Залп! Пушечный наряд - Юрий Корчевский

– От всей команды большая благодарность тебе, капитан. Кабы не твоя удачливость – видно Бог тебе благоволит – жить бы нам всем на жаловании. Вишь, в сердце твоём благородство и жалость к простым людям живут, от всего народа поклон тебе, Юрий, и долгие лета.

Я тоже поклонился команде и молвил:

– Кабы не вы, одному мне не смочь добраться сюда и каменья из скалы добыть, так что самоцветы ваши по праву, спасибо вам, люди. Ежели обидел чем – простите.

Глава 8

Уровень воды в реке немного спал, и мы решили отправляться в путь. Убрали швартовы и втянули трап. Судно медленно отошло от стены причала. Отец Никифор стоял рядом с рулевым: оказывается, он уже не раз сплавлялся по Чусовой и хорошо знал реку, да и, будучи в прежней мирской жизни кузнецом, не раз плавал по реке.

Влекомые быстрым течением и небольшим ветерком, мы за три дня достигли Перми. Делать нам здесь было нечего, и, не останавливаясь, проследовали дальше.

Десять дней бурные вешние воды Камы несли нас до Сарапула. Решили заночевать в городе, поесть горяченького; солонина и сухари уже в рот не лезли. За ночёвку, баньку и еду я выскреб из кошеля последнее серебро. Денег больше не было, из ценностей остались только самоцветы. Ещё десять дней, и мы пристали к пристани Казани. Не теряя времени, отец Никифор отправился в город, по моему совету оставив на корабле серебро для выкупа. Я же, взяв с собой несколько камней, пошёл искать ювелиров.

Лавок ювелирных здесь было множество. Но поскольку я не соглашался отдать изумруд за бесценок, покупали в каждой лавке по одному-два мелких камня. В одной из лавок мне подсказали адрес ювелира-араба, очень любившего самоцветные камни. Добравшись до лавки Ибн-Сауда, я без разговоров выложил три оставшихся у меня камня на прилавок.

Торговались долго; пришли к соглашению, и араб достал небольшой мешочек арабских золотых динаров. Золото было неплохого качества, не в пример турецкому.

Вернувшись на корабль, я вызвал боцмана и, вручив ему несколько золотых монет, наказал завтра с утра закупить продовольствия – у нас оно уже подходило к концу, и до Нижнего Новгорода, не говоря о Рязани или Москве, кушать было бы нечего.

Вечером вернулся расстроенный отец Никифор. Ему удалось через посредников связаться с похитителями сына, но денег на выкуп не хватало. Я без колебаний добавил недостающее серебро: я знал, что такое мусульманский плен. Никифор на радостях чуть не кинулся целовать мне руки. Утром, забрав деньги, он ушёл к посредникам, а я снова пошёл к ювелирам: были нужны деньги, на самоцветы в небольших городках еды не купишь; там нет ювелиров, и никто не сможет оценить их стоимость. Вчерашний араб встретил с распростёртыми объятиями.

Видимо, Ибн-Сауд уже оценил чистоту камней или перепродал их с немалой выгодой другим ювелирам. Я выложил ему ещё четыре камня из своей доли добычи. Камни были большие, и мы снова торговались – без торга ни один восточный базар или торговец не обходятся; по-моему, они получают в том удовлетворение. На этот раз кошель с золотыми динарами был полновеснее.

Довольный сделкой, я шёл к кораблю и не видел, как от самой лавки ювелира за мной шёл неприметный человек в сером плаще. Едва взойдя по трапу, я услышал радостные возгласы, какой-то шум. Впереди, на носу, собралась чуть не вся команда. Подошёл к ним и я. Завидев меня, матросы расступились, и я увидел счастливого отца Никифора, обнимающего худого паренька в рваных обносках. Выкупил все-таки сына.

– Боцман! – рявкнул я. – Почему отрок до сих пор не переодет и не накормлен? – Боцман кинулся за одеждой, а Глеб, не дожидаясь команды, рванул за едой.

Я решил: помогать – так помогать. Хоть и не по пути, но до Воткинска надо их доставить, это чуть не половина пути в обратную сторону по Каме. Отец Никифор порывался уйти пешком, да куда ему в чужой стороне, без денег и с отощавшим пленником?

Утром отчалили, и через день с Волги снова повернули на Каму. Команда не роптала, понимая ситуацию.

Снова потянулись знакомые, только недавно пройденные берега. Миновали Елабугу. На одной из стоянок ко мне подошёл Егор:

– Капитан, за нами вдалеке следует лодка, в ней двое.

Я отнёсся к предостережению серьёзно – на ночь выставлял вооружённые караулы. Но шли дни, никто на нас не нападал, тревога постепенно улеглась.

Миновали Воткинск – правда, он стоял не на Каме, но недалеко; и прошли ещё вперед, высадив наших неожиданных пассажиров в Осе, на левом берегу Камы. Какой-никакой городишко, не в чистом поле высаживаем. До Перми недалеко, а ежели по суше напрямик через Кунгур, то и Чусовой близко. На прощание дали отцу Никифору провизии – сухарей, солонины, муки; я добавил серебра, наказав не бить ноги, а нанять подводу – дороги уже подсохли.

Оба поклонились в пояс, отец Никифор обещал молиться в своём храме за здравие нашей команды и меня отдельно. Перекрестив на прощание и прошептав слова молитвы, они сошли на берег и долго махали нам руками.

Судно развернулось, благо Кама широкая, и мы пустились назад. Не ожидавшая нашего разворота лодка с двумя преследователями оказалась неожиданно близко. Теперь они пытались уйти от нас.

– Боцман, полный вперёд, надо догнать лодку, людей взять живыми; я их допрошу – надо же знать, чего они от нас хотят. Дело нечистое.

Мы догоняли лодку; там нас заметили: парус был на лодочке поднят, гребцы сели на вёсла.

– Капитан, могут уйти; скоро речушка будет, нам туда не войти, а они могут ускользнуть.

– Хорошо, готовьте носовую пушку.

– Уж готова давно.

Я сам встал за пушку, повёл вертлюгом, поймал лодку в прицел, вынес упреждение, выстрел. Ядро легло перед носом лодки, чуть не опрокинув её волной. Гребцы заработали вёслами ещё быстрее, хотя, казалось, что быстрее уже некуда. Впереди показалась протока.

– Уйдут, капитан!

– Не уйдут, перезаряжайте!

Пушку перезарядили и, как только лодка стала сворачивать в протоку, повернувшись к нам боком, я всадил в лодку ядро. Полетели щепки, обломки досок. Гребцы упали в воду. Один начал работать руками, пытаясь выгрести к берегу, второй неподвижно плыл по течению.

– Готов. Взять того живым!

Судно ткнулось носом в берег, и матросы рванули на сушу. Через несколько минут мокрого, дрожащего гребца притащили к судну. Я спрыгнул с борта на берег. Так и есть – татарин.

– Чего ты следил за нами?

– Моя твой не понимает.

Я перешёл на татарский, повторив вопрос.

– Мы честные торговцы, шли в Пермь для торговли.

– А зачем от нас убегали, как мы развернулись?

Татарин молчал, отвернувшись. Я вытащил нож:

– Сейчас на части резать буду, вы русских не жалеете, чего мне тебя жалеть? Скажешь? – Молчит, только плюнул в ответ. Расскажет, надо только время.

Не угрожая, я приблизился к нему и резким взмахом ножа отсёк ухо. Татарин завизжал от боли, схватился за рану и, размазывая по лицу кровь, мелко-мелко закивал:

– Все, все расскажу, не убивай!

– Говори, правду расскажешь – живым останешься.

– Меня послал следить за кораблём Ибн-Сауд.

– Знаю такого, дальше.

– Если человек с корабля пойдёт на прииски – проследить, если повернёт на Русь, постараться побыстрей сообщить Ибн-Сауду.

– Да как же ты это сделаешь, лодка не быстрее корабля.

– Почтовые голуби, господин.

Вот оно в чём дело. Хитрозадый араб решил узнать, где прииски, ведь на Руси изумруды добывали издавна. Не удастся узнать, где прииски – попытаться ограбить, для этого и нужны почтовые голуби. Пока мы доберёмся до Казани, голуби давно уже будут там, а с ними – и засада с разбойниками.

Я приставил нож к горлу соглядатая:

– Говори, какая засада и где?

– Я не знаю, господин, не убивайте меня. Слышал лишь, что говорили о корабле, а где и когда – не знаю. Пощадите меня, господин, ведь я вам не сделал ничего плохого, а вы убили моего брата – он был со мной в этой проклятой лодке.

– Ладно, живи, червяк.

Татарин на четвереньках шустро пополз в сторону, потом вскочил на ноги и, часто оглядываясь, бросился бежать.

Команда стала спрашивать – что сказал татарин. Я вкратце пересказал, не забыв сообщить о голубях.

– Кто-нибудь видел, как с лодки взлетают голуби?

Оказалось – никто, но это ещё не факт, они могли выпустить их, когда мы не видели. Эх, не спросил я у татарина, упустил из вида. Может, не поздно догнать? Да где там, найди в лесу татарина, тот, может, уже в какой-то норе сидит, выжидая, когда мы уйдём.

– Так, мужики. Если голубей выпустить не успели, уйдём спокойно, а ежели голуби уже в Казани – надо быть готовыми к засаде, придётся маленько пострелять.

– Мы готовы, капитан.

Мы забрались на борт, отчалили от берега. Жалко, бомб нет, одни ядра и картечь, что я купил в Туле. Вместе с матросами я обошёл пушки, самолично проверив каждую. До Казани оставалось три дня пути, уже пройден Сарапул. На ночь к берегу не приставали, бросили якорь посредине реки и зажгли светильники – не ровен час, купец какой, поспешая, своим судёнышком нас долбанёт. Но двое вахтенных бдительно следили за водой и берегом. Пока все шло хорошо. Провизия и вода были, команда готова.