно, на протяжении буквально нескольких минут.

Александр Борисович не был суеверен, не верил в приметы и плевать хотел на всяких там черных кошек обоего пола (причем плевать не через левое плечо, а непосредственно, прямой наводкой). Но после того, что произошло сегодня, не поверить в существование неких мистических знаков, подсказок со стороны благосклонной Фортуны, было просто невозможно. Расулов ждал приезда очередных гостей из солнечного Дагестана – это раз. Асташов, этот трусливый чинуша, наконец-то дозрел, сам разыскал Александра Борисовича по телефону и назначил встречу – это два. Бочкарев только что фактически дал добро на проведение операции – это три. Целых три добрых вести, и все пришли в один день, чуть ли не в одну и ту же минуту – что это, скажите на милость, если не знак?

Разумеется, эта бочка меда, как и любая другая, не обошлась без ложки дегтя – вернее, целых двух. Во-первых, выраженное Бочкаревым согласие на разработку Расулова означало, что его превосходительство по-прежнему не торопится на заслуженный отдых и твердо вознамерился в случае успеха присвоить себе все лавры, а в случае провала свалить вину на нерадивого исполнителя – полковника, сами понимаете, Томилина. В любом из этих двух случаев статус-кво останется неизменным, и если кто и пострадает, так это все тот же неугомонный полковник, которому не сидится на месте и которого все время тянет поискать приключений на свою голову.

Но если в разговоре с генералом не упоминать о своей задумке с аэропортом, все получится очень даже недурственно. Сосредоточившись на Расулове, его превосходительство проморгает готовящуюся прямо у него под носом несанкционированную акцию, а когда спохватится, будет уже поздно: взрыв прогремит, полетят погоны и головы, и генерала Бочкарева как лицо, в числе прочих ответственных лиц курирующее вопросы безопасности на транспорте, чаша сия ни в коем случае не минует. Его снимут, а молодой и расторопный полковник Томилин уже будет тут как тут, держа в руках блюдечко с голубой каемочкой. А на блюдечке – угадайте, что? Вернее, кто. Правильно, дети: организаторы террористического акта, со всех сторон, как гарниром, обложенные доказательной базой – хоть сейчас подавай их на стол и садись писать приговор.

Вторым неприятным моментом было неожиданное и труднообъяснимое появление в доме Расулова бывшего спецназовца Якушева. Эта темная лошадка активно не нравилась Александру Борисовичу, вмешательство этого человека в плавный ход событий грозило серьезными осложнениями, особенно если вспомнить инцидент с нападением на группу наружного наблюдения. Но, с другой стороны, даже если Якушев действует не сам по себе, а по заданию какой-нибудь могущественной организации – того же ГРУ, например, – что с того? Впервой, что ли? И в разведке служат не боги, и Александра Томилина тоже, извините, не пальцем делали – прорвемся, одолеем, удача на нашей стороне!

Окончательно успокоившись и преисполнившись сдержанного, обоснованного оптимизма, полковник Томилин привел себя в порядок перед зеркалом, велел подать к подъезду машину и вышел из кабинета, торопясь на встречу со своим школьным приятелем Игорем Асташовым, которому по ночам так же упорно снилось кресло замминистра, как самому Александру Борисовичу – генеральские звезды на погонах.

Глава 9

Выйдя из машины, полковник Томилин пересек сквер. С низкого серого неба сеялся мелкий сухой снежок, погода стояла безветренная, относительно мягкая – словом, приятная, насколько вообще может быть приятной зима в большом перенаселенном городе. Деревья в сквере превратились в сплошное белое кружево, сквозь сетку неторопливо падающего снега перемигивались разноцветными глазами светофоры – яркие, светодиодные, вызывающие легкую ностальгическую грусть по старинным жестяным коробкам с круглыми, похожими на громадные леденцы, освещенными изнутри линзами, которые все время хотелось лизнуть. В толпе прохожих уже то и дело мелькали граждане, волочащие упакованные, плотно, как плененный террорист, связанные елки. Глядя на них, Томилин почему-то вспомнил, что уже много лет подряд видел нормальные, пушистые, истинно новогодние елки только в лесу да на экране телевизора, а на елочных базарах ему все время попадаются только странные, кривобокие, хилые экземпляры, не то относящиеся к какой-то другой породе хвойных деревьев, не то выращенные специально для нужд горожан в засекреченных подземных лабораториях без доступа дневного света и даже без полива. Елки, несомые вдоль улицы предусмотрительными и запасливыми гражданами, лишний раз подтверждали это наблюдение, и Томилин мимоходом подивился себе самому: ему-то что за дело до елок? Детишек, ради которых стоило бы устраивать праздник, у него нет и не предвидится, а с некоторых пор нет даже жены, которой по случаю торжественной календарной даты надо дарить подарки. Что же до него самого, то в Деда Мороза он перестал верить еще в детском саду. А с некоторых пор – если припомнить все и хорошенько подсчитать, так, пожалуй, уже лет пятнадцать или около того, – считал новогоднюю елку в квартире не более чем источником грязи и дополнительных, абсолютно ему не нужных и не интересных хлопот.

Выйдя из сквера, он увидел на другой стороне улицы слегка забрызганную растворенной в талой жиже песчано-соляной смесью черную «вольво». Тонированное стекло со стороны водителя опустилось, и Асташов, выставив в окно сытую чиновничью ряшку, призывно помахал ему пухлой, как у бабы, белой ладошкой. Мысленно посмеиваясь над этим доморощенным конспиратором и старательно сохраняя на лице хмуро-озабоченное выражение человека, беспардонно отрываемого от важных государственных дел, Александр Борисович перешел дорогу и уселся в машину Асташова.

– Что у тебя за пожар? – спросил он, обменявшись с приятелем рукопожатием.

Ладонь у Асташова была холодная и липкая от пота, и Томилин, спрятав руку в карман, с омерзением вытер ее о подкладку.

– Надо поговорить, – сообщил Игорь Геннадьевич.

– Да брось, – иронически возразил полковник, – какие там еще разговоры! Давай лучше целоваться! Я специально с работы отпросился, думал, устроим короткий, но бурный секс, а ты – поговорить… Пошляк и зануда, вот ты кто после этого.

– Идиот, – проворчал Асташов и вдруг заявил: – Через неделю коллегия министерства.

– Ну и что? – с равнодушным видом спросил полковник. – Твое министерство – не штаб-квартира Аль-Каиды, чтобы меня интересовали ваши сборища!

Некоторое время Асташов молчал, глупо моргая глазами.

– Ты что, забыл? – спросил он наконец.

– О чем? – лениво удивился полковник.