Особо одаренная особа - Мария Вересень

— А вы, хозяйка, ничего, с вами совсем человеком стать можно! Вот добуду еще себе меч-кладенец, отправлюсь в Княжев-Северский, стану первым воеводою.

— Сапоги сдашь по описи! — рявкнул Индрик, Зоря присел, но, судя по глазам, мечтать не прекратил.

Постоялый двор встретил нас привычным гулом и рассказами о чудесах, которые стали твориться последнее время на Засеках.

— Истинно, истинно говорю, — надрывался косматый старичок, грядет день последней битвы.

— Чума гуляет, — гудели по углам дровосеки и углежоги.

— А колдуны-то, колдуны, так и рыщут! — делали страшные глаза служанки-разносчицы.

— Из Урлака целую армию прислали, — делился секретом дородный купчина. — На старом промысловом тракте сам видал.

И тут на подворье заголосили, а я, едва добравшись до трактирщика, шлепнула себя по лбу и, обернувшись, сразу всем объявила:

— Там на дворе конь крылатый и овечка говорящая — мои, трогать не сметь! — и, досадуя, что компания Индрика теперь дорого мне будет обходиться, выложила на прилавок золотой со словами: Дайте им то, что попросят. Только девиц туда не пускайте.

— Все будет сделано, как вы скажете, госпожа архиведьма! — чуть не в пол ткнулся головой трактирщик.

Я заказала нам с Зорей ужин и комнату, а заодно попросила, чтобы мне нарисовали карту с ближайшими хуторами, как рисовал на лесопилке Дормидонт. Очень скоро все Раздольное знало, что к ним заявилась из столицы инспекция с проверкой.

— А великана-то с ней видали, — шептались, перебегая от столика к столику, — сущий волот! Тайный богатырь из столицы, говорят!

— Это ж Зоря! — удивленно пучили глаза другие.

— А-а, Зоря — тайный богатырь?! А как дурачком прикидывался!

Я повелела «тайному богатырю» сидеть в комнате, опасаясь, что он опять напьется и запугает народ окончательно своими россказнями, но стоило мне с трактирщиком отвлечься, обсуждая, куда пойти в первую очередь, как Зоря тишком выскользнул, и над трактиром понеслось:

— Этому — на! Тому — хрясь!

Грозить кулаком было бесполезно, Зоря токовал, как глухарь.

Я махнула рукой и смирилась, решив, что завтра заставлю его бегать кругами вокруг Раздольного.

Разложив свои вещи на кровати, я открыла тетрадку, полюбовалась морозными узорами на окне и решила, что спать мне совсем не хочется, в крайнем случае — завтра подольше посплю. Следующим архивным должником был…

Молодой менестрель робко взял первый аккорд и, боясь запутаться в словах только что рожденной песни, начал:

Флейту возьми и песню сыграй про то, как богиня спасла наш край.Черные альвы, волна за волной, шли в атаку на Холм Золотой.Крепость стояла, из года в год ее защищал златокудрый народ.Гибли герои, и вскоре Принц остался один у дальних границ.Юный и гордый, на белом коне, ждал он врага на зеленом холме,Плача о том, что крепость падет, ведь враг за волною волной идет.И вот небеса он стал умолять, сказал, что все им готов отдать,Лишь бы выстоял Холм Золотой и птицы пели в садах весной.И небо услышало, в тишине спустилась богиня на белом коне.Сказала: «Мне жизнь твоя не нужна. Лишь книга стихов и бокал вина.А черные альвы теперь не страшны, я наложу печать на Холмы.Отныне станет заветной страной зеленый дол и Холм Золотой.Пусть не ведают зла войны стихами платящие дань Холмы!»

Юноша замолк, ожидая слов сурового наставника, а тот долго молчал, понимая, что лучшие стихи о небывалом событии сложат не раньше чем через тысячу лет. По-новому переосмыслив, почему бессмертная богиня вдруг снизошла к мольбам последнего принца и в чем была причина ее поступка. И конечно, менестрели будут врать, одни уверяя, что она так любила стихи барда Лионеля, что спасла его страну. Другие, что она любила самого Лионеля и всю жизнь переживала из-за того, что не спасла самого Лионеля. Третьи скажут, что на самом деле она была влюблена в последнего принца, а стихи взяла просто так, для отвода глаз. Ну а четвертые и вовсе соврут, что она мучилась с похмелья, поэтому и попросила сначала выпить, а потом стихов. Об одном не смогут соврать менестрели: о том, что огневолосая зачаровала край, спасая его от войны. И стал он для всего эльфийского народа священным, потаенным.

Ухнув с заоблачных высот на постоялый двор, Индрик едва не переломал себе ноги, завалился в грязный, затоптанный снег и даже закатил глаза, намекая, что отдаст сейчас богам душу. Я еле успела соскочить с него. Овечка, увидев наше грандиозное падение, запрыгала вокруг единорога, тревожно блея, и даже, как показалось мне, побледнела.

— Я выжат, как миренский лимон! — простонал Индрик, судорожно вытягивая крылья. Я дернула его за хвост, обозвав притворщиком, в ответ на что единорог вскочил на ноги и заявил, что сотворил небывалое или, во всяком случае, давно не виданное.

— Ой, невиданное! — захохотала я. — Купи слона за деньги наоборот прочитал!

А единорог совершенно как Велий поправил меня:

— Во-первых — Купитилоснасадереньги, а во-вторых, наложение печати отнимает много сил!

Услышав знакомое заклятие, я замерла в ожидании подземного гула и других знамений, но, по счастью, в Раздольном никаких подземных царств не имелось. Тогда я с легким сердцем заявила, что лично дважды срывала печати и никаких усилий это от меня не потребовало. Так что пусть конь не прибедняется.

— Меня качает! — стонал Индрик. — Я еле на ногах стою!

— Еще бы! — откликнулась я. — Столько эльфийского вина выпил! — И беззлобно толкнула дядьку в бок. Индрик качнулся, растопырив крылья, я оставила его на попечение овечки и поспешила в свою комнату.

Свежедобытая книга жгла руки, а еще я понимала, что ближайшую ночь не усну. Чертовы эльфы действительно оказались такими, какими описывают их в сказках и песнях. Не то чтобы Велий мне теперь стал казаться неказистым, но вот Сиятельному Лейю туда возить точно не следует. Да и парней наших туда пускать тоже не стоит, потому что эльфийки ничуть не хуже. Хорошо, что я независтливая, а вот летавицы наверняка бы удавились.

Книга в моих руках светилась золотым огнем, такой добычи у меня еще не было. Древесный узор переплетался и в свете свечи, казалось, колебался под ветром. С замиранием сердца я раскрыла книгу на середине. И тупо уставилась на ту же самую золотую траву, деревья, птички, цветы и зверюшек, которые были нарисованы на всех страницах. Так что моим первым желанием было все измять, изорвать и изгрызть. Я взвыла, проклиная свою тупость. Даже баламут и балабол Аэрон знал не меньше пяти языков! Даже мавка знает три! А я, все лето проведя в Заветном лесу, не удосужилась выучить хотя бы один, к примеру, эльфийский!

— Тетка Горгония! — как волк на луну простонала я, утыкаясь в матрац. — Что ж я такая дура?

— Ты еще просто очень юна, — услышала я ее нежный голос, тонкие пальчики коснулись головы, — и это прекрасно.

Она улыбалась, и улыбались мне ее змеи-волосы, радостно высовывая языки. И это были единственные змеи, которых я не боялась.

Так нежданно было ее появление, что я порывисто ее обняла и как ребенок попросила, чтобы она обучила меня всем-всем языкам, которые знает. Но тут прорезался Велий, заголосила ракушка в сумке, пришлось доставать серебряное зеркальце.

— Привет, — подмигнула я парням, — чего не спите?

— Ты сказала, что как только вернешься с прогулки с дядей, сразу нам доложишься.

— Докладываю, погуляли, вернулись.

Велий прищурился:

— Я почувствовал сильное изменение магического поля как раз там, где вы гуляли.

— А, — отмахнулась я, — подумаешь, изменение! Мы наложили печать на Золотой Холм, и все!

Велий замер, а Аэрон, наоборот, закричал, что это произвол, что Древняя нечисть распоясалась и пора бы собрать международную комиссию и отобрать дурного и доверчивого ребенка у толкающих его на сомнительный путь родственничков. Тут через мое плечо ему улыбнулась Горгония и сделала пальчиками:

— Доброе утро, мальчики.

Аэрон захлопнул ладонью зеркало, а мы с тетей фыркнули, слушая, как ракушка передает какую-то невнятную возню.

Посчитав, что разговор на этом закончен, мы стребовали с трактирщика ранний завтрак, и, пока не взошло солнце, я наслаждалась эльфийской поэзией. Оказывается, книжка называлась «Все волшебство мира», хотя, на мой взгляд, больше подходило ей название «Любовь-морковь». Тетушка со мной не соглашалась и так растрогалась, когда я ей на прощание подарила эту книгу, что пообещала в ближайшие каникулы обучить меня всем тонкостям эльфийского языка. А я, спохватившись, попросила отнести в Заветный лес и книгу кулинарных шедевров Маргобина, пусть Настасья Петровна порадуется, когда проснется.

— Вот. — Радуясь тому, что мешок стал полегче, я поставила в тетрадке галочку напротив очередного должника. — Значит, вечерком мы заглянем к… — И легла спать.