Голоса времен. (Электронный вариант) - Николай Амосов

Пришёл начальник, Саша. Дал информацию.

Лагерь военнопленных, около 500, точно никто не знает. Карантин из-за тифа. По идее есть организация - команда солдат и японский госпиталь. В действительности - хаос и вымирание. Лагерь не охраняется, пленные убегать боятся - китайцы тут же убивают. Японцев кормят сухим пайком, но в действительности голод - команда продаёт и пропивает продовольствие. Госпитальные себя кормят, но никого не лечат. Задача: оздоровить лагерь.

Посовещались с Сашей. У него вся полнота власти, есть приказ свыше. Наметили: сортировка и учёт. Больных собрать вместе, вымыть, лечить. Крепких заставить работать. Дел много: утеплиться, отопиться. Кормление из кухни. Прожарить одежду. Проверять на вшивость и заболевания. Здоровых после карантина и переболевших отправлять на советскую территорию. Тифозных принимать из других лагерей.

Вызвали японца начальника госпиталя. Крупный, очень вальяжный, одет по форме. Есть переводчик. Заявляет:

- Не признаем себя побеждёнными: Микадо приказал сдаться.

Саша припугнул:

- Не будем выяснять. Командуем мы, за неподчинение - расстрел.

Пошла работа. Планы выполнялись, фронтовой опыт.

Помню первый обход бараков для сортировки "контингента".

Входим: начальник, врач - японец, с ним их переводчик и писарь. Потом я, хозяйственники. В бараках адский холод. Дыры в окнах. Сидят на корточках у стен, другие лежат, ослабли.

Офицер что-то кричит с порога, наверное, наше "Встать!".

И вот чудо: полумертвые встают, шатаясь, строятся. Снова команда, отвечают хором странным грудным звуком, вроде: - О... о... х!

Кто поднимается лениво, или молчит, того офицер бьёт по лицу. Слабых поддерживают. Они падают, как только офицер проходит дальше.

(Думаю: "Да,... а сильны япошки! Это не немцы. И не русские.")

Сортируем, даем бирки, писарь переписывает. Совсем слабых ведут и грузят в машину. Сильных уводят хозяйственники. Строем ведут!

Навели порядок за два дня. "Вошебойка" дымит круглые сутки. Рядом в домике что-то вроде бани (воды мало), сидят голые, ждут одежду. Сухие пайки прекратили, обед из кухни, кипяток, сахар и хлеб. Оказалось, что нормы приличные: консервы, крупы, рыба, жир. Хлеба - 600 гр.

Японские сёстры и санитары очень пригодились, а с врачами контакта не получилось, лечили мы сами.

Главное открыли барак на 100 мест. Вместо кроватей были носилки и топчаны. Белья и одеял госпиталь имел в избытке: "трофеи наших войск". Было и всё другое имущество. Лида, старшая: вспомнила лучшие времена. Заместительницей у ней была фельдшер Хамада - старая, тощая и деловая. Лиду называла: "Лида-сан", госпожа. Младшие сёстры - японки тоже приятные. Была бригада санитаров, очень дельных ребят. Не чета нашим. Врачей и офицеров положили в отдельной палате - дань субординации.

Отношения между японцами нам казались странными. Парни и девушки соберутся вечером у печки, песни поют, не лапают, как у нас, даже не касаются. Офицеры, разговоров с рядовыми не ведут, нас стараются не замечать: чёртовы самураи! Японки - сёстры, наоборот, очень наших полюбили.

Когда тифозные больные выздоравливают, прорезывается зверский аппетит. Бывало крали пайки хлеба из-под подушки соседа. Если кого уличали, старший командовал "смирно" и бил по лицу, на полном серьёзе.

Умирали не часто, только крайние дистрофики. Но всё же почти каждый вечер на околице поселка японцы сжигали трупы - пепел отправить домой.

Лечение сводилось к минимуму: кофеин, камфора при плохом пульсе. Кормили, поили, переворачивали, когда сознание мутилось от высокой температуры. Смотрели, чтобы не убегали в бреду. Вшивость ликвидировали быстро.

Труднее было обустроить помещения для здоровых, карантинных: много ремонтной работы. Но справились. Наши командовали. Японцы работали.

Быт персонала наладился. У нас с Лидой была комната-кухня. Холодная, как во всех домах. Вот когда пригодилась немецкая перина!

Выдавали пачки оккупационных денег - юаней. Что бы их потратить ездили в город на базар. Очень многолюдный, масса китайцев продают с рук сущие пустяки - кусок материи, пачку сигарет, съестное. Цены для китайцев очень высокие, их взвинтили наши военные. Рассказывал начфин, что юани в штаб дивизии машинами привозят. Лида купила несколько японских кимано.

Еще были в гостях в деревне. Русской нищеты много повидал за войну, но китайская - из рук вон. Глинобитный домик, малюсенькое окно, земляной пол, печка и что-то вроде нар-лежанки, под которой дымоход проходит. Грязь первобытная. Угощали нас, много блюд, не вкусно.

На китайский новый год ездили в город. Видели представления: драконов, фонарики, фейерверки, шествия.

В конце февраля Бочаров, мой друг и главный хирург округа, вытребовал меня к себе, в Ворошиловск-Уссурийский, в окружной госпиталь.

Впечатления от японцев: "О... о... !!!" Сильная нация. Это оправдалось потом в "Японском чуде".

От китайцев, наоборот, слабые. Это не оправдалось. Обманулся.

За полтора месяца, что прожили в Манчжурии, написал вторую диссертацию "Организация хирургической работы в полевом госпитале". Материал: "Книга записей хирурга" и память. Хотелось поучить потомков.

2. 1946 г. Ворошилов-Уссурийский. Кирилл. Отпуск.

23 февраля 1946 года. День Красной Армии. Мы с Лидой едем из Маньчжурии. Зима, холод, дорога между сопками, сидим в грузовике на ящиках и тюках, ветер пронизывает шинель насквозь. И будто бы китайцы даже стреляют вслед: "хунхузы".

Полгода назад, когда японцев гнали, китайцы встречали с ликованием: "Шанго ! Шанго!". А теперь разочаровались: вывозим все японские трофеи, а наши оккупационные деньги сильно подняли цены на базарах.

В Ворошилов-Уссурийский, там штаб и окружной госпиталь, приехали вечером, совершенно замёрзшие. Четырехэтажный "генеральский" дом. Остановилась машина, сползли на землю. Лида осталась греться - прыгать, а я поднялся на третий этаж. Открыл молодцеватый офицер: чёрные глаза, шевелюра с проседью - "кавказский человек". Ждали:

- Ты Коля Амосов?

Вышел Аркадий, расцеловал, сказал "сейчас", сесть не предложил. Через минуту вышел одетый: "Пойдём".

Вот так встреча! Обида, почти слёзы. Дружба побоку? Даже погреться не предложил. На улице поздоровался с Лидой, велел нам забираться наверх, сел в кабину, поехали.

Потом ещё с полчаса стояли около госпиталя, пока Аркаша куда-то ходил. Вернулся с офицером и солдатом, чтобы вносить вещи. Очутились в красивой светлой комнате, с обстановкой.

- Здесь Вишневский жил до отъезда. Располагайтесь, завтра поговорим.

И ушёл. Но в комнате так тепло! Санитарка принесла отличный ужин, обида почти прошла.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});